Преступления Алисы - Гильермо Мартинес
– Скоро со мной зайдет побеседовать сотрудник полиции, инспектор Питерсен. Мама говорила, что меня сбила машина, и я стараюсь припомнить все, что могу, о той ночи, но мысли путаются. Я думала, что, увидев вас, что-нибудь вспомню. Так и вижу перед глазами, как ты стоишь в очереди в кино, – добавила она, глядя на меня.
– Да, – откликнулся я, – ты ходила смотреть «Вторых», мы встретились в дверях, когда твой сеанс закончился.
– Верно, – кивнула она, словно вся сцена возникла перед ней посреди тумана. – Я, как последняя дура, пустила слезу.
Несколько секунд Кристин молчала, а потом произнесла:
– Я вышла из кинотеатра, начинался дождь. Помню, я посетовала, что не прихватила зонтик. А затем…
Она подняла голову и вздохнула:
– Все, дальше пустота.
– Ты, должно быть, направилась к остановке автобуса до Кидлингтона, – попытался помочь Селдом. – Не помнишь, как ехала? Ты вышла немного дальше ротонды и двинулась к дому. Во всяком случае на том участке тебя нашли.
Кристин смотрела на нас без всякого выражения, будто старалась, сгруппировавшись, нырнуть в темные воды. Потом покачала головой: снова вынырнула ни с чем.
– Автомобиль, который тебя сбил? Сам момент удара? Свет фар, гудок клаксона, скрежет тормозов? – продолжал допытываться Селдом. – Если бы ты хотя бы что-нибудь вспомнила… – Он осекся. Я, казалось, читал его мысли: если она видела свет фар, слышала скрежет тормозов, мы могли бы еще предположить, что речь идет о случайном наезде.
Кристин снова покачала головой, не говоря ни слова.
– «Чувствую, что-то толкнуло меня внезапно, как черт из коробочки, и раз – в небо, как шутиху!»[14] Точно как бедная ящерка Билл в книге об Алисе, – прошептала она. – Я совсем не помню удара.
– Но о документе, надеюсь, ты помнишь?
– Конечно, помню. – На губах Кристин появилась слабая, но победная улыбка. – Это первое, о чем я вспомнила, когда очнулась, а также, к счастью, вспомнила, куда я его спрятала. – Она попыталась приподняться повыше. – Странно: я совсем не чувствую ног.
Сделав усилие, Кристин смогла чуть-чуть передвинуться, опираясь на одну руку. Я поспешил ей на помощь, но она остановила меня взглядом и обратилась к Селдому:
– Когда ты разослал письма насчет заседания в пятницу? Тем же вечером, когда мы встречались, все втроем?
Он кивнул:
– Да, тем же вечером, как только вернулся домой. Сделал рассылку всем, кроме Джозефины. К ней зашел на следующее утро.
– И в письме ничего не сообщал о документе?
– Разумеется, нет.
– Но на меня сослался, так ведь?
– Да, я написал, что у тебя есть информация о находке в Гилдфорде: все так, как мы договаривались. Я могу это письмо переслать тебе. – Селдом смотрел на нее удивленно.
Тогда Кристин свободной рукой показала на сумочку, лежавшую на стуле, и жестом попросила пододвинуть ее и открыть. Она вытянула шею, порылась внутри и двумя пальцами извлекла крошечную, но приводящую в смущение фотографию: девочка лет десяти, совершенно голая, смотрит прямо в объектив, сидя под деревом на берегу реки; правая нога согнута и притянута к груди, руки сцеплены в замок под этой поднятой коленкой. Такая поза оставляла треугольную брешь, через которую почти что можно было разглядеть лобок. Нельзя было отрешиться от мысли, как фотограф дает указания, сгибает эту ногу под тем или иным углом, чтобы брешь привлекала взгляд, но ничего не открывала. Или все-таки открывала?
Кристин спросила Селдома, узнает ли он фотографию. Тот еще раз с отвращением взглянул на снимок и покачал головой.
– Этот снимок сделал Льюис Кэрролл.
Селдом передал мне фотографию, будто отбрасывая прочь что-то нечистое.
– Эта сторона жизни Кэрролла, – произнес он, будто оправдываясь, – шокировала меня: я никогда не знакомился в деталях с его коллекцией маленьких девочек. Даже книгу Генри Хааса я так и не решился перелистать.
Держа фотографию в руке, я вгляделся пристальнее. Снимок, похоже, отретушировали и раскрасили в ту давнюю эпоху, в несколько примитивной манере, и лицо девочки, вероятно, из-за слишком темных тонов казалось до странности взрослым и немного зловещим. Выражение серьезное, непроницаемое, а в силуэте, хотя и тщательно прилаженном к буколическому фону, были заметны, по линии волос с одной стороны, следы ножниц.
– Это фото – из серии, которую Кэрролл снимал с девочкой по имени Беатрис Хэтч, а потом с подробными инструкциями отправлял для ретушировки и раскраски лондонской художнице Анне Бонд: ему хотелось добиться впечатления буколической картины. Я нашла ее в своем почтовом ящике в тот день, когда меня сбила машина, в ненадписанном конверте. Фото заинтриговало меня, но вначале я не придала ему особого значения. Мне постоянно поступают материалы о Кэрролле как ассистентке Торнтона Ривза и благодаря моим собственным исследованиям. Теперь меня не оставляет мысль, что эта фотография была чем-то вроде предупреждения о том, что со мной вскоре произойдет. И все-таки я не могу поверить, что кто-то хотел меня убить. Мама уверяет, что меня сбили случайно и полиция наверняка скоро найдет виновного.
– Во всяком случае мы не должны до нее дотрагиваться, – заметил Селдом. – Вдруг на ней сохранились отпечатки пальцев? Ты отдашь ее Питерсену, когда увидишь его.
– Я спрашиваю себя: что именно следует непременно сообщить инспектору? Разумеется, я отдам ему фотографию и расскажу о документе, но никоим образом не собираюсь его показывать или цитировать фразу целиком. Полагаю, он не может заставить меня.
– Как только ты упомянешь документ, Питерсен захочет узнать, что в нем значится, даже сильнее, чем кто-либо из нас.
Кристин устремила на нас внушающий тревогу остановившийся взгляд, жесткий, остекленевший: я наблюдал такой у математиков, целиком захваченных идеей.
– С тех пор как я пришла в сознание, у меня только это на уме, и я уверена: можно написать целую книгу, основываясь на новой перспективе, какую открывает фраза. На память приходит множество текстов из дневников, которые теперь должны прочитываться по-другому. – Она улыбнулась, уже предвкушая будущую работу, и Селдом наверняка
