Нескончаемые поминки - Полина Охалова
Голос Николая Ивановича отвлек ее от созерцания безнадежной картины за стеклом.
«Ксения Петровна, где все? Где Светлана, она еще спит? Дверь в ее комнату закрыта, я стучал, но безответно.
–– Я сейчас попрошу Катерину всех позвать к столу. А мы давайте с вами вот тут, подождем, здесь удобнее – Она показала Николаю на кресло, стоящее спиной к лестнице, а сама села на диван, но тут же встала и закричала, задрав голову вверх, но так громко, чтоб было слышно в подвальном этаже.
«Катя! Катюша! Постучите с Василием в комнаты гостей, позовите всех сюда, в гостиную!
–– Да, мама, хорошо – Катин голос явно раздался снизу, а не сверху из ее комнаты. Ксения понадеялась, что Демченко этого не заметил. Ну и потом, почему Катя не может пойти, например, на кухню или в сушилку. Могло же ей там что-то понадобиться.
–– Как вы себя чувствуете? – громче, чем нужно, обратилась она к Николаю Ивановичу. – и увидела, как Катя, а вслед за ней Васька, выбравшись из подвального этажа стали подниматься вверх на галерею.
–– А вы как думаете, как должен себя чувствовать человек, у которого жена выпала из окна и разбила себе голову, – довольно агрессивно, даже грубо ответил Николай.
–– Да-да, я понимаю и очень Вам сочувствую, примите мои соболезнования. А вы думаете она выпала?
–– А что еще можно думать. Конечно, это несчастный случай, очень прискорбный, А тут еще эта буря. Лежит, бедная Наташа, как какой-то клошар, на грязном полу в подвале.
–– Ну пол то, положим чистый, – подумала Ксения и тут же себя пристыдила—давай еще похвали новоиспеченному вдовцу чистоту своей уборки.
–– Но ведь мы записку нашли.
–– Какую еще записку? – Николай даже привстал в кресле.
–– Ну записку, похоже предсмертную.
–– Какую записку, почему мне никто не сказал, это в конце концов моя жена! – в глазах Николая Ивановича сверкала стальная ярость.
–– Мы, мы не успели, – как двоечник на экзамене, – залопотала, оправдываясь, Ксения. – Вы сразу ушли к себе.
–– Конечно, к себе ушел, я не имею привычки рыдать прилюдно. Что за записка, дайте ее сюда!
Ксения поняла, что попала, как кур в ощип. Они ни о чем толком не договорились, сыщики хреновые, и с Райво не посоветовались. В конце концов еще совсем неясно –несчастный случай смерть Натальи Иосифовны, самоубийство или убийство. А если последнее, то почему исключать Николая из числа подозреваемых? Опять же кавалерийская походка – ну эти шаркающие шаги в ночи…
Но все же она нашла в себе силы сказать, что записку она убрала, чтобы показать полиции, с которой обязательно придется связаться, как только это станет возможным. «Но я могу показать Вам фото» – она протянула Демченко свой телефон.
«Я больше не могу, не могу, не могу! Сил нет так жить!» – вслух прочел Николай Иванович и замер в кресле, опустив руки. Ксения подняла выпавший из руки телефон и села молча на диван, боясь нарушить молчание и не зная, что делать, как правильно себя вести.
–– Бедная, бедная моя девочка», – наконец заговорил Николай, – я ведь говорил ей, что надо показаться врачу! Уговаривал вместо того, чтобы взять за руку и отвести. Наташенька уже давно хандрила и печалилась, все рыдала ни с того, ни с сего. Ее подруги говорили мне, что у нее депрессия, что надо показать ее врачу, а я, старый дурак, все тянул. Знаете, я сам-то не очень верю во все эти депрессии, во времена нашей молодости ни о каких депрессиях не слыхали. Захандрил – встряхнись, возьми себя в руки, загрузи работой или наоборот, отдохни, на море съезди – вернешься новеньким. Я и Наташе такие советы давал, а, видно, все это не шутки, надо было за руку и к врачу!
–– А почему у нее депрессия была? В чем причина?
–– Да бог ее знает в чем. Она барышня нежная, чувствительная, как мимоза, глаза всегда на мокром месте.
Ксении послышались, нотки раздражения в скорбных речах Николая, но тут он, вытащив из кармана платок, начал вытирать слезы, почти уже причитая «Бедная моя девочка, моя курочка, что я наделал старый болван!»
Ксения подошла к столу и, налив стакан воды, поднесла его Николаю. «А можно лучше водки» – попросил он, отняв платок от глаз. И глаза показались Ксени совсем сухими и жесткими, контрастирующими с тем жалким старческим голосом, которым был произнесена просьба. «Да, да, конечно.». Ксения еще раз подошла к столу, взяла в руки стопку, потом, подумав, сменила ее на бокал, в который щедро плеснула водки.
–– А что Вам дать закусить?» – спросила она.
–– Ничего не надо, вряд ли мне сейчас кусок в горло полезет, – ответил Николай. – Я, пожалуй, к себе пойду, все это как-то невыносимо. За что мне все это, господи? Девочка моя, бедная моя, курочка моя.
Так приговаривая и раскачиваясь, Николай пошел к лестнице, шаркая уже совсем не по-кавалерийски, а по-стариковски.
–– Надо же «курочка» – у Ксении Петровны почему-то это ласковое наименование вызывало ассоциации с коричневыми трупиками, меланхолично вращающимися в карусельном электрогриле. И еще тут же Федор Павлович Карамазов вспомнился с его записочкой на конверте с деньгами «Ангелу моему Грушеньке…. и цыпленочку».
Хотя что только люди не придумывают от избытка чувств – и «сусликами» друг друга зовут и «мышами». Вон в переписке Маяковского с Лилей Брик этих кутиков, пусиков и щеников целый зоопарк. Ксения тут же обругала себя за злые и неуместные мысли и, провожая глазами шаркающего Николая Ивановича, только сейчас заметила, что на лестнице стоит Виктория и смотрит на отца взглядом, лишенным всякого сочувствия. Она даже не подвинулась, чтоб его пропустить, так что бедному Николаю пришлось огибать ее, повернувшись боком к перилам. Виктория продолжала стоять на лестнице до тех пор, пока за отцом не закрылась дверь, потом спустилась в гостиную и подошла к Ксении.
–– Ни на минуту не верю всем этим сентиментальным розовым соплям!
–– Побойтесь бога, Вика, ведь у него жена погибла несколько часов назад, молодая, полная сил женщина! Руки на себя наложила! – тут и самый железный человек запричитает.
–– Только не наш папочка! Не удивлюсь, если это он ее на тот свет и спровадил – как
