Анна Данилова - Шоколадный паж
Значит, это все-таки она. Волосы на голове Веры зашевелились. В носу защипало.
– Меня устроила бы тысяча долларов в месяц. – Это была главная, ключевая фраза разговора, ради которого, собственно, она все и затеяла. Ей хотелось как можно скорее все закончить и обо всем договориться. – Я человек не жадный. У вас денег много, к тому же, насколько я поняла, вы все, абсолютно все замазаны в этом грязном деле… Я даже могу предположить, что убийство совершил кто-то один и этот один так и не сознался, а потому вы решили разделить ответственность поровну. Я правильно говорю?
Николаиди молчал. Он смотрел куда-то мимо нее, в пространство.
– Я помогу вам в подсчетах. Если вас было пятеро, значит – по двести долларов с каждого в месяц. Сумма необременительная.
– А где доказательства того, что ты и после того, как вытянешь с нас кучу денег, не оставишь нас в покое? Мы что, теперь всю жизнь будем работать на тебя?
Он говорил это скучным, усталым тоном. Но все равно – он ведь только что признался в том, что в его доме было совершено убийство.
– Вы хотите сказать, что меня проще убить, чем платить мне? – Вера подняла на него глаза и вдруг прочла в них затаившиеся страх и отчаяние. Получалось, что его слова шли вразрез с его мыслями и чувствами. Он трус, господи, какой же он трус! Как же это хорошо… А его друзья? Вот что значит быть порядочным человеком. Все пятеро как овцы на заклание… Идиоты. Свалили бы все на одного, и баста. Дураки. Интеллигенты паршивые.
– Я ничего такого не говорил.
– Первую тысячу я готова принять прямо сейчас.
– Мне надо подумать.
– Ладно, черт с вами, я подожду, так и быть, несколько часов. Вечером в своем почтовом ящике вы найдете первую фотографию. После того, как вы все увидите своими глазами, думаю, что решение будет в мою пользу, а потому предлагаю деньги – десять купюр по сто долларов – заклеить в конверт и положить сегодня вечером в десять часов под резиновый коврик Любиной квартиры.
– Куда?
– Надеюсь, у вас есть ее адрес…
И тут произошло неожиданное для Миши – маленькая рука, затянутая в серую шелковую перчатку, проскользнула где-то справа от него и схватила связку ключей с брелоком – рыжей кошечкой.
– А это я возьму себе на память, – сказала Вера, бросая ключи в карман своего жакета. – И не советую обманывать меня или пытаться убить – к своему письму с фотографиями я присовокуплю еще и вот эти ключики… Ведь это благодаря им я поняла, что вы убили Любу. Какими же идиотами надо быть, чтобы не заметить их здесь, на полке, у всех на виду!
И она убежала. Как могла быстро, скача по ступенькам, словно за ней кто гнался.
«Тысяча долларов… Тысяча долларов…»
Твердя про себя эту фразу, она возвращалась домой в необычайно приподнятом настроении. Она теперь точно знала, что у нее все получится. Они слишком дорожат своей устроенной и отлаженной жизнью, своими семьями и всеми прочими жизненными благами, которыми успели обзавестись за свою недолгую жизнь, чтобы вот так взять и отказаться от нее. Никто из них – холеных физиков-математиков, инженеров или бизнесменов (а именно так, судя по тому, что рассказывала про них Люба, определила она друзей Николаиди) – не захочет сесть в тюрьму, а тем более если настоящий убийца неизвестен…
Они перессорятся, потому что никто из них так и не признается в содеянном (зачем, если преступление можно свалить на другого?), но в условленный день все как миленькие соберутся, чтобы положить в конверт по двести баксов.
Образ Любы Гороховой возник большим смазанным карандашным рисунком: копна сияющих рыжих волос с пушистой челкой, курносый нос, веселые глаза и растянутые в улыбке губы…
Ты уж прости меня, подружка, что я так подло воспользовалась твоей смертью, но теперь хотя бы одна из нас будет счастлива в этой поганой жизни. Я перестану ложиться под каждого встречного, выйду замуж, рожу детей и начну новую жизнь… А эти твари, убившие тебя, получат по заслугам. Вот если бы еще узнать, куда они отвезли тебя? В какой лес? Или утопили, привязав к шее камень? Я отомщу за тебя и проживу за тебя неплохую жизнь… Чем влачить две никчемные жизни, лучше уж одну – настоящую…
Вера вернулась домой и легла спать. Ее разбудил телефонный звонок. Звонил один из фермеров. Ей показалось, что из трубки потянуло ароматом копченого окорока… Этого звонка она ждала целую неделю. Ей нравился этот парень, он был ласковым и сильным и никогда не позволял себе в отношении Веры грубости или цинизма. И она решила напоследок, перед тем как «завязать» со своим прошлым, все же встретиться с ним и убить оставшиеся несколько часов до вечера в его объятиях.
Но фермер, его звали Валера, приехал не один. Привез без предупреждения еще одного парня, лет двадцати пяти. Друзья были навеселе, а потому особенно не церемонились. Судя по их злым лицам, у них были неприятности, которые они, перед тем как прийти к Вере, успели залить изрядным количеством водки в одном из саратовских ресторанов. И Вера, так нелепо и глупо вырядившись ради встречи со своим щедрым и ласковым фермером, поняла, что судьба послала ей еще одно испытание перед тем, как позволить ей покончить со своим прошлым. Она уже знала, что такое злые и пьяные мужики, да еще и крестьяне, для которых каждая копейка на счету.
То, чего она так боялась, все же произошло – ее использовали, не заплатив ни копейки. Грубо и со злостью, так, словно это она была виновата в том, что их «кинула» какая-то исчезнувшая фирма, занимающаяся куплей-продажей зерна и подсолнечного масла. Каких только слов в свой адрес она не услышала, задыхаясь под телами озверевших мужчин и моля бога только о том, чтобы ее оставили в живых. Когда же перед их уходом она попыталась потребовать денег, тот, другой, не Валера, обозвав ее на прощание последними словами, влепил ей пощечину. Затем – еще… И если бы не Валера, избил бы ее, вымещая на ней всю свою злость и боль обманутого крестьянина. Наконец хлопнула дверь, стало тихо, и Вера, чувствуя, как по пальцам ее течет кровь из носа, бросилась в ванную. Глаза ее были сухи от ненависти. Одно Вера знала твердо – она только что закрыла двери за последними в ее жизни «клиентами», а потому надо успокоиться и не дать себе впасть в депрессию. Она приняла теплый душ, выпила немного коньяку и заставила себя заснуть.
Такое случалось с ней и раньше, и она научилась восстанавливаться физически. Что касалось ее психического здоровья, о котором она заботилась не меньше, то здесь теперь многое зависело от Николаиди.
Она спала до половины восьмого вечера. Проснувшись по звонку будильника, подошла к зеркалу и ахнула: лицо было распухшим от тяжелых оплеух… В ход тут же пошли крем-пудра, театральный грим, белый карандаш.
Надев джинсы и свитер, Вера нацепила очки, взяла пленку и вышла из дома. В ближайшем супермаркете попросила срочно отпечатать ей фотографии за двойную цену. Она сказала, что очень спешит. Пленку проявляли и печатали фотографии прямо на ее глазах.
Из супермаркета она поехала к Николаиди и, ничего не боясь и уверенная в том, что все идет по заранее намеченному плану, сунула одну из фотографий, где были все пятеро, белый кокон и часть черной машины, в почтовый ящик Миши. Позвонила ему из автомата и сказала, чтобы он заглянул в ящик. И, затаив дыхание, прислушалась к звукам, доносящимся из трубки. Она поняла, что Миша не один. Она слышала какие-то голоса. После паузы услышала:
– Деньги будут под ковриком через полчаса. – И Николаиди положил трубку.
Вера поехала к дому Любы Гороховой и спряталась там в кустах, неподалеку от подъезда. Она увидела подъезжающую черную машину, из которой вышел неизвестный ей мужчина. По времени получалось, что это тот самый человек, который должен оставить под резиновым ковриком конверт. Человек вошел в подъезд и очень скоро вышел оттуда. Машина отъехала, Вера вышла из своего укрытия и уже через пару минут держала в руках конверт. Распечатав его в полумраке лестничной площадки, рядом с вонючим лифтом, она, увидев честно заработанные ею тысячу долларов, прослезилась. Это были большие для нее деньги, с помощью которых можно было решить много проблем…
Не выдержав, она все же позвонила в дверь, где еще не так давно жила ее подружка Люба.
Дверь открыла Елена Андреевна.
– Любы нет, – сказала она с трагическим выражением лица. – Ты проходи, поговорим… Я вот что думаю, Верочка, надо в милицию заявлять… Люба не такая девушка, чтобы исчезнуть и не дать о себе знать. Она дисциплинированная, аккуратная, я ей всегда доверяла… И если она не может мне позвонить, значит, действительно не может. Ты понимаешь, о чем я?
– А вы звонили…
– Да куда я только не звонила, – сердито отмахнулась она. – И не только звонила. Я же была у этого жирного борова, Николаиди… Так он ничего не знает. Говорит, что после того, как Любушка накрыла им стол, отпросилась куда-то, вроде бы ей кто позвонил. Она спешила, он говорит.
