Анна Данилова - Звезды-свидетели
Он вел спокойную, размеренную жизнь творческого холостяка. Поздно вставал, подолгу приводил себя в порядок, варил себе овсянку по утрам, слушал музыку, играл на рояле, записывая все, что из-под его пальцев случайно выходило (в надежде, что это — фрагмент будущего шедевра), готовил обед, смотрел телевизор, общался в Сети с теми, с кем хотел, рано ложился спать.
И вдруг — эта «Нина»! Ну почему, почему она выбрала именно его?! Нет, он никогда не успокоится.
9
Он проснулся от крика. Женский пронзительный крик резко взломал ночную тишину, заставил Германа подскочить на постели и ринуться туда, откуда он доносился.
В полной темноте нашарив выключатель, он надавил на него, и спальня осветилась нестерпимым желтым светом, в котором он увидел сидевшую на кровати, перепуганную насмерть Нину.
Она была бледна, а губы ее словно потемнели, будто она до этого пила из остывающей мягкой шеи своей жертвы темную венозную кровь, да вот — ее застали врасплох.
— Что случилось?!
— Герман… Мне страшно! Они стояли вот тут, совсем рядом! Они тянули ко мне руки и просили, чтобы я вернула им жизнь!
— Нина, прошу тебя, успокойся! Хочешь, я принесу тебе успокоительных капель или даже таблетки?
— Таблетки? — Ее губы дрогнули в неожиданной усмешке. — Неужели такой благополучный композитор, как ты, тоже принимает таблетки?
— Это не мои таблетки, — раздраженно проговорил он, — и какое это вообще имеет значение?! Здесь до меня жил человек, после него много разных вещей осталось в этом доме.
— А… Понятно. Нет, я думаю, что обойдусь без таблеток. Просто мне сон приснился, говорю же, страшный! С кем не бывает. — Улыбка ее была вымученной, усталой. — Извини, что потревожила тебя…
— Если хочешь, я могу лечь рядом. Ничего такого не думай, просто, когда человеку плохо, ему же надо помочь. Надеюсь, ты не собираешься меня пристрелить?
— Глупая шутка, ты не находишь?
— Нахожу, — признался он. — Ну так что, пустишь меня к себе или, наоборот, пойдем ко мне на диван, включим телевизор, я поставлю какой-нибудь хороший, светлый фильм? «Стиляг», например. Там так много музыки, он очень яркий.
— Нет, он как-то грустно заканчивается.
— Тогда сама предлагай, у меня большой выбор.
— Я люблю картину «Леон», просто с ума по этому фильму схожу, и каждый раз рыдаю, когда Леона убивают, ничего не могу с собой поделать. Такая уж я дура!
— Так ты определилась, кто к кому пойдет ночь коротать?
— Может, лучше чаю выпьем? — Она вздохнула, умыла сухими ладонями лицо, словно счищая с себя сонную зловещую одурь, и резво встала с постели. На ней была длинная, широкая, полосатая, белая с синим, пижама Германа. Растрепанные волосы, испуганные глаза, опущенные уголки темных губ.
— Отличная идея! — откликнулся он.
В кухне Герман включил чайник. Нина скрылась в кладовке и вскоре вышла оттуда с баночкой варенья.
— А это еще откуда? — удивился он.
— Из твоей кладовки. Ты не знаешь, что у тебя там есть?
— Думал — знаю. И какое варенье?
— Вишневое.
— С косточками?
— Обижаешь, без косточек!
— Тогда найди какую-нибудь вазочку.
— А ты хозяйственный! И вазочки для варенья у тебя есть, и чашки красивые, в розочках. Какой ты… уютный, домашний, — она неожиданно подошла к нему и поцеловала в щеку. — Нет, правда, ты просто замечательный, и я тебя очень люблю!
— В смысле?! — напрягся Герман. — Когда это ты успела меня полюбить?
— Я всегда тебя любила! У меня дома много твоей музыки.
— Ах да, ты говорила… Что еще есть к чаю?
— Вот выспимся, и я утром испеку тебе очень вкусное печенье. Или вишневый пирог. У меня есть засахаренная вишня! А что еще делать, когда вокруг — только сплошной снег? Тихо-мирно жить, как мышки, есть и спать. Да, еще можно смотреть фильмы. У тебя есть «Тариф на лунный свет»?
— Есть.
Она стала перечислять названия фильмов, самых разных, от слезливых мелодрам до экранизаций классики, и всякий раз оказывалось, что у Германа все это есть.
— Я же говорю, ты — замечательный! С тобой и во время снегопада не страшно. Какой чай заварить — черный или зеленый?
— Какой хочешь.
Она заварила зеленый, разлила по чашкам.
— Понимаешь, эту философию я вывела сама и до встречи с тобой считала, что я все делаю правильно. Но ты так осуждаешь меня за то, что я сделала — наказала людей, которые вообще не имеют права на жизнь, — что я начинаю уже сомневаться, а правильно ли я поступила?
— Нина, пожалуйста, оставим этот разговор. Сейчас ночь, понимаешь? А ночью все окрашивается в более мрачные, трагические краски, нежели на самом деле. Если тебе так тяжело и просто необходимо поговорить со мной на эту тему, давай отложим эту беседу на утро, а? И еще… Ты уверена, что все… все это сделала ты и что это на самом деле произошло с тобой?
— Но ребенок-то — мой!
— Какой еще ребенок?! — Брови Германа взлетели вверх.
— Его звали Антон. Он был еще малышом, когда все это произошло.
— Господи, боже мой, да что же еще такого произошло?
— Мой сын…
— Так! Значит, у тебя и сын есть? — Он понятия не имел, как реагировать на эту новость.
— А что в этом особенного? Мне же не пятнадцать лет. Но теперь-то у меня его нет!
— И где же он?
— Он умер. В больнице. Но он мог бы жить, и сейчас ему было бы уже два года.
— Ты хочешь поведать мне очередную душещипательную историю?
— Да! Хочу. Кому еще я могу рассказать о чудовище, которое так гнусно поступило со мной?!
— Это ты о ком?
И она, эмоционально жестикулируя и перемежая свою речь рыданиями, рассказала следующее: до того как устроиться психологом в школу, она работала в одной фирме менеджером, а хозяин задолжал ей за полгода приличную сумму и сказал, что отдаст зарплату только в том случае, если она переспит с ним. Она рыдала и умоляла выплатить ей эти деньги, потому что у нее ребенок болеет и срочно нужны деньги на операцию.
— Нина, может, хватит рассказывать мне все эти страшилки на ночь?!
— Но я это не придумала! Это же было на самом деле!
— Разве такое бывает, что с человеком случается сразу столько драматических ситуаций?! К тебе словно магнитом притягивались все эти трагедии!
— Косвенно, — проговорила она рассеянно, и Герман подумал: лучше уж ему все выслушать до конца и не провоцировать ее на новый приступ неадекватности, во время которого она, чего доброго, набросится на него с ножом.
— Да, конечно, косвенно, ты-то, слава богу, жива. Ладно, что было дальше? Этот владелец фирмы изнасиловал все-таки тебя?
— А почему — все-таки? Словно меня каждый день пытается кто-нибудь изнасиловать! — Она поджала губы. Обиделась.
— Так ты расскажешь мне, что случилось с Антоном…
— Антон Климов его звали, — уточнила она.
— Так твоя фамилия не Вощинина, а Климова?
— Он — Климов, у него была фамилия его отца! — выпалила она, сощурившись. Она начинала злиться, а этого нельзя было допустить ни в коем случае.
— Ладно, извини. У меня у самого нервы сдают, похоже. Ну, так что произошло-то?
— Мне пришлось его ударить. Я пригрозила, что подам на него в суд, особенно если что-то случится с Антоном. Он расхохотался мне в лицо, сказал, что от меня не убудет, если я разденусь прямо в его кабинете и отдамся ему на диване. Что не я первая, не я и последняя и что у женщин… Словом, все бабы так уж устроены природой, что могут не платить деньги, а расплачиваться… собой! И женщинам очень легко жить, гораздо легче, чем мужчинам — те, мол, не могут отдаваться женщинам, потому что их природа устроила иначе. Можешь себе представить, как я ненавидела его в тот момент! Словом, я выбежала из кабинета, принялась названивать знакомым…
— Постой! А как же твой муж Вадим?!
— Я тогда еще не было его женой, мы просто были знакомы. Но его в тот момент не было в Москве. Я и до этого обзванивала всех своих приятелей, умоляла их одолжить мне денег на лечение ребенка, но, как назло, ни у кого тогда не было лишних средств.
— Ребенок умер?
— Да, через два дня. Я чуть с ума не сошла!
Как же — «не сошла»! Еще как сошла! Точно: вот тогда-то она и повредилась рассудком. И возненавидела весь мир.
— Чем страдал твой сын?
— У него был врожденный порок сердца, и операцию ему должны были делать в Центре сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева.
— И какая на это требовалась сумма?
— Да, в общем-то, не очень большая. Сто тысяч рублей.
— А на что же ты жила, если твой хозяин не платил тебе зарплату целых три месяца?! — Герман хотел ее запутать, на случай, если она все это сочиняет прямо на ходу. Он хотел ее сбить, сделать так, чтобы она попала в логический тупик, проговорилась наконец и призналась, что эта история не имеет к ее реальной жизни никакого отношения.
