Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов
– Здравствуйте, дядя Сережа! – звонко произнесла Ариадна.
– Здравствуй, Риночка! – Лицо Сергея смягчилось, он улыбнулся племяннице. – Как поживаешь?
– Хорошо, – ответила девочка.
– Иди, деточка, поиграй, – сказала Серафима и подтолкнула дочь к дверям детской. Потом села на стоявший у стены стул и несколько раз провела ладонями по подолу платья, разглаживая его. Павлу Алексеевичу был знаком этот жест – Серафима всегда делала так, когда нервничала или ждала услышать что-то неприятное, трудное.
– Павел, Сима, я пришел сказать… предупредить вас, – начал Сергей. – Сдача Казани красным – вопрос нескольких дней… Положение безнадежное. Наши войска сражаются доблестно, но у большевиков почти пятикратный перевес… – Павел и Серафима молчали, ожидая продолжения. – Надо уезжать, – коротко заключил Сергей.
Серафима вопросительно взглянула на мужа. Павел Алексеевич знал, что она слепо, безгранично доверяла ему. Как он скажет, так и будет. Но это было хорошо в прошлой, мирной жизни. Теперь же, когда речь шла, возможно, о жизни и смерти, ему хотелось почувствовать в ней какое-то сопротивление, услышать ее отдельное мнение, возможно, несогласное с его собственным. А так вся ответственность многопудовым бременем ложилась исключительно на его плечи и давила, давила… Хуже всего было то, что он не знал, что делать.
– Куда уезжать? – спросил он младшего брата просто для того, чтобы выиграть время.
– Не важно куда, Павел! – воскликнул Сергей. – В Сибирь, на Дон, за границу! Куда угодно! Бежать надо, бежать! Спасать себя и свою семью, понимаешь?
Серафима не сводила испуганного взгляда с мужа.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – возразил Павел Алексеевич, впрочем, не слишком уверенно, – положение, конечно, тяжелое… Но я уверен, что никакая смута не может длиться вечно, скоро все образуется…
– Павел! Павел! Это… это… я даже не знаю, как это назвать! Это – какая-то страусиная политика!
Сергей вскочил с места и начал нервно ходить по комнате. Снова вытащил портсигар и снова убрал его в карман.
– Как ты можешь не понимать? Ты же умный человек! Я всегда считал, что ты – самый умный из нас… Где твой здравый смысл? Из Москвы и Петрограда сообщают страшные вещи. Это даже не девятьсот пятый год. Это в сто крат хуже! Нельзя оставаться! Все, все уезжают, кого я знаю, – Зимины, Красильниковы, Берги… Твой коллега – профессор Радченко!
– Ну, не преувеличивай! – возразил Павел Алексеевич. – Не все уезжают!
Но это опять была лишь попытка оттянуть время. Ему нужно было собраться с мыслями, чтобы найти аргументы… Павел Алексеевич испытывал мучительное раздвоение. Разум подсказывал ему, что брат прав и надо бежать… И в то же время что-то останавливало, сковывало его, что-то трудно поддающееся определению. Павел твердо знал только одно: ехать ему никуда не хочется.
– Вот и брат Андрей тоже никуда не уезжает, – предъявил, как ему казалось, серьезный аргумент Павел Алексеевич.
Это было не совсем правдой. Со старшим из братьев Заблудовских – Андреем – Павел виделся 5 числа, в день начала красного наступления. Андрей был мрачен и рассеян. На вопрос среднего брата, что он собирается делать, ответил как-то неопределенно. Об отъезде ни слова сказано не было, но, возможно, Андрей просто не хотел верить в саму возможность взятия Казани большевиками. В отличие от младших братьев Андрей Алексеевич Заблудовский политикой интересовался и был активным членом партии кадетов. К 1917 году Заблудовский-старший дослужился до поста товарища прокурора Казанской губернии. После октябрьского переворота сразу заявил, что с большевиками ему не по пути и что он будет бороться с ними всеми возможными способами.
– А вот Андрея я совсем не понимаю! – воскликнул Сергей. – Если ты, Павел, еще можешь изображать из себя беспартийного интеллигента, то он – прямой контр-р-р-революцинер. Ему от большевиков точно ничего хорошего ждать не приходится. Расстреляют, и все!
И Сергей решительно рубанул рукой воздух, как будто сам командовал расстрельной командой.
– Ну что ты такое говоришь, Сережа! – воскликнул Павел Алексеевич. – Может быть, все будет не так плохо…
Сергей удивленно посмотрел на брата.
– Если я правильно понимаю, – заговорил он вдруг совершенно спокойным голосом, – то ты, как настоящий ученый, собираешься поставить опыт на себе и своей семье?
– Какой опыт? О чем ты?
– А такой опыт – сможет ли интеллигентная, обеспеченная русская семья выжить под властью большевиков. Смело, брат!
– Что за вздор ты говоришь! – разозлился Павел Алексеевич, не любивший, когда его вышучивали. – Если все будет плохо, то мы…
– …То вы потом уедете? – перебил его Сергей. – А если такой возможности уже не будет? А если эти пролетарии тебя убьют? Ну, Сима, скажи ему! Что ты молчишь?
Серафима Георгиевна испуганно посмотрела на деверя, а потом перевела взгляд на мужа.
– Сергей, будь уверен, что я сделаю все для того, чтобы защитить свою семью… – начал Павел Алексеевич.
– Защитить?! Как? Как ты сможешь их защитить? – закричал Сергей. – У тебя развилась какая-то… странная слепота. Ты привык жить по правилам, по законам и думаешь, то они все еще действуют… А теперь нету ни правил, ни законов! А есть только произвол и звериная жестокость вырвавшейся на волю черни!
– Ну справедливости ради ты должен признать, что жестокости творятся с обеих сторон. Когда чехословаки и Комуч заняли в августе город, тоже были расстрелы…
– Типичное интеллигентское чистоплюйство! – зло перебил его младший брат. – Ты же медик, Павел! Тебе ли не знать, что пока болезнь не зашла далеко, ее можно лечить консервативными методами, а уж когда гангрена, тогда резать!
– Видимо, мы расходимся с тобою в диагнозе, – холодно возразил Павел Алексеевич.
Сергей замер.
– Значит, вы не поедете?
– Не поедем.
Младший Заблудовский несколько секунд стоял посреди комнаты, медленно покачиваясь, перенося тяжесть с пятки на носок.
– Ну что же, вольному – воля, спасенному – рай, – сказал он устало. – Мы с Аней уезжаем завтра.
Сергей сделал шаг к двери, потом остановился, обернулся, и… слезы вдруг потекли у него из глаз.
– Павел! Сима! Обнимемся же! Ведь мы, быть может, и не увидимся больше никогда! – дрожащим голосом произнес Сергей. – Кто же знает, когда и чем это все кончится?
И он бросился к брату. Павел Алексеевич хотел что-то ответить, но почувствовал, что еще мгновение, и он тоже разрыдается как ребенок.
– Сима! Сима! Иди к нам! – говорил Сергей. – Дай обнять тебя!
Серафима Георгиевна сорвалась со своего места, кинулась к братьям и заключила их в свои объятия.
– Благослови вас господь, – шептала она. – Благослови…
Москва, наши дни
Через неделю я позвонил Беклемишеву.
– Здорово, старик! Я по нашему научному делу. Можно будет к тебе заехать?
– Можно.
– А когда?
– Да в любое время. График у меня свободный. Аньки нет сейчас, мы тут с Василием вдвоем холостякуем.
