Энн Грэнджер - В дурном обществе
— Там кто-то есть…
Я тоже поняла, что внутри кто-то есть, стоило мне просунуть голову под арку. Едкий запах немытого тела, грязных тряпок, перегара и никотина составляли вместе такую адскую смесь, что резало глаза. От Алби так плохо не пахло. Правда, я не видела Алби после вокзала Марилебон и понятия не имела, чем он занимался после нашей встречи. Судя по всему, у него начался длительный запой.
Я робко окликнула:
— Алби, это вы?
В темноте что-то пошевелилось, шурша, словно гигантская крыса, которую мы встретили раньше, и во мне проснулись прежние страхи.
— Это Фран, — чуть громче продолжала я. — Фран, частный детектив!
— Кто? — недоверчиво переспросил Ганеш.
— И актриса! — добавила я, решив во что бы то ни стало напомнить Алби о себе. — Мы с вами познакомились на вокзале!
— Знаю ли я эту женщину? — задал себе Ганеш риторический вопрос. — Частный детектив и звезда сцены и экрана? Фран, которую знаю я, обычно сидит без работы, правда, иногда подрабатывает официанткой или пакует посылки…
— И моего друга вы, может быть, помните, — продолжала я, обращаясь в темноту. — Он тоже был на вокзале! — Обернувшись к Ганешу, я добавила: — Слово «друг» имеет множество самых разных значений!
Изнутри послышался хриплый кашель.
— Убирайтесь… — произнес дрожащий старческий голос. — У меня собака… большая… и у нее бешенство.
— Голос не похож на Алби, — шепнула я.
— Нет у него собаки, — заявил опытный Ганеш. — Иначе она бы сейчас уже кинулась на нас.
Я рискнула сделать еще шаг вперед. Глаза постепенно привыкали к полумраку, и я уже различала очертания здешнего обитателя, сжавшегося в клубок в дальнем углу, у самых дверей.
— У меня ничего нет! — продолжал дрожащий старческий голос; к прежнему амбре примешивался еще один отчетливый запах — запах страха. — Оставьте меня в покое! Неужели вы хотите меня обидеть?
— Конечно нет, клянусь! Пожалуйста, не бойтесь. Я хочу только поговорить… — начала я.
— Вы не вышвырнете меня отсюда? — захныкал мой собеседник. Боялся он уже меньше и был готов защищать свое место ночлега. — Дождь идет, опять у меня начнется бронхит! — Он сильно закашлялся, и мне показалось, что бронхит у него уже есть.
Не надо ему было здесь спать, да и никому из тех, с кем мы общались, не следовало ночевать на улице.
— Если вы болеете, — сказала я, — может, мы отведем вас в приют?
— Никуда я не пойду! — возмутился мой невидимый собеседник. — Вы что же, из этих, из добровольцев, что ли? Армия спасения или как вас там… Так вот, идите и бейте в свои дурацкие бубны где-нибудь еще! — От возмущения он снова сипло раскашлялся. Я быстро отступила, потому что вокруг летала слюна. Наконец приступ утих, и он, бурля, как остывающий вулкан, буркнул: — Раньше-то я зарабатывал, и неплохо…
— Я ищу, — громко сказала я, надеясь преодолеть завесу тумана, застилавшего его мозги, — Алкаша Алби Смита. Вы его знаете?
— Нет… — прохрипел он.
— Да ладно, бросьте, он вечно где-то здесь околачивается. Если вы тоже приходите сюда ночевать, вы наверняка с ним сталкивались. Я его друг. Хочу кое-что передать Алби. У меня к нему очень важное дело!
Ган, осторожно поднявшийся на крыльцо следом за мной, сунул мне в руку пару монет.
— Сколько тут? — прошептала я.
— Пара гиней. Давай спроси его. Если он ничего не знает, мы сразу уйдем, ясно? Боюсь, если мы пробудем здесь еще чуть-чуть, меня вырвет. И у него, наверное, штук десять заразных болезней!
— Кто тот парень? — прохрипел старик, снова пугаясь при виде Ганеша. — Если он из Армии спасения, почему он не в форме?
Я поспешно вытолкала Ганеша наружу.
— За ценные сведения об Алби я заплачу, идет? Если расскажете мне о нем, получите гинею, а то и две!
Куча в углу зашевелилась, и меня снова окутала волна вони. Я зажала нос рукой и отступила.
— Оставайтесь, где вы есть, и говорите, — поспешно продолжала я.
Откуда-то из кучи тряпок и полумрака высунулась рука ладонью кверху. Наверное, такие же руки у запеленатых мумий.
— Давай сюда две гинеи!
Я положила в усохшую ладонь монету в один фунт.
— Если что-то знаете, получите вторую.
Старик зажал монету в кулаке и снова скрылся в темноте.
— Бывает, — буркнул он, — попадаются шутники. Подают жетоны для игровых автоматов!
Я ждала, пока он убедится, что монета настоящая.
— Я уже неделю его не видел, а то и больше, — вдруг сказал мой собеседник. — Ну да, я его знаю. Мы с ним давно знакомы. Сегодня пришел сюда, думал, он здесь. Но его не было. Вот я и расположился его подождать. Потому что он обычно приходит сюда рано или поздно, понимаете? Здесь он ночует.
Это я знала и без него. Неделю… Интересно, насколько хорошо у старика с чувством времени.
— Когда вы видели Алби в последний раз, он ничего такого не говорил? Например, что видел, как при нем на улице, ночью случилось что-то необычное…
— Ничего здесь не случается, дорогуша. При церкви имеется приют для уличных женщин. Вот там то и дело что-то происходит. Да, не самое лучшее соседство!
Он, очевидно, имел в виду приют для женщин, которых бьют мужья. Мне показалось, что все разговоры так или иначе сводятся к этому месту.
— Алби не говорил, что видел что-то необычное возле приюта?
— Нет… нет, он ничего такого не замечал. Как и все мы. Чем меньше видишь, тем лучше спишь.
Но Алби кое-что увидел, и я боялась, что из-за этого он в самом деле попал в беду. Поняв, что больше ничего из старика не вытянешь, я отдала ему вторую монету.
— Спасибо, дорогуша, — сказал он и снова чихнул.
— Довольна? — спросил Ганеш, когда я спустилась к нему.
Разозлившись, я брякнула:
— Это не то слово!
Ганеш замолчал, и я добавила:
— Извини, ты понимаешь, что я имею в виду!
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил он. — Но ты, Фран, тут ничего поделать не можешь.
Мы снова зашагали по улице. По сравнению с жуткой вонью на паперти мне показалось, что воздух в нашем квартале очень свежий и чистый… Интересно, почему крытую паперть не закроют от бездомных? Может быть, боятся, что ее взломают, и подсчитали, что дешевле позволять бродягам спать на паперти, чем допускать, чтобы они вламывались в саму церковь в поисках пристанища. Сейчас уже наступила ночь, но дождь, который добавлял свежести, ослаб. Свет уличных фонарей отражался в лужах и мокром асфальте. Ноги наши гулко ступали по тротуарной плитке. Мимо проехала одинокая машина, обдав тротуар брызгами из лужи. Как и сказал старик, здесь ничего не происходит. Район приличный, по ночам люди запирают двери и носу не высовывают из домов. Во всяком случае, пешком не ходят.
И все же на улице кто-то был. Ганеш тронул меня за локоть и показал вперед.
Из-за угла вывернула расхристанная фигура и зашлепала по лужам нам навстречу. На фигуре была шинель не по размеру, полы которой развевались и громко хлопали на ходу, как крылья у летучей мыши.
Я ахнула:
— Алби!
Тогда-то все и случилось.
Из-за того же угла выехала машина и с визгом затормозила рядом с одинокой фигурой. Из машины выпрыгнули двое. Один высокий, второй чуть ниже, оба в чем-то черном и в вязаных шапках, надвинутых на самые уши. Они схватили пешехода и поволокли его к машине. Жертва бурно протестовала; по голосу я узнала в нем Алби. Он извивался, лягался, пытаясь вырваться из рук похитителей, но его уже почти подтащили к открытой дверце. Через несколько секунд он бы скрылся в салоне машины.
Мы с Ганешем ожили одновременно и дружно заорали:
— Эй!
Мы бросились бежать, размахивая руками и вопя первое, что приходило в голову, — лишь бы шуму было побольше. Крик — тоже оружие. Если не можешь сделать ничего другого, кричи. Крики сбивают с толку, пугают, но самое главное — привлекают внимание посторонних.
Два головореза у машины остановились и посмотрели на нас. Несмотря на слабое освещение и на то, что их лиц почти не было видно, я почти не сомневалась, что высокий был Мервом. На самом деле мы с Ганом никак не могли бы им помешать, кем бы они ни были, но именно в тот миг кто-то на втором этаже отодвинул занавеску, чтобы взглянуть, что происходит, и на тротуар упал луч света.
Несостоявшиеся похитители выпустили Алби, вскочили в машину и с визгом шин укатили. Запахло паленой резиной. Мне удалось получше разглядеть машину, когда ее занесло на повороте и она скрылась за углом.
— Это «кортина» Мерва, — прошептала я.
— Не знаю, какой у них там мотор, — заметил Ганеш. — Либо его форсировали до неузнаваемости, либо заменили. С заводского конвейера тачка с таким мотором не сходила, уж тут можешь мне поверить!
Луч света погас, когда жилец второго этажа задернул занавески, не желая быть свидетелем.
Мы с Ганешем переключили внимание на Алби. Тот прислонился к ближайшему фонарному столбу, кашляя и тяжело дыша.
