Украденный ключ - Лена Александровна Обухова
– Нет уж, спасибо, – сухо отказалась Диана, глядя на него, как на сумасшедшего. – Я, конечно, в стрессе и в подавленном состоянии, но не рехнулась. Быть несчастной гораздо проще, когда в кошельке и на карточках есть деньги. И не надо везде ходить пешком.
– Некоторые считают, что бедность очищает, – улыбнулся Савин.
– Да, меня большую часть жизни пытались убедить, что лучше быть бедной и больной, чем богатой и здоровой, – проворчала она. – Я не верила в это тогда, не верю и сейчас.
Он вопросительно приподнял брови, предлагая ей рассказать. Диана слегка поморщилась и призналась:
– Мои родители. Большие поклонники теории о честной бедности, которая обалденно очищает. Мы всегда жили… ну, может, не совсем плохо, но нехорошо, понимаешь? И они никогда не стремились к тому, чтобы сделать лучше. Потому что, по их мнению, много зарабатывают только воры и подлецы, а они выше этого. Работа должна быть тяжелой, ненавистной и низкооплачиваемой – тогда это действительно работа. А если денег не хватает на жизнь, значит, жить надо скромнее. Еда должна быть простой и дешевой, одежда – практичной, а не красивой. Я уже не говорю про всякую там косметику – это страшное излишество, нужное только не очень хорошим женщинам, если ты понимаешь, о чем я.
– Понимаю, – улыбнулся Савин.
– А честной женщине хватит и просто мыла, чтобы быть чистой. Ну, ладно, я немного утрирую, потому что шампунь и дезодорант у нас все-таки тоже были. А еще детский крем. Знаешь, такой в тюбиках?
Он снова кивнул, подтверждая, что знает. А Диана все больше распалялась, рассказывая.
– У нас дома было только очень нужное и практичное. Ничего красивого. Даже захудалого парадного сервиза где-нибудь в шкафу. Мама – учительница, а папа – инженер. Мама никогда не брала учеников, как делают другие, отрабатывала только стандартную ставку, потому что так правильно. А в свободное время предпочитала читать, потому что только чтение дает духовное развитие. Правда, папа проводил вечера перед телевизором, разгадывая кроссворды и сканворды. Ему это разрешалось. Он мог спокойно заниматься этим, даже когда у него не было никакой работы. Найти что-нибудь не по специальности, но чтобы платили? Нет, зачем? Это же роняет достоинство инженера! А ходить двадцать лет в одном костюме – ничего не роняет.
Диана вдруг замолчала, снова опуская взгляд в чашку, где на поверхности кофе еще пенились взбитые сливки. Она словно размышляла, стоит ли говорить дальше.
– Ты тогда спросил, кто из родителей поднимал на меня руку. Так вот, мама себе это позволяла. Нечасто, несильно, но позволяла. Ее любимым наказанием было поставить в угол. Меня ставили в угол лет до тринадцати, представляешь? И я стояла! Если я тупила, она могла дать мне подзатыльник. Потом, когда я подросла и во мне проснулся дух бунтарства, появились пощечины. До затылка уже не всегда получалось дотянуться, а в углу я стоять отказывалась. Я мечтала о том дне, когда смогу уйти из родительского дома. Выбор профессии рассматривала только через призму вопроса: «Где можно побольше заработать?» Решила, что надо идти в экономику или юриспруденцию, потому что на программирование у меня мозгов не хватало. Все лето перед одиннадцатым классом я подрабатывала промоутером, просто чтобы купить себе какой-нибудь красивой одежды. И косметики. Мама ругалась, конечно. И настаивала, чтобы я после школы шла в педагогический.
Она остановилась, чтобы сделать большой глоток почти остывшего рафа и протолкнуть внезапно вставший в горле ком.
– Когда я познакомилась с Кириллом… Это, знаешь, было как провалиться в другой мир. Круче, чем уехать в Хогвартс. Мама, конечно, не одобряла. Стыдила меня. Говорила, что я ее позорю, что она меня не так воспитывала. Мало того что я позволила себе внебрачную связь, так еще и с бандитом вдвое старше…
– Кирилл разве бандит? – удивился Савин.
– Он бизнесмен, – Диана выразительно округлила глаза. – Состоятельный бизнесмен. А значит, вор, подлец и, безусловно, бандит, потому что честным образом такие деньги не заработать. В общем, когда он предложил снять мне квартиру, я чуть ли не бегом туда побежала. И первые полгода как заведенная покупала всякие тарелочки, вазочки, бокалы, клевые чашки, какие-то картинки на стены… Он помогал выбирать, давал денег. Водил меня по магазинам с одеждой, дарил украшения. И при каждой встрече дарил цветы. У нас дома вообще не было принято дарить цветы, только на первое сентября и некоторые другие праздники мама приносила их из школы, а папа ей не дарил никогда. И мне, соответственно, тоже.
– А как папа относился к Кириллу в твоей жизни?
Диана пожала плечами и усмехнулась.
– А никак. Ему вообще все пофиг. Лишь бы телек работал и кроссворды были. Не скажу, что он когда-нибудь активно поддерживал ругань мамы, но никогда ничего не говорил поперек.
– И никогда за тебя не заступался?
– С чего бы? Воспитание дочери – дело матери.
Савин вздохнул, качая головой.
– Да уж, непростая ситуация. А что они сейчас говорят? Ну, теперь, когда вся эта история с Кириллом вскрылась?
– Мне? – уточнила Диана. – Ничего не говорят. Мы ни разу не разговаривали с тех пор. Последний раз мама звонила в мой день рождения. Она всегда звонит в день рождения и на Новый год. Поздравляет. Читает нравоучения. Стыдит. Я звоню им на их дни рождения. Ну и в самых крайних случаях. Когда я переезжала, мама сказала, что я еще приползу к ним просить прощения, когда Кирилл меня бросит и оставит без средств. Я сказала, что ноги моей больше не будет в их доме. На том и расстались. Сначала, правда, перезванивались. Я все ждала, что она поменяет отношение. А она, наверное, ждала, что я одумаюсь. Ни того ни другого не произошло, и разговоры потеряли смысл.
– Ну, может быть, теперь что-нибудь изменится, – нарочито бодро предположил Савин. – Возраст обычно смягчает людей. А главный раздражитель – то есть, Кирилл, – исчез. К тому же ты едва не погибла.
– На что им, судя по всему, наплевать, – фыркнула Диана, стараясь спрятать за этим горечь.
– Может, твоей маме просто трудно сделать первый шаг к примирению, – возразил Савин. – Попробуй сделать его сама. Необязательно сейчас, а когда будешь готова. Для начала тебе нужно обрести душевное равновесие. Но с этим, я думаю, проблем не будет. В тебе есть стержень, Диана. Он тебя удержит в любой ситуации.
– Ты меня знаешь без году неделю, – проворчала она, хотя его слова звучали приятно. Ей редко такое говорили.
– Но я дипломированный психолог, не забывай, – улыбнулся он. – И я вижу это по твоим глазам. Ты из тех, кто предпочитает плыть, а не ныть. Ты находишь выход и не теряешь голову от эмоций. Ты будешь в порядке, поверь. Тебе просто надо… переварить эту ситуацию.
– И в этом мне поможет один из твоих курсов? Или, может быть, книга? – поддела Диана, не удержавшись. Очень уж он вдруг стал похож на себя во время выступления.
– Да ну тебя, – рассмеялся Савин, откидываясь на спинку кресла и скрещивая на груди руки. – Но могу предложить свидание. Лучшее средство от разбитого сердца – новые, ни к чему не обязывающие отношения.
Она с сомнением посмотрела на него. Нет, Денис Савин был довольно симпатичным. Если бы не выматывающая бессонница, наверняка выглядел бы еще лучше. Худощавый, с узким лицом, тонкими губами и умными глазами. Про таких говорят – интеллигентная внешность. Как и Кирилл, он был старше Дианы, но только на четырнадцать лет. Может, в другой день она и согласилась бы, но сегодня чувствовала себя бесконечно уставшей и ничего не хотела.
– Нет уж, спасибо. Я как-нибудь иначе его склею.
– Как знаешь, – было видно, что он ничуть не расстроился. Скорее всего, и вовсе пошутил.
– Ну а ты? – Диана решила, что пора бы все-таки сменить тему и перевести разговор на него. –
