Рут Ренделл - Демон в моих глазах
Был уже час дня, а Артур еще не ответил ни на одно письмо. Может быть, после хорошего ланча… Он надел свое пальто из серого твида с серебристым отливом, на один тон светлее, чем его шелковый галстук со стальным отливом. Этот галстук Артур перед выходом затянул так, что тот его чуть не задушил. По пути в кафе он остановился и осмотрел сложенный костер. Тот был высотой футов пятнадцать [27], и с двух сторон его подпирали козлы. Артур покачал головой – он никак не мог понять, что именно вызвало у него такое недовольство, – затем быстро пошел в сторону кафе, надеясь, что морозный воздух, если его вдыхать с правильными интервалами, очистит его голову от пульсирующей боли. Вернувшись, он обнаружил у себя в офисе женщину в пальто из верблюжьей шерсти, которая проводила опрос для какого-то исследования. Артур назвал ей свое имя и адрес, а затем рассказал, что поддерживает консерваторов, не женат и работает в должности инспектора-контролера. Назвать свой возраст он отказался. Женщина все записала, и Артуру стало немного легче.
Корреспонденция все еще ожидала его, и теперь, поскольку утром он предпочел бездельничать, все шло к тому, что ему придется задержаться после работы. Зимой, когда сумерки наступали в пять часов, Артур предпочитал уходить из офиса именно в это время. В это время на улицах было полно людей, и он мог спокойно, что называется «под наблюдением», попасть домой до наступления темноты. Однако Артур успокоил себя тем, что сегодня люди будут на улицах до позднего вечера. Уже сейчас можно было видеть золотые, пурпурные и белые ракеты, взлетающие в бледное и все еще освещенное солнцем небо.
Однако из-за извращенного желания увидеть, как праздник будет испорчен, Артур мечтал о том, чтобы пошел дождь. Он даже несколько раз выходил на крыльцо, чтобы посмотреть на термометр. Во время ланча на небе появились облака. Но с того времени облака как-то сжались и исчезли, как будто съеденные морозцем, так как термометр постоянно падал, начиная с 37 градусов до 36, 35, а теперь, в пять тридцать, он показывал уже 29 градусов [28].
Солнце еще не успело сесть, как на голубое небо, чистое и блестящее, как пластинка ляписа, высыпали звезды. И эти звезды, яркие и вечные, спокойно наблюдали, как шутихи, эти искусственные метеориты, взлетали в эфемерные галактики. Артур опустил жалюзи, чтобы хлопки праздничных фейерверков больше не мешали ему, хотя до него ясно доносились голоса и смех людей, собиравшихся на костер и праздник. В десять минут седьмого Артур закончил последнее письмо и напечатал последний адрес. Все письма он положил в лоток «исходящие», чтобы Барри утром не забыл их отправить. Надев пальто, еще раз подтянул галстук и вышел из офиса, заперев ворота. Празднующие, по мнению Артура, шумели совершенно непристойно. Он вышел на Магдален-хилл и подошел к металлической сетке. За ней, на пустыре, уже собралась небольшая группа жителей из близлежащих домов. Столы на козлах были закрыты бумажными скатертями, и на них высились горы сэндвичей, булочек, хот-догов и стояло множество чашек с супом. Пар от супа поднимался в воздух. По прикидке Артура, здесь собралось около ста человек, в основном детей и женщин, но было и с полдесятка мужчин. Все были одеты в ветровки или в толстые пальто с шарфами. Трава уже подмерзла и была в изморози, поэтому ботинки присутствовавших оставляли на ней темные полосы. Огни из окон домов на заднем плане бросали оранжевые отсветы на движущиеся фигуры, траву, покрытую инеем, внушительную гору деревяшек: на всю эту сцену, напоминавшую картины Брейгеля [29].
Одна из женщин поставила на стол коробку, полную клубней картошки. Артур предположил, что ее собираются печь в углях, оставшихся после костра. Ну и вкус же у нее будет, подумал Артур, увидев, как мужчина, чернокожий мужчина – а все эти негры были для Артура на одно лицо, – поливает жидкостью для растопки костра дерево, картон, бумагу и саму фигуру Гая Фокса. Артуру пришлось признать, что чучело было сделано мастерски, если только вы вообще интересуетесь подобными вещами: человеческая фигура в полный рост, одетая в мужской костюм, с маской из папье-маше вместо лица и большой соломенной шляпой на голове. Артур уже собирался отвернуться – его любопытство было полностью удовлетворено, и он ощущал даже некоторое отвращение ко всему происходящему, – как вдруг краем глаза он заметил что-то (или кого-то), что заставило его замереть на том месте, где он стоял. Потому что из толпы появился мужчина с коробкой спичек в руках, высокий мужчина с копной светлых волос, которые спускались на воротник его кожаной куртки, и этим мужчиной был Антони Джонсон.
Артур даже не задумался, что он здесь делает и почему занимается этой детской ерундой. Он понял только одно: человек не может находиться одновременно в двух разных местах. Если Антони Джонсон находится здесь – а, судя по детским крикам, он был главным церемониймейстером всего праздника, – то он не может в это же время быть в доме номер 142 по Тринити-роуд. Создавалось впечатление, что здесь Антони проведет еще несколько часов, и все это время за подвалом никто не будет наблюдать. Там будет темно и очень холодно, и очень пусто, но в эту ночь, полную громких криков и взрывов смеха, все это придаст его фантазиям еще большую, чем всегда, реальность.
Все существо Артура наполнилось яркой и в то же время какой-то усталой радостью. До этого момента он даже не подозревал, насколько срочно ему нужна женщина из подвала. Ни одно из его воспоминаний, ни одна из его фрустраций не сказали ему об этом так ясно, как сказал вид Антони Джонсона, зажигающего первую спичку и подносящего ее к куче деревяшек. Но, наслаждаясь этим чувством и прислушиваясь к тому, как оно растет в нем, Артур понимал, что должен позволить ему вырасти до самого неба. У него для этого было время, очень много времени. И кульминация, и последующий оргазм будут тем сильнее, чем дольше он будет их сдерживать.
Артур стоял, продолжая дрожать, но теперь это была уже дрожь экстаза. Он больше не боялся темной стороны своего «я». Он находил счастье и удовлетворение в том, что наблюдает, как Антони Джонсон бросает все новые и новые горящие спички в гору дерева, пока наконец не появились первые язычки пламени, которые затрещали и загудели в этой деревянной пирамиде. Когда пламя занялось и его языки стали лизать ноги чучела, раздались первые залпы салюта. Ракета взлетела, окутанная искрами, а вдоль загородки, под наблюдением чернокожего мужчины, дети зажгли первое в длинном ряду Огненных Колес [30]. Одно за другим они начинали свое вращение в желтых и зеленых сполохах пламени. А все еще бледные, но крепнущие с каждой минутой языки пламени костра подбирались все ближе и ближе к ногам чучела, доставая уже до черного костюма, в который оно было одето, пока наконец не добрались до его головы и лица, пробиваясь из пустых глазниц маски и превращая соломенную шляпу в пылающую корону.
Шляпа свалилась. Костюм сгорел и тоже свалился вниз. Белые, длинные и блестящие конечности непристойно торчали из-под обгоревшего костюма, пока огонь наконец не добрался и до них и не стал жадно их пожирать. Артур подошел еще ближе к сетке. Его пальцы вцепились в ее холодные переплетения. Маска превратилась в горящий шар, который неожиданно свалился с головы чучела и, как шутиха, упал на землю, разбрасывая вокруг себя фонтаны искр. Вскрикнул ребенок, и мать отвела его в сторону. Теперь языки пламени лизали обнаженное лицо. И это было не мужское, а женское лицо: белое, спокойное и даже красивое в своем окончательном безразличии ко всему происходящему. Казалось, оно двигалось, и все приближалось и приближалось к Артуру, пока наконец полностью не заслонило собой и сам костер, и взлетающие фейерверки. Теперь перед его глазами было только знакомое и любимое лицо. Оно слегка скривилось, как бы пародируя лица тех, кого заживо сжигали на кострах. Дырка под подбородком увеличилась и широко раскрылась, как будто горло перерезали бритвой, и вот наконец пламя полностью охватило это лицо, с похотливой жадностью поглощая деформированные черты.
Его белая леди, его тетушка Грейси, его ангел-хранитель…
Глава 11
Дом 142 по Тринити-роуд стоял пустой и темный. Окна, выходящие на улицу, блестели, как темные стеклянные провалы, в мрачном обрамлении неподвижных штор. Светлые занавески на окнах верхнего этажа выглядели как бальные кружевные платья женщин, которые тщетно ждут, когда их пригласят на танец. Внутри дома стояла абсолютная, неподвижная тишина. Артур, прислонившийся горячим лбом к прохладным деревянным перилам, подумал, что еще никогда не видел дом таким пустым и безмолвным – ни стука каблуков, ни тихого смеха, ни приглушенных разговоров, ни шума чайника, ни журчания воды, ни гудения нагревателей, ни хлопанья дверей… ни единого признака жизни вообще. Казалось, что дом заснул, но заснул как животное, готовое мгновенно проснуться при малейшей опасности. Артур мог бы разбудить дом, поднявшись к себе наверх и проделав все те обычные, рутинные действия, которые проделывал каждый вечер. Он мог бы зажечь лампы, наполнить чайник, включить телевизор, разобрать постель, открыть окно в спальне – и посмотреть вниз, на внутренний дворик, который наконец был темным, но лишенным всех своих соблазнов.
