Масси Суджата - Убийство по правилам дзен

Деревянные двери чайного домика разбухли от влаги, так что мне пришлось прилично поднажать на них, чтобы попасть в небольшую квадратную комнату, выстланную татами. Согласно дзен, чайный домик был снабжен небольшим шкафом для посуды. Запах плесени поведал мне, что сырость и насекомые давно поселились в татами и забутонах — подушках для сидения, сваленных в углу.

— Ты не занимаешься! — крикнула Акеми, снова пробегая мимо, и мне пришлось выйти наружу и сделать несколько болезненных приседаний.

Чего мне действительно хотелось, так это пить. Недалеко протекал небольшой ручей, но я не была уверена в чистоте воды. Я уже собиралась отправиться к фонтанчику, бившему неподалеку от храма, когда прибежавшая Акеми принесла с собой две бутылки воды.

— Ты прочитала мои мысли, — сказала я, жадно хватая бутылку.

— Вода — это очень важно, я набрала ее в ручье у дома, — сказала она и сделала пару наклонов вперед. Ее дыхание восстановилось буквально в течение минуты.

Я даже позавидовала, поскольку обливалась потом и устала так же, как и в первый раз в парке Ёёги. Однако я подсчитала, что пробежала около мили без остановки.

— Моя мать не звонила тебе? — Акеми допила воду и снова принялась за упражнения. — Думаю, она тебя простила.

— И как это случилось? — Я была удивлена.

— Я сказала, что она несправедлива к тебе. Некрасиво было не брать то, что ты для нее купила. Этот комод должен стоять у меня в комнате, а мне совершенно наплевать на его возраст.

— Но если твоя комната будет заставлена антиквариатом, — задала я давно интересующий меня вопрос, — куда ты денешь свои медали и все, что есть в комнате сейчас?

— Мать хочет, чтобы я засунула их в шкаф. Глупо держать их на виду, я же не выигрывала ничего уже десять лет.

— Но ты всегда занимаешься в доджо.

— Это просто хобби. Я могу только что-то показать, — пожала плечами она.

— Почему ты не работаешь в храме? Ты же единственный ребенок, я думала, что ты наследница.

— Нет, — покачала головой Акеми, — в буддизме, как и в католицизме, женщина не может стать священнослужителем. Храм получит мой двоюродный брат Казухито. Уверена, что родители построили мне доджо, чтобы загладить чувство вины.

— Я тоже единственный ребенок, — сказала я. — Когда я росла, мне всегда казалось, что у меня есть все, кроме кого-нибудь, с кем я могла бы играть.

Я вспомнила, как родители повсюду таскали меня с собой, учили хорошим манерам, водили по музеям и ресторанам, но не привили любви к спорту. Проведя всего несколько часов с Энгусом, я поняла, что не хочу иметь брата, но я была бы рада, если б у меня была старшая сестра, показавшая мне мир тренажерного зала. Кто-нибудь вроде Акеми.

— Нет ничего хуже, чем когда кто-то чужой вторгается в твою жизнь, — сказала Акеми. — Казухито переехал к нам жить, когда нам обоим было двенадцать. Внезапно он стал получать лучшую пищу, прекрасные подарки, занимать лучшее место рядом с моим отцом в храме.

— А сейчас какие у вас отношения?

— Ну, мы сосуществуем, — ответила Акеми.

Где-то недалеко завыла сирена, а я думала о том, что случится с Акеми после смерти отца. Неужели ей придется уехать из дома и поселиться где-нибудь в маленькой квартирке? Что достанется ей в наследство?

— А Казухито сейчас работает в храме? — спросила я.

— Он помогает отцу: следит за делами храма, нашей коллекцией антиквариата и культурной программой для иностранцев. Не знаю почему, ведь он почти не говорит по-английски...

— Ты могла бы заниматься этим, — твердо сказала я, — у тебя прекрасный английский.

— Я же говорила, что мой пол не позволяет мне быть настоятелем. Я могу выйти замуж, но мне не хочется превращаться в подобие своей матери.

Акеми был неприятен этот разговор, а мне хотелось поговорить об этом. Но, к сожалению, пора было уходить.

— Пожалуй, я пойду, — сказала я. — Надо только зайти в храм забрать любимого братца Хью. Думаю, занятия для иностранцев закончились.

— Может, сходим в душ? — спросила Акеми.

— Нет! Я не привезла полотенца и сменной одежды, — быстро отказалась я.

Я бывала в общественных банях раньше, но почему-то мне не хотелось раздеваться перед Акеми. Она уже упоминала о моих ногах, больше ничего я слышать не желала.

— Тебе нельзя заходить в храм грязной, это против буддийского этикета, — сказала она.

— Я останусь снаружи. Уверена, Энгус будет меня ждать.

— Как хочешь, — пожала плечами Акеми и почесала нос,

— В субботу у нас вечеринка, — напомнила я, — ты придешь?

— Еще не знаю. Зависит от моего расписания.

Ее расписание казалось мне вполне свободным, но я не стала давить на нее. В конце концов, я же струсила от перспективы душа.

Энгус стоял у входа в храм, увлеченно беседуя с каким-то монахом-японцем в длинной мантии цвета индиго. Монах был неопределенного возраста, с гладко обритой головой и живыми глазами. К моему ужасу, он заметил меня и поманил к себе:

— Симура-сан, подойдите, пожалуйста. Этот молодой человек сказал, что вы занимались с моей дочерью.

Монах, прекрасно говоривший по-английски, без сомнений, был отцом Акеми, настоятелем и владельцем храма. Если он расскажет жене о моем визите, она точно разозлится.

— Прошу прощения, что помешала вам, — сказала я, расшнуровывая кроссовки и надеясь, что мои носки не будут оставлять влажных следов на кедровых ступеньках, ведущих в храм.

— К нам приезжала «скорая». — Энгус был в таком восторге, как никогда раньше. — Один монах вырубился во время медитации.

— Он говорит о моем племяннике, — пояснил монах. — Энгус-сан спас ему жизнь.

— Да, это было прикольно, — вмешался Энгус, — мы все сидели, скрестив ноги, и заглядывали в души или куда-то там еще. Было тихо, и я подумал, что все впали в транс, потому что, когда один монах упал, никто кроме меня этого не заметил. Сначала я решил, что тут так заведено.

— К счастью, — сказал господин Михори, — Энгус-сан поверил своим глазам и чувствам и прервал медитацию, чтобы помочь ему.

Значит, Энгус стал героем. Что ж, я могла поздравить его позже, а пока поинтересоваться здоровьем Казухито. Теперь я поняла, что сирена, которую я слышала, раздавалась отсюда.

— Что произошло? — спросила я.

— У моего сына случился приступ диабета, он страдает им еще с юности. У меня в кабинете есть специальный сахарный напиток, приняв его, Казухито пришел в себя. Врачи забрали его в больницу, а я собираюсь найти дочь, чтобы она меня туда отвезла.

Диабет — серьезное заболевание. Я подумала о Ному Идете, беспомощно лежавшем в постели в Денен-Чофу. А настоятель Михори казался на удивление спокойным для человека, который только что наблюдал приступ у своего наследника.

— Они хотят, чтобы я приехал сюда на какой-то фестиваль, — сказал Энгус, отрывая меня от грустных мыслей.

— Фестиваль Танабата, — подтвердил настоятель Михори. — Праздники в Камакуре не такие большие, как в других местах, но, думаю, атмосфера тут даже лучше. У нас есть морской парад, лучники и танцы у святыни Хачимана...

— Звучит заманчиво, если там не слишком много религиозных мумбо-юмбо, — прокомментировал Энгус.

Я покраснела от таких слов, но настоятель Михори принял их спокойно.

— Это светский фестиваль, — сказал он, — посвященный японским и китайским легендам. Это история о двух влюбленных звездах...

— Вы хотите сказать — о созвездиях? — перебил Энгус.

— И это тоже, — улыбнулся монах. — Принцесса Орихиме жила на звезде, где она занималась ткачеством. Ее отец — император всего неба — познакомил ее с пастухом со звезды, лежавшей на другом берегу Млечного Пути. Они встретились и полюбили друг друга так сильно, что принцесса забросила свою работу. Император рассердился и запретил им видеться. Кроме одной ночи, седьмого июля, когда птицы строят мост через небо, чтобы любящие могли встретиться. Впрочем, вы намного больше узнаете на самом фестивале. Вы еще будете в это время в Токио?

— Я буду в Токио, пока Рей меня не выставит, — заявил Энгус.

— Ах, со десу ка? Правда? — посмотрел на меня господин Михори.

И я задумалась о том, что мог рассказать Энгус о нашем совместном проживании, и о том, одобряет ли господин Михори мои занятия с его дочерью.

10

По дороге домой я отдыхала, прислонившись к двери поезда, и наблюдала, как Энгус втиснулся между двумя студенточками из университета Софии, практиковавшимися в английском языке. Не прошло и нескольких минут, а они уже поведали Энгусу, какой он замечательный парень, как похож на Гаррисона Форда и солиста «Симпли Рэд» в одном флаконе. Знает ли он эту группу? Нравится ли ему ночная жизнь Токио?

— «Симпли Рэд» — дурацкая группа, — бурчал Энгус, разглядывая их с головы до ног.