Керен Певзнер - Смерть саксофониста
Мы с Дарьей ахнули, увидев такое великолепие! Моя дочь немедленно расчехлила фотоаппарат и, настраивая объектив, нацелилась на азалии. Она кружила вокруг стола, аки одноглазый коршун, выбирая выигрышный ракурс, пока чуть не смела на пол бокал.
— Дарья, прекрати! У меня в глазах мелькает от твоего топтания, приказала я ей. — Сядь и успокойся.
— Мам, ну как ты не понимаешь?! Ведь съедят сейчас эту красоту! А так для истории останется.
— Женитьба Бальзаминова… — сказала Элеонора, входя в столовую. В руках она держала блюдо с курицей.
— Давайте я вам помогу.
— Спасибо, Лера, я сама. Уже все готово, — отклонила хозяйка мою помощь.
— А когда придет Суперфин? — спросила Дашка. — Я еще его не видела…
— Дарья, я тебе уже десять раз говорила, что в восемь, а ты снова спрашиваешь!
— Ну вот, — надулась она, — как знакомиться, так Дарья, а как показывать, так я самая последняя…
Часы показывали пять минут девятого, когда в дверь позвонили, и Элеонора пошла открывать.
На пороге стоял Денис. Один… Немой вопрос читался у нас у всех в глазах.
— Не волнуйтесь, — сказал он с порога. — Портье передал мне записку.
— Дай! — потребовала Элеонора и, развернув ее, разочарованно протянула ее почему-то Дарье, — Дашенька…
«Дорогие Элеонора и Валерия, а также сын Элеоноры, с которым я пока не знаком, — читала Дарья, автоматически переводя с английского, — Я взял машину в „Рент-кар“, и немного прокачусь по взморью. Здесь все прелестно: виды, сервис, дамы. Приеду к вам сам, адрес мне известен, не волнуйтесь, постараюсь не опоздать. Ваш Эдвард Суперфин».
— Бабник… — выдохнула я. Мои самые худшие опасения начинали оправдываться.
— Мама, успокойся, ничего страшного не произошло. У него мало времени, он хочет посмотреть достопримечательности.
Но в голосе моего друга не хватало твердости.
— Эх, а я так старалась… — горестно махнула она рукой. — Курица стынет…
— А вот мы ее сейчас и оприходуем. Давайте за стол, я с работы, страсть какой голодный. Опоздавшему кость!
— Ура! — крикнула Дашка! — Чур, маслинку мне!
— Но, постойте, неудобно же… — пыталась протестовать Элеонора.
— Не думаю, — возразила я. — У них там в Америке, опоздание, так же как и курение, приравнивается к смертным грехам. Нечего тут перед ним парад устраивать! Мы, может, каждый день на хрусталях едим. Сиживали… заключила я тоном кота Бегемота.
— А ему мы фотографии покажем, — сказала моя дочь, усердно жуя салат.
Суперфин позвонил в дверь, когда на часах было четверть десятого. Денис пошел открывать. Долгожданный гость вошел и изящно поклонился:
— Мадам, прошу простить мне эту неожиданную задержку. Мой автомобиль застрял в зыбучих песках, и его с трудом вытащили четверо здоровых парней.
— Где вы нашли у нас на пляже зыбучие пески? — хихикнула моя дочь.
— А вы, надо полагать, Даша? — вместо ответа спросил Суперфин.
— Она самая, — кивнула она.
— Счастлив познакомиться. Ведь это благодаря вам и происходят такие удивительные события!
— Так где же? — повторила она.
— Дарья, не приставай к человеку, давайте сядем за стол, — пригласила Элеонора.
— Возле марины, там, где яхт-клуб.
— Вот, мама, понятно, зачем я спросила? — торжествующе произнесла Дарья. — Нужно обратиться к мэру, чтобы исправил и чтобы больше там не было катастроф.
— Верно, — согласился с ней Суперфин, — то, что со мной произошло, могло плохо кончиться.
— Да уж… — покачал головой Денис. — Вы невезучий.
— Напротив, — запротестовал гость, — очень везучий! Столько впечатлений за несколько часов на святой земле! И такие прекрасные дамы!..
Суперфин потянулся к семге, а Денис откупорил бутылку сухого вина и разлил по бокалам.
— Вот для чего нужны мужчины в доме, — произнесла я, в упор глядя на Суперфина.
— Пардон? — не понял он.
— Жалкое зрелище представляет собой женщина, борющаяся со штопором, пояснила я. — Примерно такое же, как женщина с саксофоном. Ну, не подходит даме саксофон…
Дарья прыснула, а Суперфин недоуменно кашлянул и, подняв бокал, провозгласил:
— За знакомство!
Мы чокнулись, а Дарья снова достала фотоаппарат и оживленно защелкала.
Беседа за столом потекла оживленнее. Первоначальная неловкость растворилась, Денис не забывал наполнять бокалы, Суперфин рассказывал смешные историйки о предвыборном марафоне, иногда сбиваясь на английский. Дарья сыпала интернетовскими терминами, гость ей отвечал, Элеонора немного размякла, с ее лица сошла тревога, и она, наконец, почувствовала себя в своей тарелке.
И только мне было не по себе. Уж я себя и ругала, и мысленно доказывала, что ищу приключений на свою голову там, где их нет. Суперфин душка, Дарья — умница, что нашла такого мужика в бескрайних сетевых просторах, Денис ведет с ним мужскую беседу. А такой проницательный человек, как мой друг, всегда заметит фальшь. И чего я себе нервы порчу?!
* * *Прошло несколько дней. Мы возили нашего гостя по городам и весям. Он плавал пузырем в Мертвом море, осматривал Гроб Господня и Стену Плача, пил ликер, купленный в монастыре молчальников-бенедектинцев. Элеонора сопровождала его всегда, как только могла. Вообще-то сказать «мы возили» было бы неверно. Только на следующий день после торжественного ужина в честь дорогого гостя мы поехали в Иерусалим все вместе, а потом он прекрасно обходился без нас. Суперфин изъездил всю страну.
Мне все-таки удалось оторваться от него и вплотную заняться делами в конторе. С каким-то мазохистким остервенением я накинулась на кучу бумаг и принялась раскладывать их по полкам. Кое-что заносила в компьютер, что-то просто летело в корзину для бумаг, но при этом моя голова не прекращая раздумывала на тему: ну, кто же, в конце концов, убил Вольфа? Какая изощренная выдумка понадобилась, чтобы увести в могилу этого, в сущности, неплохого человека?
Физическая монотонная работа не принесла отдохновения, и я вышла на улицу в надежде, что бесцельное разглядывание витрин поможет мне придти в себя. Прошвырнуться по магазинам и купить какую-нибудь безделушку было для меня лучшей наградой за безнадежную работу уставшего мозга.
Стоя перед прилавком, заваленным всякой всячиной типа восточных четок и сандаловых прутиков для курения, я почувствовала, как кто-то схватил меня за руку.
— Вот вы мне и нужны! — громко произнес женский голос.
Я обернулась. Передо мной, собственной персоной, стояла мадам Додельзон.
— Я вас видела на поминках, — громко сказала она и вытащила меня из кучи женщин, окружавших прилавок.
Разозленная такой бесцеремонностью, я выдернула руку и спросила одним междометьем:
— Ну?
— Как ну? — удивилась она. — Что они обо мне говорили, когда я ушла?
— Ничего не говорили, — ответила я. — Чего о вас говорить?
— Но ведь это же Веню хотели убить! Я же рассказывала…
Поняв, что мне не отвертеться от кипуче-деятельной мадам, я отошла в сторону и, заметив скамейку, уселась. Венина мать примостилась рядышком.
— Меня Фира зовут, — пояснила она.
— Очень приятно, Валерия.
— Нет, ты подумай, Лерочка. Это ничего, что я тебя так называю? Ты мне в дочки годишься. Только-только сын из Москвы приехал. Только жизнь налаживаться стала, и вот оно как вышло!
— Как он себя чувствует? — спросила я.
— Спасибо, немного лучше. Из комы вышел, теперь весь в гипсе. Как только он играть будет? — Фира заохала. — Ведь для музыканта пальцы — это самое главное! Нет, нельзя ему было оттуда уезжать! И место его в ансамбле займут. Особенно этот, змея подколодная…
— Кто? — удивилась я. — Руководитель?
— Тот тоже хорош… Нет, я о Левке говорю.
— Каком Левке? — не поняла я. Мамаша с ее бессвязной речью действовала мне на нервы. Просто атавистические остатки такта на давали мне возможности встать и преспокойно уйти.
— Он там в Москве в каком-то третьеразрядном кабаке пел, на Тверской. Да еще своей смазливой физиономией жигуленком подрабатывал.
— Извозом что ли?
— Да не извозом! С бабами за деньги! Жиголо! А то и с мужиками… А Венечка мой как это увидел, он тогда уже в Израиль собирался, и сказал ему, непутевому: «Левка, ты же еврей! Охота тебе тут мараться! Поехали со мной, у тебя талант!» Если бы не мой сын, он бы или запил, или СПИД какой-нибудь бы подцепил, — торжественно заключила Фира.
Будто СПИД бывает еще какой-то, кроме одного.
— И сейчас Лева резко изменил свою судьбу, верно? — немного ерничая, спросила я. — Там он в кабаке пел, а здесь — в оперном театре.
— Ничего ты не понимаешь, глупая! Мой сын этого Ковалло от больших неприятностей спас. Быть Левке или в тюрьме, или на том свете, если бы не Веня. А ему хоть бы хны!.. И вообще, заговорилась я тут с тобой, — вставая и выравнивая складку на платье, проговорила Венина мать. — Мне к сыну пора, в больницу, а я лясы точу.
