Ли Чайлд - Джек Ричер, или Дело

Я не сказал ничего.

— Значит, ее изнасиловали на базе, — заявила Деверо.

— Не исключено, — согласился я.

— А вы честный человек, Ричер, — сказала Элизабет. — Каким и должен быть сын морпеха.

— Морпехи здесь ни при чем. Я — облеченный определенными полномочиями офицер Армии Соединенных Штатов. У нас тоже есть свои стандарты.

Я приступил к завтраку, когда она закончила свой и сказала:

— Вторая вещь более проблематичная. Никак не могу подступиться к ней.

— Неужели? — изумился я. — А разве она не такая же, как и первая?

Деверо посмотрела на меня; ее взгляд выражал полное непонимание пополам с удивлением.

— Я не вижу, как это может быть, — нерешительно произнесла она.

Я прекратил есть, внимательно посмотрел на нее и попросил:

— Расскажите мне об этом.

— Это же простой вопрос, — ответила Деверо. — Как она там оказалась? Дженис оставила машину дома, но не шла пешком. Во-первых, на ней были туфли с каблуками высотой в четыре дюйма, а во-вторых, никто к ней больше не заходил; ее не забирали из дома. Ее соседки самые нудные и дотошные в мире люди, но обе они клянутся, что никто к ней не приходил. И я им верю. И никто не видел, чтобы Дженис приезжала в город с солдатом. Или с гражданским, если уж это так важно. Не видели ее и одну. И, поверьте, эти содержатели баров следят за движением на дорогах. Все они такие. Это вошло у них в привычку. Они хотят знать, смогут ли предложить еду завтра. Похоже, что она попросту материализовалась в той аллее, и других объяснений этому нет.

Помолчав немного, я сказал:

— Это не моя вторая вещь.

— Разве нет?

— Две ваших вещи и две моих — это не две одинаковых вещи. А это значит, что у нас на двоих всего три вещи.

— Так в чем же состоит ваша вторая вещь?

— Ее не убивали в той аллее, — ответил я.

Глава 17

Я снова заговорил, но уже после того, как съел свой завтрак: гренки с кленовым сиропом и кофе. Протеин, клетчатка, углеводы. И кофеин. Все необходимые составляющие питания, кроме, разве что, никотина, но курить я к этому времени уже бросил. Положив столовые приборы на тарелку, я сказал:

— Реально существует лишь один общеизвестный способ перерезать горло женщине. Вы становитесь позади и, взяв одной рукой за волосы, отводите ее голову назад. Или пальцами нажимаете ей на глаза, или, если вы уверены, что у вас достаточно силы в руке, подводите ладонь ей под подбородок. Но при всех этих обстоятельствах вашей целью является обеспечение доступа к ее горлу так, чтобы связки и кровеносные сосуды слегка напряглись. После этого вы пускаете в ход лезвие. На тренировочных занятиях говорили, что при перемещении лезвия по горлу придется прикладывать значительное усилие, поскольку оно на своем пути встречает довольно плотные и упругие препятствия. А кроме того, на тренировочных занятиях учили увеличивать длину резания на один дюйм в начале и один дюйм в конце, то есть она должна быть на два дюйма больше, чем реально оцениваемая вами длина. Это лишь для того, чтобы быть уверенным в результате.

— Я абсолютно уверена в том, что именно так все и было в той самой аллее, — сказала Деверо. — Но все, я надеюсь, произошло внезапно и закончилось еще до того, как она успела понять, что происходит.

— Но это произошло не в той аллее, — снова напомнил я то, что сказал прежде. — Там это просто не могло произойти.

— Почему?

— Одним из преимуществ того, что вы, перерезая горло, будете стоять за спиной жертвы, является то, что вас не зальет кровью. Ведь эта операция сопровождается обильным кровотечением. В данном случае речь идет о сонной артерии и яремной вене на теле молодой здоровой женщины, внезапно разозлившейся, может быть, даже вступившей в драку. Ее давление должно было создать кровяной фонтан до самого неба.

— Я знаю, что кровопотери при этом очень большие. Но я видела своими глазами: там была огромная лужа крови. Женщина буквально плавала в крови. И была бледная, как бумага. Вы, наверное, видели, сколько там песку, и можете представить себе, какого размера была лужа крови. По крайней мере галлон, а то и больше.

— Вы когда-нибудь перерезали кому-нибудь горло?

— Нет.

— Вы когда-нибудь видели, как это делается?

Элизабет покачала головой и после короткой паузы ответила:

— Нет.

— Кровь при этом не сочится из тела, как это бывает, если, лежа в ванне, вскрываешь себе вены на запястье. Она хлещет из горла, как из пожарного шланга, и заливает все кругом в радиусе десяти футов и более; огромные брызги оказываются повсюду. Мне даже доводилось видеть их на потолке. Жуткая картина… Как будто кто-то, взяв банку с краской, облил все вокруг. Как этот… Джексон Поллак. Художник.

Деверо молчала.

— Кровь должна была быть повсюду в аллее. И на стене кредитного агентства, вне всякого сомнения. И на стене бара, а может быть, и на стене аптеки. А также на земле, на много ярдов в стороне от места убийства. Беспорядочные разводы и брызги, а не огромная лужа под нею. Это невозможно. Ее убили не там.

Деверо сложила руки на столе и склонила голову. Она что-то делала. Я никогда прежде не видел человека в таком положении. Не в буквальном смысле. Понурив голову, шериф глубоко вдыхала и медленно выдыхала; через пять секунд она подняла голову и, глядя на меня, произнесла:

— Какая же я идиотка. А ведь я должна была знать это. Но просто забыла все, чему училась. К тому же мне не доводилось видеть такое прежде.

— Успокойтесь, — сказал я. — Если вы никогда этого не видели, так вам и вспоминать-то нечего.

— Нет, это азбучная истина, — возразила она. — А я идиотка. Столько дней потеряно…

— Ситуация усложняется, — напомнил я. — А это уже хуже.

Элизабет не хотела слушать о том, как ситуация может стать хуже. С нее было достаточно того, что уже случилось. Надо было слегка остыть. Не предпринимать ничего впопыхах. Она все еще корила себя за то, что не разобралась должным образом с кровью на месте убийства. Я много раз видел подобную реакцию. Да я и сам неоднократно испытывал подобное. Толковые добросовестные люди ненавидят себя за ошибки. И дело здесь не только в собственном «я», а в том, что некоторые подобные ошибки вызывают такие последствия, с которыми сознательные люди не хотят дальше жить.

Деверо нахмурилась, скрежетнула зубами, мысленно проклиная себя, а затем тряхнула головой и предстала передо мной с бравой улыбкой, которая сейчас была гораздо более широкой и решительной по сравнению с обычной.

— Ладно, — решительно объявила она. — Рассказывайте дальше. Расскажите, как ситуация может ухудшиться. Но давайте продолжим в другом месте. Здесь я должна есть три раза в день. Не хочу, чтобы у людей возникали какие-то мысли.

Мы расплатились за завтрак, вышли на тротуар и некоторое время молча стояли у ее машины. По движениям ее тела я понял, что она не хочет приглашать меня к себе в офис. Не хочет, чтобы я вообще светился возле ведомства шерифа. Это же не место, где демонстрируют воплощение в жизнь принципов демократии. Наконец она сказала:

— Давайте вернемся в отель. Мы сможем расположиться в холле. Там мы гарантированно будем одни, а больше ничего и не требуется. К тому же, кроме нас, постояльцев в отеле нет.

Мы пошли назад по улице, поднялись по шатким ступенькам лестницы, прошли веранду. Войдя в вестибюль, мы через боковую дверь добрались до холла. Я сразу почувствовал запах сырости, пыли и плесени, которые вдыхал накануне вечером. При дневном свете те самые выпуклые предметы, принятые вчера мною за кресла, ими же и оказались. Их было всего двенадцать, расставлены в различных комбинациях, по два и по четыре. Мы выбрали пару кресел, стоявших по обе стороны холодного камина.

— А почему вы здесь живете? — спросил я.

— Хороший вопрос, — ответила Элизабет. — Я думала, что проживу здесь месяц, от силы два. Но дело затягивается.

— А что с домом вашего отца?

— Он сдается в аренду, — сказала она. — Договор аренды умер вместе с ним.

— Так вы же можете арендовать другой дом. Или купить. Разве не так поступают люди?

Она утвердительно кивнула.

— Я уже кое-что присмотрела. Не могу до сих пор решиться. Вы вообще сами видели, какие здесь дома?

— Некоторые из них выглядят вполне прилично.

— Только не для меня, — поморщилась она. — Я пока не готова к такой покупке. И я еще не решила, сколько времени вообще здесь пробуду. Все еще думаю. Я не сомневаюсь, что мне придется доживать здесь свою жизнь, но пока не готова смириться с этим. По мне, пусть лучше все тянется день за днем, как сейчас.

Я вспомнил своего приятеля Стэна Лоури и его желание найти работу по рекламному объявлению. Число людей, уходящих со службы, намного превышало число тех, кому удалось найти работу. Им надо было начинать заботиться о домах, автомобилях, одежде. На них обрушивались сотни странных и неизвестных мелочей, воспринимаемых ими, как обычаи диких племен; эти мелочи они раньше лишь подмечали, но никогда не вникали в суть.