Черное золото королей - Жукова-Гладкова Мария
Мысли проносились у меня в голове с поразительной скоростью. Свекровь хотела меня подставить? И всучила мне меченые купюры? Но зачем? Чтобы таким образом держать меня в узде? Заставить сделать то, что ей нужно? А если меня сейчас доставят в милицию? Все сотрудники Надежды Георгиевны, не желающие лишаться хлебного места, или хотя бы вобла с Толиком подтвердят, что мне никаких денег не давали, а я могла их только свистнуть? Кто мне поверит?
А у меня еще пачка пятидесятидолларовых от Лешки…
И кто такой этот мужик? С ним заранее была какая-то договоренность? Если бы я сама увидела, как человек упал и у него из сумки посыпались баксы, я не стала бы орать ни про какое воровство. Мало ли кто какие деньги при себе носит…
Я лежала таким образом, что видела внутреннюю часть машины, и вдруг заметила на заднем сиденье одну до боли знакомую розовую обложку. Так как из Надеждиного здания мне на помощь никто не бежал, я вспомнила народную мудрость: спасение утопающих – дело самих утопающих.
Конечно, сохранить чувство собственного достоинства в том положении, в котором я лежала, придавливаемая ногой одного из гоблинов, было невозможно, но я постаралась.
– Я не обязана перед вами отчитываться, но раз уж так складывается ситуация… – начала, глядя на толстяка снизу вверх.
– Ты мне зубы не заговаривай!
– Вы, как я вижу, поклонник моего таланта…
– Какого еще таланта?!
– Литературного, – ответила я невозмутимо. – Я – Алена Эросмани. Как вам «Кобелиная похоть»? Я как раз сегодня получила гонорар за следующую вещь, правда, ориентированную на другую читательскую аудиторию. «Розовые страсти – 2». Вот оттуда и бабки, если вас это, конечно, касается. Вы, кстати, кто такой?
Толстяк опешил, гоблин даже снял ногу с моего тела и уставился на меня, выпучив глаза.
– А сюда я заезжала, чтобы подарить бывшему мужу авторский экземплярчик. Мы ведь с Лешей Багировым в свое время были женаты. У нас детей двое. Может, слышали?
Гоблин, державший в руках мою сумку, вновь сунул туда нос, нашел визитки, прочитав надпись на которых просто обалдел, затем извлек мое водительское удостоверение и сообщил патрону:
– Багирова Ольга Викторовна. И фотка ее.
Два гоблина и их патрон в тот момент были похожи на три вопросительных знака. Весьма колоритных, хочу отметить.
Патрон пришел в чувство первым, даже сделал попытку помочь мне встать, но вместо этого не удержал равновесия и сам грохнулся на меня. Я дико взвыла, приняв на себя эту тушу, а толстяк, по-моему, не расстроился, как раз наоборот. И дал волю рукам.
Я разозлилась не на шутку – и выпустила коготки, проведя пятерней по щеке толстяка, в процессе высказав все, что о нем думаю. Толстяк заверещал, гоблины принялись его с меня стаскивать, я им помогала, пытаясь его столкнуть, но толстяк не желал отрываться от моего тела, несмотря на расцарапанную физиономию. И тогда я поработала над его второй щекой.
Наконец гоблины смогли поднять патрона, я тоже вскочила, кинулась к своей сумочке, которую один из телохранителей бросил на асфальт, собрала вновь рассыпавшиеся купюры, пересчитала их, убедилась, что гоблин себе ничего не прикарманил, достала из сумки ключи от машины и целенаправленно пошла к «Запорожцу».
– Алена! – завопил мне вслед толстяк. – То есть Оля! Ольга Викторовна!
Я не поворачивалась.
– Олечка, я хочу пригласить вас поужинать, чтобы загладить свою вину! Олечка, вы согласитесь со мной покушать? Я знаю одно очень хорошее место. Я уверен: вам там понравится. И вы его потом в романе сможете описать. Как раз по вашей теме.
– Да пошел ты! – бросила я через плечо, села в «Запорожец», но тут же поняла, что, пока «Мерседес» не развернется, мне из двора не выехать.
Из здания Надежды Георгиевны так никто и не вышел. Что задумала эта старая партийная зараза?
Я же открыла дверцу рядом с водительским местом, высунулась и крикнула ближайшему гоблину, чтобы отогнал машину. Гоблин посмотрел на патрона.
– А вот мы тебя и не выпустим! – сально заулыбался толстяк. – Только вместе со мной!
Его обезьяньи ужимки, видимо, следовало воспринимать как кокетство, но меня они не впечатлили, а только разозлили. Я вспомнила, что под передним местом пассажира валяется большой гаечный ключ, который я там оставила после того, как Камиль с приятелем меняли мне на шоссе колесо. Гаечный ключ сейчас пришелся очень кстати.
Оставив сумку в машине и прихватив гаечный ключ (пистолет, на который Лешка выделил деньги, сейчас был бы еще более кстати), я вылезла из «Запорожца» и сделала два шага в сторону «Мерседеса». Гоблины почему-то сразу же догадались о моих намерениях.
– Сейчас! Сейчас! – бросил мне водитель, плюхнулся за руль и в самом деле отогнал машину к дому. Его патрон все это время вопил, сотрясая воздух кулаками и угрозами в мой адрес и топая ногами.
В эти минуты я наконец вспомнила, кто он такой. Это же депутат нашего Законодательного собрания, Жириновский местного разлива. Тоже ездил к цыганскому электорату, гадали ему перед камерами на судьбу, правда, почему-то мы так и не услышали, что ему нагадали. Во времена начала своей политической карьеры, которая совпала со временем появления «600 секунд» и выхода в эфир господина Невзорова, не единожды был заснят последним с голой пятой точкой в прямом и переносном смыслах. Однако это не помешало непотопляемому господину продвигаться все выше и выше на политический Олимп, а возможно, даже и способствовало этому.
Чтобы как-то прервать поток слов, лившийся из депутата (кто его только выбирал?! Или по размеру электората толстяка можно судить о количестве сумасшедших в нашем городе?), я совершенно спокойным тоном поинтересовалась, что ему все-таки нагадали цыгане и как долго господин намерен производить шумовые эффекты, мешая горожанам спокойно жить и работать.
Депутат мне не ответил. Ответила непонятная волосатая личность, появившаяся из-под арки, словно джинн из бутылки.
– Смерть от молодой красивой женщины, – волосатик склонился над моей рукой с гаечным ключом и поцеловал ее. – Ну разве у вас не возникает желания его убить?
В первое мгновение я опешила, переключив свое внимание с депутата на волосатика, а потом поинтересовалась, кто он такой и откуда взялся. Волосатик взмахнул тонкой рукой и извлек из нагрудного кармана журналистское удостоверение. Я имела честь беседовать с представителем желтой прессы, а если быть абсолютно точной, то самого нашего скандального еженедельника под названием «Городские скандалы и сплетни».
– Я хотел бы взять у вас интервью, уважаемая Олечка, – продолжал волосатик. – Или Алена?
– А у кого именно вы хотите взять интервью: у Ольги или Алены? – прямо посмотрела я на волосатика.
Он задумался на мгновение и ответил:
– У Ольги. Я не думаю, что Алена Эросмани будет так интересна нашим читателем. Да и, признаться откровенно, коллега по перу, наше издание очень уважает тайну псевдонима. А вы ее тщательно скрываете. Не совсем понятно, почему открыли ее этому… вы понимаете кому.
Я улыбнулась.
– Так почему?
– Требовалось как-то выкрутиться, – сказала я. – Не нашла ничего лучше. Сразу ничего другого не пришло в голову. Но обычно я не представляюсь.
– Тайну псевдонима мы сохраним. Я даже сделаю ответный жест и открою вам свою. Чтобы показать дружественность намерений.
Передо мной стоял один из самых скандальных журналистов всех времен и народов Матвей Голопопов. В миру он, правда, был Александром Ивановым, как я успела прочитать в удостоверении.
Матвей Голопопов обожал демонстрировать народу голые пятые точки героев своих репортажей. Откуда он набирал столько информации, сказать не могу, но его еженедельник выиграл все суды. А возбуждали иски против него чуть ли не каждую неделю, после выхода статей Голопопова, обычно сопровождавшихся самыми скабрезными снимками. Но информация всегда была достоверной, и в судах всплывали дополнительные пикантные детали, которые редакция не ставила в первый номер. А потом выходило продолжение статей, где Матвей Голопопов в подробностях докладывал читателям о результатах судебных процессов и о том, что он вначале думал немного подретушировать образ политика, актера, модельера и прочих (думая в первую очередь о читателях, а не героях репортажей), но раз уж те оказались такими сутяжными типами, он не намерен скрывать от читающей публики ни одной детали. И не скрывал.
