Светлана Алешина - Сладкая приманка
Прежде всего я получила письмо от человека, к которому обращалась по телевизору. Письмо было подброшено на проходную телевидения, но адресовано было мне – «капитану МЧС Ольге Николаевой», как напечатано было на конверте. Сам конверт был обычным, европейского стандарта – узкий, вытянутый в длину, письмо было напечатано на старой пишущей машинке на листе машинописной бумаги формата А-4. Ни одна из строчек не была написана от руки, если не считать жирной красной черты, зачем-то проведенной фломастером чуть ниже марки.
Он смотрел передачу. Теперь я в этом уверена. И я все же сумела его достать. Он даже решил мне ответить. Это уже хорошо. Теперь нужно попробовать сделать наше общение постоянным. Обратиться к нему еще раз. Опять по телевизору? Наверное, так и придется, если он сам не предложит какого-то другого способа.
Обо всем этом я успела подумать, пока вскрывала письмо. Мужчины предоставили мне право первой прочесть письмо. Но, прочитав всего две строчки, я бросила письмо на стол и сказала Игорьку:
– Читай вслух! Это очень умная сволочь! Я не хочу никакой иллюзии интимности между мной и этим типом.
У моих мужчин вытянулись лица. Григорий Абрамович отобрал письмо у Игорька и начал читать сам.
– «Ты считаешь, что с тобой есть о чем говорить? Мне с тобой? О чем? О том, какого размера…».
Тут Грэг закашлялся, но, прочистив горло и достав из кармана носовой платок, чтобы был под рукой, когда понадобится вытереть лысину, продолжал:
– «…твое влагалище и есть ли мне что в него вложить? Конечно, есть! Подходящего размера бомбу! Представь этот момент, прочувствуй его, переживи эмоционально! Ты же такая чувствительная, так тонко настраиваешься. Настройся на этот гипотетический взрывчик! Почувствуй, как у тебя в лоне взрывается мужская воля! Моя воля! О! Это будет получше любого семяизвержения. Ты мне собираешься помочь! Избавить меня от страха! Избавь! Раздели его со мной! Когда моя бомба войдет в тебя и взорвется у тебя между ног, эта трещина разорвет тебя пополам. Перед самой смертью ты испытаешь такой оргазм, о котором никогда не мечтала ни одна женщина в мире. О, как сладко! – скажешь ты, умирая. О, как сладко! – скажу я, думая о твоей смерти».
Григорий Абрамович вытер лысину и покрутил головой, словно шею ему давил тугой воротничок.
– «Впрочем, довольно трепаться, – продолжил он читать письмо. – Я думаю, ты уже поняла, что я считаю тебя полной дурой. Аргументы не буду приводить, придумай их сама. Если не сможешь, поищи в первом абзаце моего письма, там их больше чем достаточно».
Грэг поднял глаза на начало письма, пожал плечами и стал читать дальше.
– «Твое психофизическое эссе об элементарных частицах меня немного позабавило. Но в целом твои упражнения бездарны. Я, к твоему сведению, никуда не тороплюсь. Мне некуда уже торопиться. Я сделал для этой старой сволочи все, что считал нужным сделать».
Григорий Абрамович опустил письмо.
– Это он про кого? – спросил он.
– Про профессора этого, Каткова, – ответил Игорек сомневающимся тоном.
– Звони в ФСБ, предупреди, – сказал Григорий Абрамович, а сам продолжил чтение. Игорь стал набирать номер телефона.
– «Я обещал ему руки оторвать, если он еще раз сунется туда, куда соваться вообще нельзя никогда, а именно в человека. И я ему их оторву!»
– Алло! – закричал Игорек в трубку. – Нестеров? Майор, ты? Здравствуй, здравствуй. Что там нового с Катковым этим? Что значит – откуда мы узнали? Мы ничего не узнали.
Грэг прекратил читать письмо и напряженно прислушивался к разговору.
– Что? – кричал в трубку Игорек. – Письмо получил? Понятно. А вы почту его не проверяли, что ли, охранники хреновы?
Он закрыл трубку рукой и сказал, повернувшись к нам:
– Он разозлился почему-то. Объясняет мне что-то по поводу моей родословной. Мне это слушать неинтересно. Ведь я знаю, что он ошибается.
– Что с Катковым? – спросил Григорий Абрамович.
– Нестеров! – закричал Игорек в трубку, стараясь, очевидно, перебить монолог майора. – Потом расскажешь эту историю про мою маму. Приходи к нам в гости с пивом и расскажешь все подробно. Катков убит? Жив? Ну и ну! Все, иди работай, подробности письмом вышлешь.
Игорь повесил трубку и сообщил нам:
– Катков жив. Письмо взорвалось, когда он начал вскрывать конверт. Ему изуродовало лицо и руки. Секретарь кафедры, нашедшая письмо около его кабинета, говорит, что там был указан обратный адрес, но фамилии отправителя не было. Да, еще – под маркой была проведена фломастером жирная красная черта…
– Адрес какой? – спросил Грэг напряженно.
– Вот об этом он мне в первую очередь сообщил, – ухмыльнулся Игорек. – Адрес там интересный: Тарасов, улица Гончаровская, дом сто пятнадцать. И опять эти буквы – СБО.
– Это же адрес нашего управления, – недоуменно произнес Кавээн. – Это у него юмор, что ли, такой?
Никто Кавээну не ответил.
– Хватит болтать! – неожиданно взорвался вдруг Абрамыч, хотя мы сидели молча и переваривали новость.
Он схватился за письмо и вновь принялся его читать для всех вслух:
– «…ему их оторву». Так. А, вот отсюда. «Эти тупые свиньи накачали свои мозги всякими законами и правилами и теперь пытаются заставить природу жить по их правилам. Они пытаются людей заставить жить по их законам. Этого не будет. Человек свободен! Никакое общество не наденет на меня смирительную рубашку своих законов! А уж общество, которое строят эти свиньи и бездари, считающие себя учеными и профессорами, я вообще презираю. Я плюю на него, на его сраные законы. Не нужно лезть в мою жизнь своими компьютерами, своими щупальцами прогресса и цивилизации. Я обрублю эти щупальца, и лишенное необходимых конечностей тело современной античеловеческой науки превратится в труп. Я сделаю это! Я уже делаю это! Свобода, и никаких ограничений со стороны общества! Это моя великая цель, и я добьюсь этой цели! И никакой паршивый психолог из МЧС не сможет мне помешать!»
Грэг перевернул страничку и посмотрел с другой стороны листа.
– Все, – сказал он. – Ни даты, ни подписи. Что ж. Нам придется это письмецо обсудить.
– Григорий Абрамович! – взмолилась я. – Разрешите мне одной его проанализировать! Мне нужно буквально часа два, не больше. Я смогу из него кое-что выжать. По крайней мере, это будет гораздо более определенный психологический портрет. Намного точнее, чем те психологические ориентировки, что передали нам из ФСБ, – «скорее всего, это мужчина, действует он в одиночку, крайний индивидуалист, интеллигент или служащий». Хороший портретик! В Тарасове таких «скорее всего мужчин» тысяч четыреста найти можно!
Мне показалось, Григорий Абрамович рад был избавиться от обсуждения присланного мне письма. Слишком уж поспешно махнул он рукой, соглашаясь на мою просьбу.
Я не стала напряженно раздумывать над письмом, решив, что выводы постепенно сами сложатся у меня в голове. О том, что работа эта в моем мозгу происходит, я знала, так как время от времени у меня в памяти ни с того ни с сего всплывали отдельные фразы из письма и постепенно опять уходили, вытеснялись чем-то другим.
Чтобы отвлечь себя от напряженных раздумий об этом мерзавце, я начала думать о другой проблеме, которая все еще висела на мне и с которой я по-прежнему не знала, что делать. Я вспомнила о Ларисе. Время от времени я звонила Сергею и узнавала, как там дела, не начались ли роды? К моему и его удивлению, Лариса словно и не собиралась рожать. Но проблема была в том, что дальше тянуть было просто некуда. Срок она переходила, и уже намного. Единственная надежда была на то, что она с самого начала немного приврала и сейчас реальный срок был несколько меньше.
Лариса с каждым днем все глубже впадала в детство. Это было наиболее комфортное и безопасное для нее состояние. Не нужно принимать никаких решений, ни о чем думать, ни о чем заботиться. За тебя все решают взрослые, «большие». А ты «маленькая», от тебя ничего не зависит. В принципе такое состояние часто наблюдается у взрослых людей в той или иной форме.
И в этом нет ничего слишком уж опасного ни для их здоровья, ни для их психики. Проблема была только в том, что этот «пятилетний» ребеночек по имени Лариса обладал огромным животом, в котором, в свою очередь, жил еще один ребеночек, как минимум – девятимесячный. Я не представляла себе, как она будет рожать! На мой взгляд, это было слишком опасно, не знаю, насколько для ребенка, а для самой Ларисы – очень опасно. Ее психика могла не выдержать и под действием родовых болей зафиксироваться в этом ее сегодняшнем состоянии навсегда.
Я не знала, как ей помочь. А время шло, и с каждым днем ситуация все обострялась.
А может быть, зря я беспокоюсь? В конце концов, с ней сидит Сергей, который в экстренном случае примет решение. Я вспомнила, какое решение он принял после взрыва роддома, и у меня мурашки по коже поползли.
«Ну, там-то нет никакой ситуации выбора, – успокаивала я сама себя. – Штатная ситуация: мать – младенец. Даже при самых неожиданных родах один врач всегда может управиться. А уж эти роды неожиданными никак назвать нельзя…»
