Екатерина Островская - Темница тихого ангела
Она тоже была загружена работой, прибегала поздним вечером, уходила утром, но могла и в середине ночи сорваться. Два или три раза они обедали вместе в центре Москвы в дорогих ресторанах, но и тогда не могли спокойно разговаривать: или в зале оказывались знакомые Алисы, или просто на них глазели, прислушивались к каждому их слову посторонние и любопытные люди.
– Я, пожалуй, пару недель не буду приходить, – сказал Николай помощнику Локоткова, – работа над новой книгой затягивается: мне перед издательством неудобно.
– Ваше право, – согласился Григорьев.
В этот день Торганов собирался подольше поработать с делами людей, подавших прошения о помиловании. Он делал выписки в блокнот, помечая уголовные дела и фамилии осужденных, которым, по его мнению, можно было оказать снисхождение. Собрался было уходить, когда увидел на столе перед Григорьевым объемистую папку.
– А что это у вас? – спросил Николай.
– Нашумевшее дело Татьяны Рощиной, – ответил помощник председателя комиссии, – девушку приговорили к смертной казни за двойное убийство и за покушение на убийство ребенка. Естественно, что никто ее не помилует и пересмотра дела, о чем просит ее адвокат, не будет. Он уже восемь лет бьется, чтобы провели новое расследование обстоятельств – по его мнению, показания не всех свидетелей были рассмотрены на заседании суда, а кроме того, адвокат уверяет, что многие факты, принятые судом как неоспоримые, противоречат друг другу.
Торганов открыл папку и увидел фотографию темноволосой девушки с грустными глазами. Ему показалось вдруг, что он уже видел когда-то эти глаза, попытался вспомнить, но тут же понял, что это невозможно.
Начал листать страницы обвинительного приговора и не мог поверить, что все это совершила эта молодая женщина. Судом было доказано, что Татьяна Владимировна Рощина (в девичестве – Тихомирова), вступив в преступный сговор с нотариусом Семиверстовой О. К., совершила мошеннические действия в отношении имущества своего супруга Рощина М. Ю., а именно: оформила на себя квартиру в Москве, ранее принадлежащую мужу, а также переписала на свое имя загородный дом и участок земли в полгектара и акции предприятий… Далее шел перечень предприятий, в которых Рощин М.Ю. являлся учредителем или одним из акционеров. Муж узнал о ее махинациях, пригрозил разводом и судебным иском, но Рощина убила мужа и его охранника, использовав в качестве орудия убийства пистолет «ПМ», принадлежащий Рощину. После чего трижды стреляла в несовершеннолетнего сына – Рощина С.М., но промахнулась… За день до убийства было совершено покушение на нотариуса Семиверстову, которую убили в ее конторе из неустановленного оружия, предположительно пистолета иностранного производства. Нотариальная контора была подожжена и выгорела полностью. Убийство нотариуса носило явно заказной характер, и, хотя в организации этого убийства вина Рощиной не была доказана, суд принял к сведению, что ликвидация адвоката и реестровых книг была выгодна исключительно одному человеку – Рощиной Татьяне Владимировне.
Торганов еще раз посмотрел на фотографию и не мог поверить всему этому.
– Ужас какой! – сказал он. – Такая красивая девушка!
– Очень красивая, – согласился Григорьев, – только внешность зачастую обманчива, как и в этом случае: судом ее вина полностью доказана. А ведь дело было громким: убитый Рощин являлся крупным предпринимателем, только-только его избрали в Государственную думу по одномандатному округу как руководителя общественной организации. А потому убийство рассматривалась не просто как бытовое или из корыстных побуждений, а как террористический акт, совершенный против политического деятеля. Несколько серьезных статей сразу по совокупности не давали надежды на снисхождение. К тому же она сама признала свою вину. Вы понимаете, что никакого помилования не может быть?
– Да, – согласился Торганов.
И опять посмотрел на черно-белый снимок. Трудно было поверить, что на нем запечатлена убийца.
– Ладно, вернусь лучше домой к своему рабочему столу, – произнес Николай, протянув Григорьеву руку для прощанья.
– И правильно, – согласился помощник председателя Комиссии по помилованию.
Похоже было, что Торганов ему изрядно надоел.
Глава девятая
Телефон Алисы не отвечал. Вполне возможно, что у нее была запись на телевидении. Несколько раз Торганов пытался связаться с ней, но безуспешно. Что-то тревожило его, и он не мог понять, что именно: поначалу решил, будто это постепенно развивающаяся ревность, но понял, что вряд ли. Источником тревоги могло быть нечто иное. С приближением вечера Николая начал бить озноб ожидания – вдруг он понял, что не может находиться один в своей квартире, хотелось ощутить рядом присутствие другого человека: любимой девушки или просто собеседника, хотелось высказаться. Он вспоминал минувший день, перед глазами вставала маленькая серая фотография из толстой папки судебного дела. Лицо осужденной молодой женщины, ее скорбные глаза не давали отвлечься и думать о чем-то другом: Николай не мог уяснить, как она могла стать хладнокровной убийцей, захотелось вдруг представить, как она улыбалась, и он вздрогнул от неожиданности. Обрывки каких-то воспоминаний, недавнего разговора или вскользь оброненной кем-то фразы промелькнули в сознании: они были наверняка важными и нужными, раз пришли на ум именно теперь, когда он напрягался, стараясь осознать случившееся не с ним. Это казалось бредом, ведь нельзя вспомнить то, чего не было никогда, но ему чудилось, что происходящее с ним сейчас уже было когда-то, и происходило именно с ним, а не с кем-то посторонним, незнакомым ему человеком. Это стало прилипчивым наваждением, словно он именно сейчас начал жить чужой жизнью, ненужной ему и опасной. Что-то изменилось вокруг, что-то заставило солнце светить иначе, а его самого бояться этого света. А может, не все вокруг чужое, может, именно так существовать придется ему теперь, и это было предназначено раньше, только он не знал. Может, он жил долгие годы жизнью, предназначенной не ему. Странно, ведь это ощущение не возникло только что, оно росло все последнее время, с того самого момента, как он прошел паспортный контроль в аэропорту.
Мобильник лежал на столе, и рука сама потянулась за ним. Может, есть смысл в том, чтобы восстановить в памяти все, что произошло с момента его появления в России. Правда, в Петербурге не было ничего, кроме пьяного застолья с бывшими одноклассниками. Но все же Торганов решил позвонить Серегину.
– Колька! – обрадовался Валентин. – А мы с Бородавкиным как раз тебя вспоминаем. Вчера тебя по телику показывали, вот и вспомнили. Как по поводу инвестиций? Это насчет «рафиков». Их оба отдают за три штуки баксов. Еще тыща потребуется на перекраску и установку дополнительных сидений: не возить же пассажиров на носилках!
Он говорил быстро и не давал вставить ни слова. Судя по всему, они с Бородавкиным уже побывали в винном магазине.
– Ну, может, еще тыща потребуется туда-сюда на разные непредвиденные обстоятельства. Итого пять. Ферштейн? Но только ты скорее думай, а то я других инвесторов найду.
– Когда нужны деньги? – спросил Торганов, понимая, что без этого разговор может не состояться.
– Так вчера еще. Ну, короче, до сентября они подождут с продажей, а потом…
– Хорошо, я дам тебе пять тысяч долларов, приеду до сентября и дам, только ты мне ответь на один вопрос.
– Отвечу, конечно! Хоть на два.
Торганов уже понимал, что позвонил именно тому человеку, которому надо было. Он выдохнул, снова вдохнул, стараясь унять биение сердца.
– Валентин, помнишь, ты говорил об однокласснице, которая кого-то…
Николай сделал паузу, потому что не мог произнести страшного слова.
– Мужа убила, – наконец выдавил он.
– Ну, – вспомнил Серегин, – говорил. И что с того?
– Фамилию ее не можешь назвать?
– Запросто: у меня память знаешь какая! Помню эту девчонку – она еще отличницей была. Пришла к нам в восьмой прямо после шестого. Во как! А разве ты ее не помнишь? Она же в нашем дворе жила, только в другом доме.
– Фамилию!
– Ленка ее звали. Или Танька. Точно, Танька! А ты сам, что ли, вспомнить не можешь? Тихая такая была. Я у нее домашнее задание всегда списывал, а другие давать не хотели. Она в тебя влюбленной была. Как узнала, что ты в Штатах навсегда остался, так и заплакала прямо на уроке. Вот так! Тихомирова ее фамилия.
– Спасибо. С меня пять тысяч.
– Когда привезешь? А то…
– Пока! – крикнул в трубку Николай и отключился.
В материалах судебного дела была упомянута девичья фамилия преступницы; Торганов не помнил ее наверняка, но она казалась именно такой, какую назвал спивающийся Серегин. Впрочем, теперь Николай уже почти не сомневался, что это именно она – та самая девочка, с которой он танцевал на школьном вечере, которая казалась ему тогда такой близкой, – да она и была самой близкой: он обнимал в полумраке зала ее талию, недолго обнимал, и более всего хотел, чтобы мгновение остановилось. Почему он не узнал ее сразу? Возможно, от того, что глаза у нее теперь стали другими. Хотя снимок был сделан более восьми лет назад… Какая она сейчас – девочка-подросток, заплакавшая от одного известия о том, что никогда в жизни не увидит его – Кольку Торганова?
