Александр Щелоков - Генеральские игры
— Я не убивал! — Гоша впал в истерику. Его трясло. — Это Шуба. Он душил…
— А заточка?
То, что произошло, Лунев никак не ожидал. Гоша истошно заорал, как в кинофильмах орут каратисты, бросающиеся в атаку, резко вскочил, в один прыжок достиг окна и вымахнул в него, будто нырял с вышки в воду.
Он упал на штабель полусгнивших шпал. Из одной торчал ржавый металлический прут…
Гоша упал на него плашмя, и железо пробило его насквозь.
Гоша умирал мучительно и долго. Стержень проткнул его грудь, пройдя рядом с сердцем. Гоша лежал на спине, как насекомое в коллекции, насаженное на булавку. Боль, невыносимо острая, заставляла тело содрогаться в конвульсиях. Кровь из груди через рану почти не выходила: металл плотно её закупорил. Кровь шла изо рта с каждым новым выдохом. Сознание, и без того сумеречное, временами исчезало совсем. Открытые глаза Гоши видели, как темнеет диск солнца, словно на него набегала тень. Свет дня мерк, и Гоша улетал глубоко в звенящую тишину. Потом внезапно открывал глаза и снова видел солнце, видел ржавый стержень, торчащий из груди, и боль снова возвращалась к нему, острая, неутолимая. Гоша стонал, и красная пена со сгустками крови выплескивалась изо рта.
Гоша умирал, но жизнь не проносилась перед его глазами. Сознание не прокручивало воспоминаний, как кассетник видеопленку, возвращая память к исходной точке в прошлом. Только то, о чем ему в последний час напомнил его похититель, билось в голове с такой яростью, словно все произошло только вчера.
Когда Гоша ударил хромого заточкой, тот удивленно вскинул глаза, полные недоумения и боли. Не закричал, не заорал испуганно, прохрипел еле слышно:
— Вы что, ребята? Зачем?
И угас на ноже.
— Зачем?! — Гоше казалось, что он прокричал это слово громко, во весь голос, но его губы лишь шевельнулись, чтобы выпустить розовую пузырящуюся пену…
Он умер, так и не поняв великой справедливости происшедшего.
***Три года назад над подполковником Фееральной службы контрразведки — ФСК Михаилом Яковлевичем Шоркиным нависла опасность увольнения в запас. Торжествующая российская демократия с печатью болезни Дауна на лице бездумно крушила все, что недавно делало государство сильным и влиятельным, — армию, разведку, контрразведку. Крушила, не заботясь о последствиях и осложнениях. Шоркин, ощутив угрозу, нависшую над ним, не стал ждать пинка под зад. Он принялся искать место для мягкого приземления, понимая, что чем раньше это сделать, тем больше шансов на успех.
В один из дней Шоркин навестил приятеля — Ивана Корягина, руководившего юридической фирмой «Аскольд». Они вместе когда-то окончили училище пограничных войск, потом служили в Даурском погранотряде, правда, на разных заставах: Корягин — в Брусиловке, Шоркин — в Хараноре. Оба попали на курсы переподготовки, после чего Шоркина взяли в контрразведку, а Корягина — в группу специального назначения. В операции по захвату вооруженной банды преступников Корягин получил ранение и уволился из войск.
Осев в городе, он организовал клуб восточных единоборств.
По советской неистребимой привычке бояться всего, что не очень понятно, власти внимательно приглядывали за клубом, стараясь выявить какой-нибудь криминал в его деятельности. Но ничего не обнаруживалось. Шоркин, которому по службе пришлось доглядывать за делами товарища, поддерживал его. В своих отчетах он делал упор на то, что в клубе установлена жесткая дисциплина. Ученика, допустившего малейшее отступление от правил, мгновенно вышибали из группы без возврата, и ничто не могло заставить наставника изменить решение.
Однажды за пререкания Корягин изгнал из клуба великовозрастного оболтуса — сына городского военного комиссара полковника Дерюгина. Сановный папа, властность которого была хорошо известна, приехал в клуб качать права.
Он вошел в спортзал во время занятий. Привыкнув видеть в людях готовность выполнять любые его пожелания, Дерюгин искренне верил, что сына выгнали из клуба по недоразумению, не зная, кто его отец. Даже из университета любимое чадо не отчисляли в силу отцовского положения.
Оглядевшись, полковник — эдакий крепкий пивной бочонок на рояльных ножках с лысой круглой головой — хорошо поставленным голосом ротного командира рявкнул, обращаясь к Корягину:
— Ты! — Он ткнул пальцем в пространство. — Подойди ко мне!
Корягин лишь бросил взгляд в сторону полковника, потом обернулся к курсантам старшей группы.
— Четверо с правого фланга, выкиньте предмет из зала к мусорным бакам.
Полковник не сразу понял, что произошло. Крепкие руки, уже умевшие крушить кирпичи, подхватили военкома и, несмотря на сопротивление, вынесли из зала. Во дворе у кирпичной стены, где стояли баки для мусора, военкома аккуратно положили на асфальт.
— Лежи, дядя, пока мы не уйдем, — сказал один из носильщиков, и полковник понял — это серьезно.
Дерюгин собирался подать на Корягина в суд, но лучший в городе адвокат Мирович посоветовал этого не делать. Он объяснил, что процесс станет спектаклем, какого в городе никогда не бывало, и со славой народного артиста с него уйдет не Дерюгин, которому только что присвоили генеральское звание, а офицер запаса Корягин.
Позже Корягин создал фирму «Аскольд», в уставе которой было записано, что фирма оказывает клиентам «посильную правовую помощь и дает частные консультации по сложным вопросам в сфере предпринимательства».
Фактически же сотрудники «Аскольда», вербовавшиеся из профессионалов милиции и госбезопасности, выполняли заказы предпринимателей и руководителей банков по розыску недобросовестных клиентов, устранению рэкетиров, пресечению вымогательства.
По мере того как волна преступности поднималась все выше и выше, а её пена разлеталась по сторонам, потребности в услугах «Аскольда» ощущало все большее число предпринимателей. Шло разделение функций: государство драло налоги, но не могло обеспечивать гражданам и бизнесу сносную охрану, в то время как «Аскольд» брал под «крышу» нуждавшихся в безопасности бизнесменов.
Так, начальника линейного отделения милиции майора Воронкова, который отвечал за порядок на железной дороге и на вокзалах, мало интересовало, кто приезжал в город и кто уезжал из него. Главное — чтобы не было жалоб, не случалось хищений в камерах хранения и в залах ожидания. Обеспечено это — дальше трава не расти: сводки чисты от происшествий, нареканий со стороны начальства нет.
«Аскольдовцы» работали иначе: их интересовало, кто прибывает в город и кто старается незаметно уехать из него.
О прибытии залетной блаты становилось известным в штабе фирмы, и специалисты выясняли, какие причины привели в город чужаков.
Конечно, залетных не отлавливали: «Аскольд» — фирма коммерческая и бесплатной профилактикой не занималась. Только на заказ, только по вызовам. Потому приезжим давали возможность проявиться: потрясти торговцев на рынках, наехать на фирмачей, пощупать обменные пункты валюты. И только затем по заявкам клиентов гастролеров брали. Без выстрелов, профессионально тихо и быстро. Столь же крутыми были и разборки. По желанию следствие велось в присутствии заказчика, без желания — в его отсутствие. Схваченные на горячем, чужаки чаще всего исчезали без следа. Для многих любителей подхарчиться за счет «лопоухих» приморцев этот край становился «черной дырой», в которую их засасывало безвозвратно.
Корягин встретил приятеля радушно. Изящная секретарша с кукольным личиком, точеной фигуркой и медовой улыбкой (Корягин всегда был неравнодушен к истинной красоте) накрыла небольшой столик в комнате шефа. Они выпили за встречу. За все хорошее, что было. За все хорошее, что ещё будет. Как всегда, Корягин влез в конфликтную ситуацию, но на этот раз не с военкомом; а с самим мэром Глушковым.
— Расскажи, — попросил Шоркин.
— Да ерунда. Ехал в автобусе. На остановке ввалилась орда мальчиков и девочек. Девочки все в бижутерии. Мальчики в коже. Смех, приколы. А самый главный хохмач — высокий блондинистый качок с крутым видом, то ли студент, то ли уголовник, поди разбери их сегодня — достал нож. Отличную прыгающую лягушку: нажми кнопку, и лезвие вылетает наружу. Достал и орет: «Лизочка, красные босоножки хочешь?» Всадил нож в спинку сиденья и распорол обшивку. Я дернулся. Он просек и ножичком играет: «Что, дядя, побреемся?» Вся компания в смех. Публика молчит: ни звука. Нож в наше время аргумент…
Корягин замолчал, считая, что объяснил достаточно ясно.
— И?
— Дальше автоматика. Я перехватил его руку, рванул, перебросил через себя. Мальчик лег в проходе. Нож я забрал. Ну и сглупил, не удержался. Порезал. Вспыхнул, остановиться не мог.
— Его?!
— Нет, костюмчик. Распорол обе штанины спереди и сзади и кожаный пиджачок на спине. И еще: взять бы его да отпустить, а я повел его в отделение. Выяснилось, что это сынишка мэра. Папина гордость. Учится в колледже.
