Эдриан Маккинти - Невидимая река
Солнце скрылось за горами, а я все стоял, наблюдая, как его косые лучи подсвечивают белые полосы от самолетов, летящих на запад.
Показалась Венера. Небо стало темно-синим.
Со стороны Колфакса ко мне шаркающей походкой подошел оборванец с коричневым бумажным пакетом.
— Это тебе, — сказал он.
Я открыл пакет, внутри оказался пластиковый мешочек с белым порошком. В такой ситуации легко наколоться — могут впарить что угодно, поэтому я вскрыл упаковку и проверил содержимое. Молочного цвета, кисловатый, настоящий Маккой.
— Где берете? — спросил я у оборванца.
— Понятия не имею, — ответил он.
Мне хотелось знать, где был произведен героин — в Бирме, Афганистане или в Южной Америке. Хотелось выяснить, насколько он чистый, но человек, доставивший мне товар, был сильно пьян и ничего не знал, короче, он был бы крайним на тот случай, окажись я копом. Я положил добычу в карман и трусцой побежал в гостиницу. Ночь. На улице почти никого. Я срезал через Капитолий, никто и не заметил.
Когда я проскользнул в комнату, Джон спал, а в комнате пахло шампунем и бальзамом для волос. Джон мыл свою гриву по два раза в день.
— Кого это черт принес? — пробормотал он сквозь сон.
— Это я.
— Достал?
— Достал. Но травы нет, извиняй.
— Ладно, хрен с ней. Человек хоть надежный попался? Ты ж это в себя всадишь сейчас. Поставщик на вид вызывал доверие?
— Вызывал, вызывал.
— О'кей, дело твое.
— Вот именно.
Я достал шприцы. Пошел в ванную, достал ложку и дистиллированную воду. Вынул из пакетика героин. Растер его между пальцами. Разогрел в ложке. Воткнул иглу, отвел поршень, убедился, что кровь поступила в шприц — я всегда нахожу вену с первого раза, всегда. Сделал укол.
Ну ни черта ж себе! Небо в алмазах.
Я повалился на пол в ванной. Господи, да он чище, чем тот, что поступает в Ирландию. О-ох! Все, что болело у меня внутри, прошло. Мысли прояснились, я все отчетливо видел и слышал. Занавеска в ванне, плитка на полу, потолок цвета сливок. Движение на Бродвее. Вентилятор кондиционера в комнате, трубы в ванной. Одно раздражало. Вертолет, наверно, телевидение, служба новостей. В Белфасте нет гражданских вертолетов, только военные, принадлежат армии Великобритании. Шум вертолетного винта не предвещает ничего хорошего. Нужно было избавиться от этого. Смешать этот звук с машинами, трубами, кондиционером. Проходит, проходит, прошло.
Только шумы, никакой боли.
Пока не примешь героин, не представляешь, насколько тело наполнено страданием. Большинство людей попросту привыкает. Но героин прогоняет даже малейшую боль. Все недуги тела и души.
Травмы памяти, страх. Этот неотступный страх, который никогда до конца не проходит. Как можно счастливо жить на свете с мыслью, что сознание когда-нибудь покинет тебя, как и все остальное, что ты так нежно лелеешь? Все сущее рано или поздно подвергнется разложению, распадется на фотоны и нейтрино. Даже алмазы не вечны. Ничто не навсегда. Все труды человеческие пропадут, сгорят вместе со всей Вселенной. Разве это не лишает смысла все на свете?
Девушка мертва? Да все мы мертвы!
Героин спасает от подобных мыслей. Именно героин спас мне жизнь. Но по его же милости меня найдут мертвым в какой-нибудь канаве в Ольстере. И по моему избитому телу будет хлестать проливной дождь.
Только я оказался умнее их. Не сказать чтобы гений. Но умнее их.
Машины. Гаснущий свет. Самолеты. Люди орут. Тяжелая июньская ночь. Симфония города. Тяжкие одежды пустоты. Я плыву на надувном матраце через океан вечности. Или через бесконечную пустоту ночного неба.
Поворот дизельного двигателя. Гудок товарняка. Машины. Голоса. Телевизор в соседней комнате. Город дышит. Мы в когтях у прошлого. Я специально изучил историю этого города. Я размышляю об испанцах, о золотой лихорадке, о денверцах с суровыми лицами, сбрасывавших тела индейских женщин и детей в ручей Сэнд-Крик. Я думаю об Оскаре Уайльде на вокзале Юнион-стейшн в Денвере. «Золотой костыль». Борода Уолта Уитмена. Слезы отца.
С фотографии сияет улыбкой красавица в оранжевом сари.
Все стало проще…
Позже.
Денверский товар.
Чистейший героин из всех, что мне доводилось пробовать. На такой точно можно подсесть с концами. Так и валяться. Плыть. Вспоминая Новалиса: «Нам неведомы глубины нашего духа: в них ведет путь, полный загадок». В сущности, сейчас я могу обойтись и без героина. Я же не в Ирландии. Никакой потребности в этом нет. Героин был мне нужен для определенных целей. Он служил мне защитой. Как борода, как хилая сутулая осанка, как прерывающийся голос.
А теперь он ни к чему. Ну да, я брошу, уйду в завязку. Найду убийцу. А себя спасу. Именно так. Мысли. Спускаются с заоблачных высей. Героин не проходит, как анестезия. Он выталкивает тебя наружу.
Хотя не в этот раз.
Джон тряс меня:
— Вставай, кретин.
— Сколько времени, ты, хрен с горы?
— Десять.
— Утра?
— Вечера.
— Господи, что я говорил тебе об акклиматизации?
— Я проголодался и захотел глянуть, как ты насчет спуститься вниз и достать чего-нибудь на ужин. К тому же тут у нас Америка, мы хотели чего-то такое провернуть, с кем-то встретиться, припоминаешь?
— Да, Джон, но ночью лучше поспать, привыкнуть к часовому поясу.
— Ты так и собирался всю ночь проспать на полу в ванной в одних трусах?
— Нет.
— Тогда пошли. Я собираюсь за едой. Ты со мной или нет?
Мы оделись и спустились вниз. Служащий за гостиничной стойкой смотрел бейсбольный матч по портативному телевизору.
— Где здесь можно поесть? — спросил Джон прохожего.
— Забегаловка «Уайт Спот», через три дома на юг отсюда, — ответил тот, не поднимая глаз.
Забегаловка. Официантка лет сорока с сигаретой в руке — мертвенно-бледная кожа, обесцвеченные насмерть волосы, — замудоханная жизнью вообще и сегодняшним днем в частности. Мы глянули в меню. В нем оказалась как минимум дюжина блюд, о которых мы никогда не слышали: «ленивые» сэндвичи, бублики с мясом, сэндвичи «субмарина», хуэвос ранчерос, поэтому мы склонились в пользу чизбургеров и картошки фри, что было вполне в стиле Америки, чтоб ей пусто было. Когда принесли сэндвичи, у меня сразу же пропал аппетит, так что Джон съел свой чизбургер и половину моего, а я поклевал картошки. Мы выпили колы, Джон перекурил, и мы покинули заведение. Приятная ночь. Теперь я чувствовал себя лучше.
Мы шли по Бродвею. Впереди нас расстилался Денвер. В небе — звезды и самолеты, пересекающие громадный континент от одного берега до другого. Удивительно быть здесь. Совсем другая жизнь, не то что на нашем маленьком острове.
Если в Ирландии сесть в машину, то максимальное расстояние, на которое можно удалиться от дома, — двести миль. Здесь же на машине можно упилить хоть на Аляску, хоть в джунгли Эль-Сальвадора.
Неоновые огни. Теплая ночь. Патрульные машины. Сирены. Здоровые американские тачки. Клуб, внутрь которого заходит группа молодых людей. Джон обернулся и посмотрел на меня.
— Нет-нет, даже не думай, — сказал я. — Я иду домой и собираюсь хорошенько выспаться. Никаких приключений, дружище. Забудь.
Конечно, мы туда пошли.
Ночной клуб… Девицы в баре поднимаются вверх по лестнице. Одна — рыжая, аспирантка университета Колорадо, будущий астроном. Карие глаза, этакая кошечка, притом смышленая. Джон с какой-то азиаткой в сандалиях и мини-юбке а-ля Дейзи Дьюк, толкает спич о том, что в фильме «Дикарь» Брандо водит не «харлей», а «триумф». Азиатка превосходным образом изображает заинтересованность.
Широченная улыбка Джона нас всех буквально заразила. Он подхватил брюнеточку и повлек ее на танцпол, я же остался с рыжей толковать об астрономии. Я поведал ей, что мой отец — учитель математики, на что она сказала, что астрономия на восемьдесят процентов состоит из математики.
Наконец-то, в кои-то веки разговор о математике вызвал у меня радость — через некоторое время я обнаружил себя слегка покусывающим розоватую нижнюю губу своей собеседницы. Она поцеловала меня и передвинулась со своего сиденья на мое, так что теперь ее груди сквозь футболку с названием группы «R.Е.М.» касались моей груди. Мы целовались, и от нее веяло пивом и медом.
На мгновение она прервалась, чтобы перевести дыхание.
— Ты знаешь, что сегодня за день? — спросила она.
— За исключением того, что это счастливый день для меня, нет.
— Пока еще не счастливый, мистер.
— Ладно, так что за день сегодня?
— Начало солнцестояния. Знаешь, что такое?
— Самый длинный день в году.
— Правильно, — сказала она, не скрывая удивления. — Мы собираемся на рейв-дискотеку во Флэт-Айронз, под Боулдером. Ты когда-нибудь был в Боулдере?
— Мы только приехали, — ответил я.
— Денвер — отстой, чувак. Вот Боулдер — это да. Не бывал на рейверских тусовках? Тебе понадобится спальник. Попробую раздобыть тебе. Ты принимаешь экстези? Мы хотим танцевать всю ночь, до восхода.
