Ловушка для сентиментальной старушки - Ольга Квирквелия
Но вот до техникума — темнота. Родился, по данным его автобиографии, в 1932 году на маленьком хуторе в Закарпатье. После восьмого класса, в 1947 году, поехал в пионерский лагерь, и в это время хутор сгорел. В огне погибли все родственники Вольки. Но не только — погибли и все семейные и поселковые документы. Паспорта у Трипсова еще не было, поэтому никаких официальных подтверждений этой части его биографии не существовало. Особенно потому, что до 1946 года Закарпатье не входило в состав СССР, а переходило от румын к чехам, потом к венграм — и где прикажете искать документы?..
Что касается его зарубежных связей, то до сотрудничества с Кошкиным в связях с иностранцами он замечен не был, хотя несколько раз в составе делегаций выезжал в социалистические страны.
— РУКАВ
— Мария Александровна, похоже, Вашего «журналиста» — Вольдемара Трипсова — очень интересовала какая-то надпись на рубашке Андрея. Вы не догадываетесь, о чем может идти речь? — Никита долго думал, как начать разговор, и в конце концов выпалил на пороге.
— Входите, Никита, дайте подумать… Рубашек с надписями я у Андрюши не помню… Проходите на кухню, как раз чайник вскипел. — Кораблев уселся за стол и спросил:
— Извините, Вам, наверное, больно об этом вспоминать, но нам очень нужно! В какой рубашке от был в день гибели?
— Сейчас покажу. Мне отдали ее после… Я даже не разворачивала пакет, не смогла себя заставить…
— Но он не пропал? — Забеспокоился Кораблев.
— Нет-нет, я сразу же проверила, пейте чай, я ее принесу.
Мария вернулась из комнаты и положила сверток на край стола. Никита заметил, как дрожали ее руки.
— Только Вы сами разверните, пожалуйста… Вы не против, если я покурю пока на балконе?
— Конечно, нет. И еще раз простите.
Когда Мария вышла, Кораблев аккуратно развязал пакет, рубашка была вся в спекшейся и засохшей крови. Никита вышел на балкон:
— Ваш муж был правшой или левшой?
— Правшой, — коротко ответила Мария, и Кораблев вернулся на кухню.
Он осторожно расправил левый рукав и начал внимательно его осматривать. И вот на манжете он заметил, что сквозь, вернее, из-под коричневых пятен крови проступают буквы, написанные шариковой ручкой.
Никита вытащил блокнот и стал разбирать надпись, иногда больше догадываясь по сохранившимся фрагментам, какая это буква.
«Настенька Машенька очень люблю целую осторожно майор гнида не плачьте»…
Мария тихо вошла на кухню и с изумлением увидела слезы в глазах Кораблева. Села на табуретку, взяла из рук Никиты блокнот, прочла расшифровку и горько заплакала… Никита вышел в прихожую. Там у двери своей комнаты его ждала Ольга Александровна:
— Молодой человек, мне необходимо поговорить с вашим начальником, передайте это ему, пожалуйста.
— Обязательно, он Вам перезвонит, но, если можно, не сегодня — у нас очень сложный день, мы вплотную подобрались к убийце Пономаренко, сейчас будем сводить всю информацию воедино.
— Тогда завтра, будьте добры.
Кораблев попрощался и вышел.
А Ольга Александровна подумала: «Хороший мальчик!», усмехнулась и взяла телефонную трубку.
— МАРШ-БРОСОК
Костя почти не продвинулся со списком посольств и уже был готов сдаться, как к нему повернулся ПэПэ:
— Никаких концов? — Симонов кивнул. — Бросьте бяку, мне важная идея в голову пришла. У нас ведь где основная дыра? Кто и как вышел на Пономаренко и Капустина, так? — Симонов опять кивнул. — А ведь у нас теперь есть фотографии и словесные портреты и Кошкина, и Трипсова, и «Бонда», и даже его спутника, правда, невнятный. Отправляйтесь в лабораторию, пусть там распечатают по четыре экземпляра фото первых двух, сделают фотороботы для двух иностранцев и их тоже размножат в четырех копиях каждый. Мы должны успеть сделать еще один марш-бросок: показать этих «товарищей» в Вериной школе, у дома и в подъезде Красавиных, у дома и в подъезде Капустина и Пономаренко, в офисе Капустина. Через полчаса проведем краткий, я бы сказал, экспресс-мозговой штурм — и бегом.
Костик забрал бумаги и фотографии и молниеносно скрылся.
— ВРЕДИТЕЛИ ОРХИДЕЙ
А в это время Ольга Александровна говорила по телефону:
— Алло, это цветочный магазин?.. На проданных вами орхидеях есть вредители. Их надо срочно уничтожить, иначе погибнет все растение… Да, совершенно точно… Сегодня… И еще: для нас, пенсионеров, нужно найти иной выход… Хорошо, до свиданья.
— Бис-бабушка, но у нас же нет орхидей! — сказала Вера, только что вернувшаяся с урока музыки. (она звала Марию бабушкой, а прабабушку — бис-бабушкой)
— Светлана Федоровна попросила позвонить, ты же знаешь, она глуховата, ей трудно по телефону разговаривать.
А про себя бис-бабушка подумала: «Какая удобная фамилия у этого типа!»
— МОЗГОВОЙ ШТУРМ
Экспресс-мозговой штурм начался с зачитывания записей Корнецкого.
— По поводу Кошкина полностью согласен, он просто ширма, — кивнул Михаил Анатольевич. — И что Трипсов — кукловод, тоже.
Никита рассказал о своем посещении Красавиных и о просьбе Ольги Александровны.
— Да-да, завтра позвоню. Надо думать, что с историей Андрея Петунина мы разобрались. И надо думать, что с историей Петра Молохова мы сами не разберемся, ее надо передавать КГБ. Осталась история со смертью Пономаренко. Почему его похитили и убили?
— Убрали свидетеля? — подал голос Сережа.
— Вряд ли, — покачал головой Костик, — чего он свидетель? Крал-то он, а что по их заказу — так никаких улик этого нет, он бы не смог все на них свалить. А труп — он всегда лишний.
— Если водитель Таратайкин не врет, то убили Пономаренко из-за Петунина, а не Молохова, вернее, из-за рукава, который физрук не нашел… Может, именно из-за того, что не нашел? — Вступил Кораблев.
— Забыли мы еще один вариант: из-за наследства! — воскликнул Дынин.
Все замерли от неожиданности.
— Гениально! Браво, Михаил Анатольевич! Вот это мы упустили… — Корнецкий хлопнул себя по лбу. — Ведь Пономаренко — наследник, про его дочь никто не знает… это очень даже интересный вариант! Но им мы займемся завтра. Сейчас надо закончить с «хорьком» и иностранцами. Костя приготовил фотографии и все вам объяснит. Сделать надо супер быстро, но тщательно. А я… ох, какой вариант я чуть не прошляпил! Попробую заслужить прощение…
— СДЕЛКА
— Привет, Мартин! Ой, извиняюсь, Мартын… —
