Галина Романова - Последнее прибежище негодяя
Вот лучше бы он этого не говорил! Вот не сказал бы, кто знает, как бы она себя повела. Может, и смягчилась, может, обняла его, разревелась и дала согласие. Но стоило ему так сказать…
– Уходи, Саша. – Она отступила в сторону, чтобы выпустить его на лестничную клетку, не прикоснувшись. – Уходи!
– Идиотка! – буркнул он и ушел.
Саша вернулась в спальню, упала прямо в одежде на развороченную постель и разрыдалась, зарывшись лицом в подушку.
Она не видела и видеть не могла, как мчался Горячев до своей машины. Как старательно сводил края рубашки на животе и как нервно улыбался любопытным взглядам, устремленным на него. Выдохнул лишь, когда нырнул на водительское сиденье своей машины.
Внутри было душно и жарко, он тут же взмок. Понюхал подмышки, брезгливо поморщился. Он не принял душ после секса, как обычно. Эта неврастеничка выставила его. Выставила с обручальным кольцом! С ума сойти можно! Его, Горячева Александра, удачливого, красивого, перспективного! Выставила! С обручальным кольцом! Он потратил на него целое состояние, когда выбирал, а она даже на него не взглянула. Идиотка!
Потом он бежал до машины, опять же, из-за нее. Ее руки рвали на нем рубашку. Благодаря ее стараниям от нее отлетели сразу две пуговицы. Дворовые сплетницы с большим интересом рассматривали его загорелый живот. Догадливо ухмылялись. Твари!
Горячев поморщился, как от боли. Резкий запах пота его нервировал. От него всегда пахло прекрасно. Покойная Сонечка закатывала глазки, восхищаясь его ароматом. Понюхала бы его теперь, не пропади она так бездарно.
Горячев повернул ключ в замке зажигания, направил на себя струю пока еще теплого воздуха из кондиционера. Подождал минуту, стало чуть прохладнее.
– Идиотка! – с чувством повторил он и полез за телефоном.
Номер, который он набрал, был последним в строке вызовов. Имени не было. Было всего лишь три цифры – шестьсот шестьдесят шесть. Знак дьявола, зловещий, ужасающий, не дающий никаких надежд на снисхождение. Горячев его и не ждал.
Ответили ему почти сразу.
– Что? – спросили Горячева вместо того, чтобы поздороваться. Такие формальности не особо приветствовались.
– У меня проблемы. – Саша часто задышал, будто только что вернулся с ежедневной пробежки.
– И?
– На магазине камера наружного наблюдения настоящая.
– Да ладно! Не верю!
Тихий мерзкий хохоток прошил Горячеву мозг огненной строчкой. Тело снова сделалось липким от пота, невзирая на то что в машине прочно установилась температура в семнадцать градусов.
– Совершенно точно. Записи сегодня изъял следак. За всю минувшую неделю. – Последнее слово еле выползло сквозь сузившееся от страха горло. – Моя задница там точно засветилась!
– Так… Так… Так…
Отвратительно это звучало. Тиканьем дьявольских часов, отсчитывающим последние минуты его беззаботной сытой жизни.
– И что ты?
– Я? Я предусмотрительно оповестил любимую, – произнес Горячев с беззаботным смешком, не особо ему удавшимся. – Я рассказал ей, как бы между прочим, что был на неделе у ее деда с предложением руки и сердца. Точно когда, не помню. И что он выставил меня, хлопнув дверью.
– И что она? Поверила?
– Кажется, нет. Но это ведь ее проблемы, так? – Он как можно беспечнее рассмеялся. Смех улетел в пустоту, не найдя ответа, не зацепившись за поддержку. – Я даже для убедительности продемонстрировал ей обручальное кольцо.
– И что она? – Голос собеседника звучал все тише. – Приняла предложение?
– Нет. Выгнала. Но…
– Это плохо, Сашенька. Очень плохо. Если бы она сказала «да», у тебя был бы шанс выкрутиться. Она бы встала на твою защиту. Теперь не знаю. Так… Так… Так… – снова пошел отсчет его последних минут. – Ладно, посиди пока тихо. Если менты выйдут на тебя, скажешь им то же самое, что и ей. Думаю, прокатит. Тем более что опровергнуть это теперь некому. Если не прокатит, заказывай ящик!
– К-кому??? – На него накатила жуткая икота, желудок просто выворачивало от спазмов.
– О, тут я тебе не помощник, Сашок. Думай сам…
Все пропало, шеф! Все пропало! Захотелось ему завизжать, забившись в угол заднего сиденья машины. Он все испортил, забыл об осторожности. Он облажался! И если теперь не исправит ситуацию, пустив следствие по ложному следу, то ящик он должен будет заказать себе! Это он четко уловил в последних словах своего мучителя. Себе должен будет заказывать гроб Горячев Александр, чтобы на него не тратились другие. Иначе его просто зароют под придорожными кустами, как бродячую собаку.
Господи! Как он мог так попасться?! Когда, в какой день продал душу дьяволу?! Когда подписал с ним договор собственной кровью, наивно полагая, что все это блеф, игра, и что если у него все будет, то это ему ничем не грозит? Когда ступил за точку невозврата? Когда?..
Глава 9
Сентябрьское утро, расчертившее пол его спальни на ровные квадраты, перепугало. «Как окно в тюремной камере», – вздрогнул Филонов, едва успев открыть глаза. Все мать, дура! Она решила застеклить его окна стеклами с раскладкой. Так теперь модно, спорила она с Женей до хрипоты. И фыркала ему в лицо, по-звериному скалилась, утверждая, что, если он станет бояться собственной тени, эта тень его рано или поздно накроет.
– До сих пор удивляюсь твоим дружкам, – таращила мать в его сторону черные глаза, едва выглядывающие из складок морщинистой кожи. – Чего они тебя до сих пор не прихлопнули? Ты же тля! Трус и тля, Женя…
Да никакой он не трус, возражал он не ей – себе. С ней спорить было бесполезно. Он просто очень осторожный человек. Очень! И благодаря этой его природной осторожности его до сих пор не посадили. А дружки его уже кто по две, кто по три ходки отмахал. А он ни разу, тьфу-тьфу-тьфу.
Тюрьмы Филонов боялся больше, чем сумы. Он часто представлял себя нищим, жующим сухой хлеб с солью и запивающим все это простой водой из-под крана. И ничего. Не нравилось, конечно. Но не смертельно. А вид тюремной камеры в мыслях всякий раз вгонял его в глубокую депрессию. Он не мог и не хотел тощего ссаного матраса под собой. Не желал слышать окриков конвойных. Тесной камеры и вонючих сокамерников. Не желал неба в клеточку, черт побери! А эта старая дура взяла и устроила ему такое небо в его собственном доме! И теперь это клетчатое небо упало отсветом на его сверкающий паркет. И пугает его, пугает, пугает…
Филонов заворочался под одеялом и тут же понял, что лежит на постельном шелке совершенно голый. Кто?! Кто посмел его оставить в таком виде? Он всегда спит в трусах. Иногда еще и в майке. Он резко повернул голову. Взгляд его уперся в черные кудри, разбросанные в беспорядке на соседней подушке.
– Слышь! – Он двинул коленом в женское тело, которое не узнал. Попал в мягкую пышную задницу, двинул коленом еще раз. – Слышь, матрешка! Просыпаемся!
Женская голова заворочалась, повернулась, и в заспанной помятой физиономии Филонов, к стыду своему, узнал свою бухгалтершу Анну Львовну. Задаваться нелепым вопросом, как она тут очутилась, смысла не было. Не сама же приехала к нему за город. Факт, он приволок ее. Только вот почему и зачем?!
– О, Женек, доброе утро, – Анна Львовна оскалила белозубый рот в широкой улыбке. – Как ты?
– Еще не знаю, – проворчал он, с ужасом вглядываясь в рельефные складки вокруг ее большого рта и пышные припухлости под глазами, вымазанные вчерашним макияжем. – Как мы?.. То есть я хотел сказать, как это все?.. У нас че-то было?
– А как же! – не убирая улыбки, воскликнула Анна Львовна. – Еще как было, Женек!
Она не сбросила, а сдунула с себя шелковую простыню. Филонов содрогнулся. Тела Анны Львовны было очень много даже для него, хотя он всегда любил пухлых женщин. Громадная, с хорошей задницей, грудь с темными пятнами сосков с чайное блюдце, пухлый живот, толстые дряблые ляжки.
Из-за чего же он так нарезался вчера, что притащил в свой дом для секса эту корову?!
– Это… Что там вчера было-то? – Он пополз к краю кровати, подальше от ищущей ладони бухгалтерши.
– А ты ничего не помнишь? – Анна Львовна повернулась на бок, и ее громадные жирные сиськи уперлись Филонову в плечо.
– Нет, не помню. – Не отворачиваясь от нее, Женя осторожно свесил одну ногу, уперся в пол, свесил вторую, вскочил, прикрываясь простыней, которой Анна Львовна явно пренебрегала. – Так что было-то?
– Да что было, что было… – Бухгалтерша перевернулась на спину, вытянулась, сцепив руки за головой, широко, по-акульи, зевнула. – Степан к вам под конец рабочего дня заезжал со своими ребятами.
– Мазила?!
Филонов покрутил головой. Нет, ну как отрезало! Ни черта не помнил!
– Да, он. Приехали в четыре, под конец рабочего дня. Он и еще двое с ним. Вы с ними закрылись в кабинете. Долго орали, гремели. Потом они уехали, вы надрались. Попросили довезти вас до дома. Потом попросили остаться. Все, – отчиталась Анна Львовна, переходя на «вы». – Я довезла и осталась, как вы и велели.
