Гунар Цирулис - Милый, не спеши!
Ярайс уже примирился с тем, что сегодня работать не придется. Казалось, что и разговор потерял дальнейший смысл: язык Берзаускиса ворочался все тяжелее, речь прерывалась зевками и икотой. Однако прославленная морская выносливость еще раз заявила о себе: прежде чем окончательно уснуть, боцман еще раз открыл глаза, узнал, как ни странно, Ярайса и дал последние указания:
— Когда придут оба Яниса — скажи, чтоб забежали завтра. А сегодня пусть выпьют за мое здоровье, и расходы в объеме двух банок припишут к счету.
Так произошла встреча, в ходе которой Ярайс получил уже второе за нынешний день крещение.
— Что за идиотское имя — Ярайс? — запротестовал Ян Лубиетис. — Приличная собака, и та не откликнется.
— Обычно меня зовут Яркой.
— Короче, но все равно глупо, — отверг Кирсис. — К чему выворачивать язык? Имя должно быть таким, чтобы девушки не перепутали. Что-нибудь звучное и запоминающееся.
— Янис, например, — предложил Лубиетис.
— Гениально! Будешь Третьим Янисом, — Кирсис разлил водку по рюмкам и объявил: — За это надо еще добавить!
Они добрались до опушки и устроились в тенистой ложбинке, где, судя по пустым бутылкам и консервным жестянкам, находилось традиционное место отдыха окрестных выпивох. Оба новых знакомца работали шоферами — один развозил книги, другой — мебель; оба не скрывали, что успели побывать в местах заключения, однако своим пестрым прошлым не хвастались. Подчеркивали даже, что риск не оправдывается, есть куда более спокойные пути к заработку. Однако в подробности не вдавались: Третий Янис теперь будет работать у боцмана, значит, время от времени придется встречаться, а там видно будет…
В настоящем деле Ярайс увидел обоих Янисов лишь через две недели. Он работал теперь у соседа в гараже и, как ему казалось, достаточно хорошо изучил характер Берзаускиса. Мастер, ничего не скажешь. Проспавшись, он помнил каждое сказанное слово, отослал обоим Янисам обещанную десятку и даже не стал опохмеляться. В годовщину своей свадьбы он посмотрел на татуированную руку и напился в стельку. Но через три дня встряхнулся, как собака после холодного купания, и вернулся к работе, требовавшей всей его энергии.
Работал Берзаускис как одержимый, единственным мерилом считал свою совесть, а честь фирмы ставил даже превыше денег. Ради нее он был готов без устали полировать заделанные шпаклевкой или смолой вмятины, красить и перекрашивать до тех пор, пока результат не начинал соответствовать его представлениям о качестве. Легко заработанные деньги его не интересовали, и если он обещал заказчику, что машина будет как новая, то готов был расшибиться в лепешку, но сдержать слово и даже обратиться за помощью к обоим Янисам, если не оставалось другого выхода.
Ярайс научился не только разбирать и собирать мотор, чистить свечи, регулировать карбюратор и делать еще десятки мелких операций, но еще и думать и решать по-новому. До сих пор ему казалось, что все эти мелкие частники — паразиты, тормозящие прогресс, маленькие человечки, бросающие большую тень. Теперь же оказалось, что они, напротив, были верными помощниками народного хозяйства. Не зря же поощряют содержание частного скота, создание всяких там садовых кооперативов. Чем же такой Берзаускис хуже дяди Висвалда, везущего на рынок овощи, фрукты и ягоды и требующего за свой товар установленную цену, которую под силу заплатить покупателю, тоже обладающему побочными доходами. Почему накануне Женского дня тетка дерет за свои тюльпаны тройную цену, а дядя Нил вынужден прятаться за высоким забором? Станции обслуживания ВАЗ так или иначе не справляются с работой, и нужно бы радоваться тому, что находятся добровольные помощники, а не загонять их в глубокое подполье.
— Пока что зарплаты ночного сторожа мне хватает, — ухмылялся Берзаускис. — Одну ночь сплю в сторожке транспортного предприятия, потом двое суток свободен. Вот когда придет старость, обязательно прибью над воротами вывеску. Три года буду платить налог, сколько потребуют, — все равно свои деньги верну, когда стану получать пенсию.
Да, приобретенное в школе представление о добре и зле покосилось и окончательно рухнуло, когда оба Яниса впервые допустили его к участию в их деле.
Это случилось вскоре после Янова дня, когда была спущена последняя копейка и даже хорошее пиво не улучшало настроения.
— Виктор в праздник помял тележку, — сказал Лубиетис. — Три раза перекувырнулся. Металлолом на колесах. А самому хоть бы что, жив-здоров.
— Везет пьяным, — безразлично буркнул Кирсис. — Застрахована?
— В том и беда, что он был в лежку и не мог вызвать милицию. А без справки автоинспекции страховку не платят.
— Что, у Виктора денег мало, что ли? Он еще у вас экспедитором?
— С такого места по своей воле не уходят, — сказал Лубиетис. — Знаешь, сколько дают торгаши за каждый гарнитур, что получают сверх плана?
— Представляю. — Кирсис все еще не понимал, чего хочет дружок, словно бы Рижский черный бальзам намертво забальзамировал его мозги. — Пускай ищет новый кузов и гонит монету.
— Виктор ищет, да нет никого, кто помог бы, — сказал Лубиетис и, прищурясь, Покосился на Ярайса. Тот давно уже не прислушивался к разговору: что ему за дело до чужих забот?
Наконец, до Кирсиса дошло, и он тоже посмотрел на Ярайса, лежавшего на животе и вроде бы задремавшего. Потом пожал плечами: может быть, действительно пора кончать игру в прятки?
— И ты, понятно, пообещал…
— Пообещал поразмыслить. Предупредил, что проще достать целую машину, чем один кузов.
— А он что? — В голосе Кирсиса почувствовалось напряжение.
— Готов взять. За четыре столба, если найдется такой же белый, какой был у него.
— Номера перевинтить не трудно, А кто перебьет цифры на моторе? Боцман связываться не станет, это как дважды два.
— Это забота Виктора. Так уж сразу он и налетит на такого ненормального инспектора, который полезет открывать мотор и сравнивать номера! А что еще можно требовать за такие гроши?
— Считай, что меня ты уговорил, — сказал Кирсис, потом кивнул на Ярайса. — А с ним как?
— Где два Яна, там и третий, — проговорил Лубиетис. — Можно, конечно, и на этот раз обойтись без него, свинчивать нам ничего не придется. Но когда-то ведь надо приучать… Поднимайся, Третий, кто спит, тот себя обкрадывает. Есть возможность заработать одну…
— Почему только одну? — ловко предупредил продолжение Кирсис. — Кругленьких пять сотен неплохо для новичка, верно?
— А если я не захочу? — спросил Ярайс, понимая, что отказаться у него не хватит смелости.
— Тогда застрахуй жизнь и держись за теткину юбку. И ни у боцмана, ни на улице больше не появляйся, — пригрозил Кирсис.
Да, отказаться пришлось бы не только от пяти сотенных, без которых Ярайс отлично обошелся бы, но и от ежедневной десятки, получаемой им от Берзаускиса, а это было бы куда хуже. Теперь он уже и представить не мог, как ему раньше удавалось существовать без гроша в кармане. Правда, за содержание парень не платил, расчеты с дядей вели родители, но все же жить с пустым карманом?.. Словно бы выбили почву из-под ног. Да и не только в деньгах было дело. На что Ярайс до сих пор тратился? На рубашки, на туфли, которые, пока он отслужит в армии, успеют давно выйти из моды; дважды приглашал в ресторан девушек, которым после того даже не звонил; подарил Аспе на день рождения духи, которые, как оказалось, пришлись ей не по вкусу. Ради одного этого он не стал бы ввязываться в рискованное предприятие. Но пугала пустота. Бесконечно долгие часы без дружеских шуток мастера, без вопросов и просьб клиентов, позволявших ему чувствовать себя вершителем их судеб, и без работы, которая поддавалась все легче и доставляла все большее удовольствие.
Они выехали, едва лишь стемнело и огни в окнах погасли. За рулем своего пикапа сидел Кирсис, рядом — Лубиетис, Ярайс устроился в кузове. Почти у каждого дома стояли машины — где у тротуара, где на специально отведенных площадках. И только сейчас Ярайс сообразил, что каждая из них принадлежит какому-то человеку, и человек этот вложил в нее заработанное за много лет, вложил свой пот, кровь, любовь, пожертвовал ради нее не одной мечтой. Утром он проснется, выглянет в окно — и… Ярайс ощутил, что лицо его покрылось потом, когда он представил, что испытал бы сам, если бы исчез «москвич» его отца, какими словами поминал бы воров. В горле встал комок, волну жара сменил внутренний озноб, лоб покрылся холодным, липким потом, задрожали ноги, губы пересохли, подступила тошнота. Если он сейчас же не вылезет из машины, то каждый оборот колес будет все дальше уносить его от всего, что было ему дорого, — от детства, родителей и сестры. Он больше не сможет вернуться домой, ловить на озере рыбу и относить улов матери. Он превратится в такого же отщепенца, как эти двое, у которых нет в мире ни одного близкого человека. Ярайс проглотил комок и жадно вдохнул воздух. К счастью, сидевшие впереди ничего не заметили. Выпустят ли его из машины? Лучше всего будет исчезнуть, когда они втроем направятся взламывать чужой автомобиль. Дождаться первого же автобуса и пуститься прямо домой…
