Анатолий Безуглов - Преступники
— Давайте побеседуем, — сказал Чикуров, устраиваясь за столом начальника отделения. Он обратил внимание, что в комнате не было ни одного телефонного аппарата. — Садитесь, пожалуйста, поближе, — кивнул Игорь Андреевич на один из стульев.
Рогожин пересел и не очень весело произнес:
— Вы хотите сказать, что будет допрос.
— Да, — кивнул Чикуров.
— Впрочем, я понимаю, обстоятельства не в мою пользу. — Задержанный устало потер лоб. — Оказался рядом… — Он усмехнулся. — Зачем только надо было разыгрывать со мной комедию?
— Какую? — не понял следователь.
— Заперли… Убрали телефоны… Галстук попросили, якобы надо было надеть кому-то для опознания… Хорошо, что я не ношу ремень, а то поддерживал бы сейчас брюки руками.
— Вас задержали, — сказал Чикуров, — для выяснения.
— Я сразу догадался… Скажу вам то же, что и товарищу Макееву: никакого отношения к убийству Баулина я не имею.
— Отчего же вы хороните Баулина? Он жив.
— Жив? — не скрывая радости и облегчения, произнес Рогожин. — Слава богу! Но ведь пацаны говорили… Нет, это правда?
— Да, пока жив, — кивнул Чикуров. — Однако положение его критическое.
— Неужели же наши врачи не помогут! — с надеждой воскликнул Юрий Юрьевич.
«Похоже, он искренен», — подумал Игорь Андреевич.
Честно говоря, он ожидал, что задержанный встретит его упреками, жалобами, возможно, даже угрозами. Реакция главного зоотехника на задержание удивила следователя.
Рассудительность? А может, хорошо рассчитанный ход, игра?
Игорь Андреевич с любопытством рассматривал сидящего перед ним человека.
— Расскажите, пожалуйста, как вы очутились утром возле Лавутки? И именно в том месте? — перевел Чикуров разговор в деловое русло. — Если не возражаете, я запишу наш разговор на магнитофон. — Следователь полез в портфель за своим портативным магнитофоном, который верно служил ему вот уже два года.
— А чего возражать. Видимо, так удобнее. — Подождав, пока Чикуров включит магнитофон, Рогожин, откашлявшись, начал свои показания: — Вы спрашиваете, почему я утром был на Лавутке? Коротко мой ответ можно сформулировать так: ездил туда по делу.
— А если подробнее? — улыбнулся Чикуров, желая несколько разрядить создавшуюся напряженность.
— Вряд ли вас интересуют заботы зоотехника…
— Нет, почему же, расскажите, — настаивал Чикуров, который считал, что подробный рассказ свидетеля или обвиняемого помогает следователю не только глубже вникнуть в обстоятельства, но понять, насколько правдивы показания. Во-первых, не так легко придумать детали, как думается иногда, а во-вторых, при многократных допросах противоречие в мелочах, путаность помогают изобличить лжеца.
— Вы знаете, — начал Рогожин, — сколько в нашем хозяйстве сейчас коров? Тысяча голов.
— Да, много, — заметил Игорь Андреевич.
— Много? А сколько коров у населения? Наберется всего десятка два… А лет двадцать пять назад у населения было две тысячи голов, в совхозе — полторы. И все паслись, все были обеспечены кормами на зиму. А сейчас на дядю надеемся, комбикорма и зерно скармливаем. Увлечение комбикормами привело к тому, что во многих хозяйствах забыли замечательную крестьянскую традицию — любовь и уважение к луговым травам. Сейчас многие луга превратились в неудобья. Вот и получается: какой урожай трав даст матушка-природа, на том и спасибо. А когда от земли только берут и берут, она, обиженная, дает все меньше и меньше. Недаром говорят: земля — кормилица, но и она есть просит… Вы знаете, когда я учился в «Тимирязевке», квалификацию повышал, слушал лекцию об опыте животноводов Англии, Голландии, Швейцарии… Там владельцы молочных стад считают — и вполне справедливо, — что выпас дойных коров на траве является самым дешевым методом производства молока. И фермеры не жалеют денег на внесение удобрений, орошение, известкование пастбищ. Концентраты используются экономно, упор делается на зеленую траву, сено… Я считаю, что у нас можно повысить производство молока и мяса минимум в полтора раза, если эффективнее использовать природное кормовое поле…
Чикуров поделился с Рогожиным тем, что видел недавно по телевидению передачу «Сельский час», в которой выступал какой-то ученый и доказывал, что генеральный путь — создание комплексов промышленного типа. Он горячо утверждал, что пастбища утратили свое значение. Летом якобы выгоднее держать скот в стойлах. Трава на лугах не вытаптывается, знай скашивай и вози на ферму. В результате — полная механизация.
— Я тоже смотрел эту передачу, — усмехнулся Рогожин. — И, как говорят, целиком и полностью не согласен… Он не учитывает, что при стойловом содержании животное почти не двигается, а это значит — организм ослабляется, скот часто болеет, снижается отел. Ведь сейчас на сто коров в среднем рождается всего семьдесят пять телят. Такого в старину знать не знали… Я обеими руками за травы… Но это, как говорится, была присказка. Я, кажется, увлекся. Теперь перехожу непосредственно к ответу на ваш вопрос: что я делал возле Лавутки рано утром… Видите ли, мне, как депутату поселкового Совета, товарищ Ганжа дал перед отпуском поручение…
— Сергей Федорович? — уточнил следователь, вспомнив разговор с райпрокурором о заместителе председателя исполкома поссовета, отставном генерале.
— Он, — кивнул Рогожин. — А поручение вот какое… Сами видите, жара стоит несусветная, травы горят. В переносном, разумеется, смысле… Свое поголовье мы еще кормим, в прошлом году построили цех по выработке кормов из отходов лесопилки… А что делать частнику, а?
Он так посмотрел на следователя, словно у того имелось какое-то решение по этому вопросу. Игорь Андреевич невольно пожал плечами, а Юрий Юрьевич продолжал:
— Поразмыслили мы на заседании исполкома. Сергей Федорович предложил использовать малопригодные угодья. На склонах, в оврагах, в лесу. Их тоже — не разживешься. Земля-то запущенная. Но кое-что мы отыскали. Мало! Я вспомнил, что у Лавутки есть полянки, прогалицы. Не ахти, конечно, но тоже выход… Вот я и решил утром наведаться к Лавутке… Еду обратно — что-то застучало под кузовом. Остановился, посмотрел. Так и есть — глушитель болтается. Гайка крепления оборвалась… Вы что, не верите? — вдруг спросил Рогожин подозрительно.
— Почему же не верю, — спокойно ответил Чикуров. — Слушаю.
Юрий Юрьевич помолчал.
— Мне показалось… — сказал он, почему-то смутившись, и продолжил: — Ну, нашел я кусок проволоки в багажнике, полез привязывать глушитель. Провозился минут двадцать, не меньше… Вдруг подбегают ребята, кричат, перебивая друг друга, что-то про Баулина. Якобы я его бросил, а он уже не дышит, все лицо в крови… Никак не могу уразуметь, при чем тут я…
И Рогожин рассказал, как он сначала хотел посмотреть, что с Баулиным, а потом решил все-таки ехать прямо в милицию. Ведь по горячим следам легче найти преступника.
— Короче, порадел за родную милицию, — горько усмехнулся Рогожин. — Меня же и того… Главное, прошу дежурного: мне во как надо было позвонить! — Он чиркнул ладонью по горлу. — Так нет, басни начали сочинять: якобы телефонный аппарат испорчен…
— А куда вам надо было позвонить? — поинтересовался следователь.
— На ферму, вот куда! У нашей Сабины — тяжелейшие роды…
— Сабина — это?..
— Корова, — объяснил Юрий Юрьевич. — Голштино-фризка! Порода такая. Рекордистка! За год около восьми тысяч килограммов молока дает. А по району в среднем — по три с половиной тысячи… Боюсь, как бы не погибла. — Он покачал головой и повторил: — Тяжелые роды, очень! Ветврач вторые сутки от нее не отходит. Не дай бог потеряем. На ее потомство большие надежды.
Рогожин сказал это с такой болью, что не поверить в его искреннее переживание было невозможно.
Игорь Андреевич прикидывал, в каком направлении вести допрос дальше.
— Вы говорите, что возились с глушителем минут двадцать? — задал он вопрос.
— Я не смотрел на часы. Может, меньше, а может, и больше, — хмуро ответил Рогожин.
— Вы не помните, мимо вас не проезжала машина?
Юрий Юрьевич задумался.
— Проезжала. И кажется, не одна.
— Сколько и какие?
— По-моему, две… Одна, если судить по звуку двигателя, «Запорожец», другая — «Жигули».
— Цвет? — спросил Чикуров.
— Вот уж чего не разглядел из-под машины, — развел руками главный зоотехник. — Колеса только промелькнули.
«Вполне может быть», — подумал Игорь Андреевич.
— Скажите, Юрий Юрьевич, а выстрелов вы не слышали?
Рогожин отрицательно покачал головой.
— Постарайтесь припомнить, — настаивал следователь.
— Не знаю, — уже менее уверенно ответил Рогожин. — Да и как бы я разобрался? Гроза надвигалась, грохотало изрядно.
«Ох эта гроза! Правильно сказал прокурор: здорово она спутала карты», — припомнил слова Харитонова Чикуров.
