Джон Кризи - Я не собирался убивать
— Я очень рад и насчет другого дела. Я хочу, чтобы ты знал, что я понимаю.
— Тогда возвращайся домой, — сказал я.
Он повернулся и быстро спустился по лестнице. Я подождал, пока звякнет звонок, когда сын наступит на коврик, и закроется дверь, потом медленно вернулся в квартиру и бросился к окну на площадке. Роберт, выпрямившись, шел по другой стороне улицы. Полы его расстегнутого пальто развевались. Он снова был полон жизни. Если бы он шел так же в первый раз, когда я увидел его сегодня, я бы его моментально узнал.
Наконец невероятный кошмар закончился. Может быть, узы, связывавшие меня с сыном, сегодня невероятно укрепились. Однако в тот момент это казалось мне неважным, потому что я думал о том, как легко меня было разоблачить. Я спрашивал себя, что будет с Лилиан и детьми, если раскроется правда обо мне.
Я понимал, что никогда не буду испытывать угрызения совести из-за того, что убил Маллена. Если бы я снова оказался в той же ситуации, я бы действовал точно так же. Не было смысла искать себе оправдание. Мне оставалось одно: сохранить эту тайну в себе.
В эту ночь я решил никогда больше не совершать преступлений. Я дошел до последнего поворота, крайнего предела. Достаточно пережить ближайшие дни, и никакой опасности не будет. Денег у меня много. Я могу еще несколько лет поработать в «Уэдлейке», а потом уйти на пенсию. Я не должен больше подвергаться риску и опасностям прошлой ночи и этого вечера.
Но все же оставались другие проблемы.
Прежде всего, двести одиннадцать фунтов для Боба. Хотя я сказал ему, что могу взять их в долг, я не знал никого, кто мог бы одолжить их мне в столь короткий срок. В моем бумажнике было всего фунтов двадцать. Приходилось брать из тайника в полу, а это было рискованно. Я скатал ковер и взялся за работу, понимая опасность: если в банке были номера банкнотов, однажды их след найдут в клубе. Этот след выведет полицию на Боба, а потом на меня.
Настоящая опасность таилась в пятифунтовых билетах. Сначала я взял однофунтовые и стал их пересчитывать, не обращая внимания на усталость и время, которое потребовалось для выполнения этой работы. Мое настроение немного поднялось, поскольку вместе с деньгами, что были у меня в кармане, набралось на семь фунтов больше нужной суммы. Риск по-прежнему сохранялся, но был не так велик, как я боялся.
Однако в том, что касалось Маллена, ситуация не изменилась. Оставались тайна его характера и загадка пятифунтовых купюр. Ничего не изменилось… но я теперь понял значение фразы «со смертью в душе».
«В конце концов, ты сам научил меня этому!» — сказал Боб.
— Этот поход должен стать последним, — хмуро проворчал я. — Так надо.
Готовясь ко сну, я был просто болен от тревоги. Я боялся, что этот «последний поход» выведет полицию на мой след.
Потом я сказал себе: «Никакой опасности быть не может».
Через несколько минут, в крохотной ванной, держа в руке зубную щетку, я посмотрел в зеркало и увидел царапину на лбу. Пройдет много дней, прежде чем она исчезнет окончательно, зато вторую, в углу глаза, почти не было видно. Да, опасность существовала, и не маленькая: однофунтовые банкноты могли попасть в сейф миссис Клайтон прямо из банка, где был список их номеров.
Такого рода случайности могли привести меня на эшафот.
10
В конторе
Я заснул сильно за полночь. Я провел очень плохую ночь и проснулся сразу после шести с ясной мыслью, что в половине десятого должен быть на «Суисс-Коттедж». Больше всего прочего меня беспокоили однофунтовые купюры. Я снова ломал себе голову, кто бы мог одолжить мне деньги или принять чек в такой ранний час, но никого не нашел. Мне оставалось пойти на риск: я не мог бросить Боба.
Пока я ехал в метро, я постоянно видел перед собой сына и, казалось, слышал, как он повторяет: «В конце концов, ты сам научил меня этому». Я чувствовал, как мое тело холодело до дрожи. Я многому научил его, а еще больше он унаследовал. Боб занимал мои мысли гораздо больше, чем майор Тимоти Маллен, чья фотография была на первой странице большинства газет. Были также фотографии миссис Клайтон и жены Маллена, хотя в статьях о ней ничего не говорилось. Я старался думать о майоре и о том, что должен узнать о нем побольше, но то обстоятельство, что Боб нашел мою квартиру, и мои тревоги о нем прогнали все остальные мысли, на которых я пытался сосредоточиться. Я знал, что это безумие, что я должен заниматься этим делом больше, чем всем остальным, но это было невозможно.
Боб ждал на станции, возле сигаретного киоска. Когда он заметил меня, его глаза загорелись. Я обратил внимание на женщину средних лет, заинтригованно смотревшую на меня. Она слегка улыбалась, как будто догадывалась, что происходит что-то необычное.
— Здравствуй, Боб, — сказал я. — Как дела дома?
Он приглушенно хохотнул, прежде чем ответить:
— Мама не верила своим глазам… Я встал так рано!
Это рассмешило и меня тоже.
— Может быть, это хороший случай избавиться от всех недостатков, — усмехнулся я. — У Джулии вчера все прошло хорошо?
— Она пошла на работу очень рано, и, кажется, у нее был отличный день, — ответил Боб.
После нескольких секунд молчания я протянул ему пакет. Он взял его левой рукой, а правой сжал мою так сильно, что мне показалось, он раздавит ее. Потом, когда слезы начали туманить его взгляд, он вдруг развернулся и быстро ушел. Я подождал несколько минут, купил «Таймс» и медленно спустился на платформу. Час пик прошел, и мне было легко найти сидячее место.
Лицо Боба долго преследовало меня… до тех пор, пока я не увидел фото Маллена в «Таймс».
Из статьи я узнал, что десять лет назад Маллен женился на некоей Вайолетт Чепс и имел сына и дочь. Он учился в Кембридже. Его любимыми развлечениями были зимние виды спорта и охота на крупных зверей. Вообще-то в тексте статьи не было ничего интересного. Я отправился в Британский музей и прочел все, что смог найти о Маллене. Книги и статьи, просмотренные мной, рассказывали только о его подвигах. Было очевидно, что этот человек обладал львиной храбростью и никогда ничего не боялся. По данным «Кто есть кто», его единственным лондонским клубом был Клуб путешественников. Это дало мне зацепку, которую я искал: я знал одного старого и очень богатого человека, женатого на молодой красивой женщине, который был моим клиентом. Однажды я встретился с ним в Клубе путешественников. Я легко мог найти предлог встретиться с ним и в удобный момент без труда перевести разговор на Маллена.
Я пришел в контору в половине двенадцатого.
Страх из-за однофунтовых банкнотов терзал меня все утро, и я был очень взволнован, когда входил в холл. Меня радостно встретила молоденькая секретарша, которая могла бы выиграть множество конкурсов красоты, если бы не была такого маленького росточка. Я направился в кабинет, который делил с Перси Готчем.
Страховая компания «Уэдлейк» занимает целый этаж старинного дома. Несомненно, его в скором времени снесут, чтобы заменить одним из многоэтажных зданий, конечно, очень чистых и хорошо вентилируемых, но уж очень похожих на огромные ящики из стекла и бетона. Уже больше двадцати лет я входил в это здание и выходил из него. Кабинеты дирекции и начальников отделов находились с одной стороны, справа от лифта. Там были мой кабинет, кабинет директора лондонского отделения, секретариат, бухгалтерия, юридический отдел и актуарий. Все эти помещения были разделены толстыми стенами. На каждой двери на квадратном матовом стекле черными буквами были написаны фамилии и должности. Слева от лифта размещались остальные службы.
Хотя я прихожу на работу каждый день, порой я по нескольку недель не вижу никого из руководства.
Прежде всего я хотел узнать детали об однофунтовых купюрах, а Готч, конечно, знал все необходимое. Едва открыв дверь, я чуть не прокричал свой вопрос. Он сидел во вращающемся кресле. Это был высокий худой мужчина с серебряными волосами, изрезанным глубокими морщинами лицом, торжественным, как у патриарха, и производящим обманчивое впечатление мудрости. Я никогда в жизни не встречал человека, до такой степени лишенного чувства юмора. Несмотря на благородную внешность Готча, он был самым нудным из всех моих знакомых, но зато он знал все, что возможно, об «Уэдлейке» и, думаю, о страховом деле вообще. Его мозг — настоящий склад фактов и прецедентов. Всякий раз, когда у нас бывали проблемы с определением типа страховки, он называл причины, по которым выгоднее принять то, а не иное решение. Думаю, он помнил все судебные дела, которые вела фирма. У него были очень бледные голубые глаза, выглядевшие странными и совершенно бесцветными, когда солнце светило на них прямо. В то утро они как раз были на свету. В шестьдесят четыре года он не носил очков.
— Добрый день, Перси, — сказал я.
Он вытянул шею, словно его ослепляло солнце, но он прекрасно видел, кто вошел.
