Ирина Градова - Пациент скорее жив
– Не знаешь, о чем он собирается говорить? – едва поспевая за Мариной, спросила я на ходу.
– Понятия не имею, – потрясла та головой: мне показалось, что старшая медсестра полностью поглощена собственными мыслями.
Когда мы вошли в конференц-зал, там уже яблоку негде было упасть. Помещение оказалось гораздо меньше нашего и, разумеется, не было оборудовано по первому классу: несколько рядов старых стульев и кафедра на небольшом приступке – вот и все «оснащение» зала.
Самохвалов даже не взглянул в нашу сторону, и мы с Мариной, тихонько проскользнув в дверь, притулились около стенки. Оттуда нам было все прекрасно видно и слышно.
– И это должно прекратиться! – вещал между тем главный. – У нас, господа, бюджетное финансирование, и медикаментов всегда не хватает, поэтому старайтесь, чтобы за них платили пациенты. По мере возможности, разумеется, ведь никого заставлять мы не имеем права. Убеждайте людей, что у больницы нет средств на дорогие лекарства, включая снотворные и обезболивающие средства. Особенно это касается отделений хирургии, кардиологии и неврологии! – И он вперил свой орлиный взгляд в зал.
Надо сказать, Родион Петрович оказался личностью, занимающей довольно много места: высокий, под два метра ростом, и весом килограммов в сто пятьдесят, он легко подавлял окружающих своими габаритами. Голос у него, напротив, был слишком высоким и пронзительным, никак не соответствующим столь внушительным размерам.
– Заметь, – шепнула мне Марина желчно, – ни словом не обмолвился о том, что со склада пропадают препараты. А ведь мы уже тонну, наверное, служебных записок метнули ему на стол!
– А как мы станем требовать с пациентов деньги? – прошелестела в ответ я. – Да у нас же в отделении одни старики да старухи! Это же не гостиница, в конце концов! Койку предоставили бесплатно, а за обслуживание, получается, они платить должны?
– Ну, не нам с тобой порядки менять, – проговорила Марина тихо.
– И еще, – продолжал главный. – Мы уже не раз обсуждали такой момент: не стоит тянуть с выпиской. Нам не по карману держать пациентов в больнице и занимать койко-места, поэтому старайтесь отправлять их домой как можно раньше. Народ, можно сказать, штабелями складывают у входной двери, а мы никак не можем освободить места! Я слышал, что в некоторых отделениях даже занимали служебные помещения. Это никуда не годится, вот что я вам, друзья мои, скажу!
Впереди маячил обесцвеченный донельзя затылок нашей заведующей. При словах Самохвалова она нервно заерзала на своем стуле, сообразив, что речь идет и о неврологии в том числе.
После летучки, продлившейся около пятнадцати минут, мы вернулись к себе и разошлись по рабочим местам. Занимаясь обычной рутиной, я обнаружила, что всех больных, к счастью, уже распределили по палатам, которые были загружены больше, чем положено. По крайней мере никто не лежал в коридоре на сквозняке. Моя бабушка, Полина Игнатьевна, оказалась в шестой палате вместе с женщинами гораздо моложе ее. Вот и хорошо, потому что те, в случае чего, смогут помочь престарелой подруге по несчастью. В карте Полины Игнатьевны значилось, что она инсулиновый диабетик, поэтому я ввела ей инсулин, который еще до летучки Марина выцыганила со склада. Судя по тому, что сказал сегодня главный, отныне Полине Игнатьевне придется самой себя обеспечивать жизненно важным препаратом.
– У вас есть кому принести лекарство? – поинтересовалась я у старушки.
– Да уж попрошу кого-нибудь… Что ж такое, Анечка, почему в больнице нет самого необходимого?
– А потому, – вмешался Антон, входя сразу с двумя капельницами, – что инсулин, например, в неврологии не положен. В терапии, бабуль, пожалуйста, здесь у нас строго определенный лимит, да и то всем не хватает. Так вот и живем!
Полина Игнатьевна лишь горестно вздохнула. Я не понаслышке знала, что достать инсулин определенной группы в наше время – занятие не из легких: хоть на него и положена квота, пациентам все равно приходится очень долго ждать, потому что социальные аптеки, как и больницы, постоянно недополучают медикаменты.
– Спасибо тебе, дочка, за все, – улыбнулась старушка, когда Антон поставил капельницы двум женщинам на соседних койках и вышел. – А то другая медсестричка очень уж сердитая. Может, дома у нее не все в порядке?
– Наташа, что ли? – уточнила я.
– Ага, Наташа, – кивнула моя собеседница. – Все время орет – аж уши закладывает!
Да уж, Наталья, она такая. Не знаю, что с ней не так. Молодая девица, тридцати еще нет, но вечно всем недовольна: и больных много, и беспокойные они, и зарплата маленькая, и начальство дожимает… В общем, проблемы, как у всех, но большинство как-то умудряется с ними справляться, не выливая на окружающих ушаты помоев. На удивление, я оказалась чуть ли не единственной в отделении, кто мог общаться с Наташей относительно миролюбиво. Возможно, потому, что я старалась не реагировать на ее колкости и не любила скандалить, а может, просто еще недостаточно долго работала с ней бок о бок.
Сидя за стойкой, я заполняла журнал, как вдруг на него упала чья-то тень. Подняв голову, увидела психоаналитика. Тот выглядел недовольным и хмурил брови.
– Ну, и чем будешь оправдываться? – спросил мужчина сурово, постукивая костяшками пальцев по стойке.
– В смысле? – переспросила я, хоть и прекрасно поняла, что Урманчеев имеет в виду.
– Ты должна была прийти ко мне в кабинет – кофе попить. Помнишь?
– Я?! Ой, Ильяс Ахатович, совсем забыла… Вы уж извините меня, замоталась!
Я не знала, насколько убедительна моя игра, но психоаналитик, похоже, в нее поверил: вот и верь после этого в чудеса психотерапии и проницательность специалистов, ее практикующих!
– Ладно-ладно, – примирительно сказал он, – у тебя еще будет шанс все исправить. Как насчет…
В тот момент открылась дверь кабинета Марины, и сама старшая медсестра показалась на пороге. Урманчеев мгновенно сориентировался и, выхватив у меня из рук журнал, сделал вид, что внимательно его изучает. Марина подозрительно посмотрела на нас, но не сказала ни слова и направилась в сторону кабинета заведующей.
– А вы к нам что-то зачастили, Ильяс Ахатович, – заметила я, когда опасность миновала. – По-моему, в нашем отделении у вас не так уж много клиентуры: пациенты здесь лежат самые бедные.
– Ты на что намекаешь? – вроде как обиделся психоаналитик. – У нас лечение для всех одинаковое, и возможности – тоже. А денег, милочка, мне хватает, не жалуюсь.
С этими словами он положил журнал на место и, горделиво расправив плечи и вытянув шею, словно птица-секретарь, удалился в палату.
– Опять приставал? – поинтересовался Антон. Он как раз проходил мимо, катя впереди себя капельницы, только что снятые в палате Полины Игнатьевны.
– А к кому он пришел? – не отвечая, спросила я медбрата. – Вроде бы в той палате одни пенсионеры лежат.
– Так и есть, – кивнула Антон. – Похоже, к старушенции твоей подкатывает. Даже на стул сел и записывать что-то начал, а ведь обычно просто в дверях постоит – и убегает, будто за ним черти гонятся.
– Интересно… – пробормотала я. – Что ему может быть нужно от Полины Игнатьевны?
– Понятия не имею, – повел плечами Антон. – А тебе не все равно?
Откровенничать я с ним не собиралась, еще не вполне понимая, как именно следует вести себя с этим парнем. Но вот что нужно Урманчееву от пожилой пациентки, которая не платит дополнительных денег?
* * *Я старательно избегала встреч с Урманчеевым с глазу на глаз и снова морально готовилась провести ночь в отделении в полном одиночестве. Странно, но мне показалось, что Марина стала вести себя со мной более холодно, чем в самом начале, когда я только появилась. Она как будто специально поставила меня на дежурство, словно забыв о том, что я работала подряд несколько смен. В любом случае нельзя, чтобы это время оказалось потраченным впустую: сегодня просто необходимо наконец выяснить, что случилось с теми двумя пациентами, сведения о выписке которых отсутствуют в компьютере Марины. Видимо, придется наведаться в приемный покой и каким-то образом узнать, нет ли сведений там, хотя в отношении того, как именно все нужно проделать, у меня пока даже плана не имелось.
Когда все больные улеглись, я спустилась на первый этаж. Там было тихо, но дежурный персонал находился на месте. Я немного покрутилась вокруг, но, поняв, что своим присутствием не вызываю ничего, кроме удивления, решила ретироваться.
Прикорнув на диване, я, видимо, ненадолго отключилась, потому что когда открыла глаза и взглянула на настенные часы, те показывали половину второго ночи. В коридоре царила полная тишина, и именно поэтому какой-то посторонний звук был слышен особенно отчетливо. Я встала и, не надевая туфель, крадучись двинулась в том направлении. По спине у меня бегали мурашки. Я ощущала себя героиней фильма ужасов, которая в полной темноте спускается в подвал, открывает дверь, за которой ее поджидает маньяк-убийца, и бесстрашно входит, даже не позаботившись о том, чтобы прихватить какое-нибудь подручное средство для самообороны. В такие минуты всегда хочется закричать: «Стой! Не ходи туда!» Но это все равно не сработает, так как по сценарию героиню обязательно должны убить и расчленить по крайней мере кусков на десять-пятнадцать.
