Гибель вольтижера - Юлия Александровна Лавряшина
Неожиданно его слух различил странные звуки. Он вслушивался и не мог понять, что происходит. Но встревожился, даже нашел силы подняться и побрел по квартире, отыскивая источник непонятного. И понял: звуки доносятся из-за входной двери… Будто кто-то всхлипывал там и скребся, прося впустить его.
Прильнув к «глазку», Антон увидел пустую лестницу на четвертый этаж. Никого не было за дверью, но звуки не прекращались. Его вдруг окатило страхом: «Они провоцируют меня! Хотят заставить открыть дверь, чтоб я дал им повод разделаться со мной…»
Отшатнувшись, Антон прижался спиной к старому шкафу, собранному отцом еще до того, как он бросил их с мамой. Почему-то лишь сейчас он осознал, как ненавидит этот шкаф, – почему не выбросил до сих пор? Все, связанное с отцом, вызывало у Антона приступ бешенства: может, мама и заболела из-за этого чертова бабника?! На ум пришло другое слово – грубее… Если б отец сейчас приполз к давно оставленному порогу беспомощным, умирающим, Антон не открыл бы дверь. Пусть подыхает там, как собака!
Последнее слово внезапно отозвалось коротким, но требовательным:
– Гав!
Антон встрепенулся: скулеж, царапанье двери, пустота на уровне «глазка»… Ну конечно, там собака!
Какая собака?!
Стараясь действовать неслышно, он осторожно повернул рукоятку замка, потянул дверь и встретил блестящий весельем взгляд. Дворняга знакомо улыбалась ему, словно они были старыми друзьями. На спине у нее желтел детский рюкзачок с запиской: «Антону Чайкину».
– Мне? – шепнул он. – Ну… Проходи.
Собака не заставила упрашивать себя. Вежливо вошла и села у порога, позволив ему закрыть дверь. На это ушли последние силы, и Антон сполз по стене на пол. Теперь собачьи глаза оказались на одном уровне с его собственными. Она смотрела на него с такой радостью, что Антон с опаской подумал: «Как бы лизаться не кинулась…» У псины была темная, как у овчарки, спина, хвост колечком и светлые морда и грудь. Только сейчас он заметил длинный шрам на ее носу…
– Бедолага… Что ты принесла? – спросил он мягко. – Давай посмотрим.
Он аккуратно снял рюкзачок через ее голову, потом высвободил лапы. Буквы в записке были печатные, не опознаешь почерк, но Антон первым делом подумал о Маринке. И утвердился в догадке, обнаружив в рюкзачке один пакет с лекарствами, второй с пирожками, его он открыл первым. Собака тихо вздохнула, уловив запах.
Поколебавшись, Антон протянул ей пирожок:
– Хочешь? Я, правда, не знаю, с чем они…
Пирожки оказались с мясом, в самый раз! И снова собака удивила его: взяв пирожок, она легла, зажала его передними лапами и начала откусывать понемногу, очень деликатно.
– Да ты барышня! – вырвалось у него.
Таких дворняг Антон не встречал. Бывало, бросал кусок хвостатым бродяжкам, те ловили его всей пастью и громко, с наслаждением чавкали. Потом убегали, не поблагодарив. А эта псина, похоже, и уходить не собиралась, расположилась удобно…
Он тоже так и сидел с нею рядом, и они на пару жевали пирожки. Потом, не вставая, Антон отхлебнул лекарства прямо из бутылочки, а собака улыбнулась ему. У него вдруг перехватило горло – такой знакомой показалась эта улыбка. Но это же собака! Всего лишь обычная дворняжка…
– Тебя мама прислала? – прошептал он, понимая, какую несет чушь. Но уже зная и то, что отделаться от этой мысли не удастся.
Собака тепло дышала ему в колено, ничего не выпрашивая, поэтому он дал ей еще один пирожок и с восторгом проследил за удивительной трапезой.
– Как тебя зовут? У тебя есть имя? Или, может, ты безымянный ангел?
Нет, конечно, он не ждал ответа, не до того еще размягчился мозг. Антону просто хотелось поговорить с кем-то… Хоть с собакой, раз больше никому не был нужен.
– Твоим хозяином я стать не смогу, – решил он сразу расставить все точки над i. – Понимаешь, у меня то съемки, то гастроли. Но ты можешь заходить ко мне в гости.
Она была рада и этому. И от того, как смиренно загадочная незнакомка принимала его скудные дары, у Антона сжалось сердце и снова увлажнились уголки глаз.
– Я пойду лягу, – сообщил он ей. – Ты пока останешься или тебе пора?
Она решила подежурить у его постели.
И еще три дня и три ночи, пока лекарства и пирожки боролись с вирусом за его жизнь, собака сидела с ним рядом, не отлучаясь даже по своим надобностям. Терпела.
А однажды наступило утро, когда он ощутил себя живым. По-настоящему. В полную силу.
– Ты спасла меня, – серьезно сказал Антон и пожал сухую собачью лапу. – Пойдем я тебя выпущу… Нет, погоди секунду!
И он бросился к письменному столу.
…Разгладив слегка помявшуюся записку, снятую с желтого рюкзачка, Лина улыбнулась:
– Вот видишь, это была не такая уж дурацкая идея, как тебе казалось.
Марина обернулась к сестре:
– Какая идея? Я не в курсе.
– Передать Антону лекарство.
– Так ты все-таки…
– Он благодарит. Пишет, что почти здоров.
– Руки помой! – огрызнулась Марина. – Не стоит он того, чтобы из-за него рисковать здоровьем. И своим, и ребенка. Вечно ты всех жалеешь, а тебя что-то никто! Так и будешь имя этого урода скрывать, который…
Она почти ткнула пальцем в большой живот сестры. Отшатнувшись, Лина прикрыла его руками:
– Не говори о нем так. Он не урод. Я его любила с двенадцати лет. А он меня – нет… Даже не замечал никогда. Я ведь не такая красавица, как ты.
– Но как-то же ты от него…
– Это был случайный эпизод. Для него. А мне подарок на всю жизнь. Кому плохо? Если честно, он ничего и не помнит. Можно сказать, я подловила его…
– Блин! Это еще и пьяное зачатие?!
– Мой малыш здоров, – отозвалась Лина сухо. – Я прошла все мыслимые и немыслимые обследования.
– Но все равно же нет гарантии…
– Не было гарантии, что Найда придет к нужному порогу. Но ведь она поняла, кого нужно спасать. Что бы ты ни говорила, а чудеса еще случаются…
Положив ладони на подоконник, Лина улыбнулась окну напротив: «Ты – мое чудо…» Она смотрела на него каждое утро. С двенадцати лет…
Теперь телефон доставлял сообщения чаще, будто вирус уступил дорогу привычной жизни, и она потекла к нему ручейком. Но это – от Марины – удивило его: «Не думай, что это я подослала к тебе собаку.
