Марина Белова - Итальянский сапог на босу ногу
– Казино, – прочитала я, подойдя к двери, за которой исчез Леопольд Иванович. – Вот куда он рвался всеми фибрами своей души, и куда его не отпускала Софья Андреевна. – Ну что ж, казино так казино, – вздохнула я и шагнула за ним следом.
Прежде чем появиться в игорном зале, я посетила дамскую комнату, там смыла с лица всю косметику. Лицо стало бесцветным и не выразительным. Рыжий парик и полное отсутствие на лице макияжа сделали меня не узнаваемой. Во всяком случае, из Зазеркалья на меня смотрела женщина, в которой я себя узнать не смогла.
Я зашла в полумрак игорного зала и ничего нового для себя не увидела – итальянское казино мало отличалось от российского. Вытянутый в длину довольно большой зал был заставлен игральными столами, над столами висели на длинных шнурах плафоны, мягко освещающие зеленое сукно. В центре – большой стол для игры в рулетку, по бокам – столы для игры в покер, «блэк Джек» и другие игры, в которых я мало разбираюсь. В глубине зала, у противоположной от входа стены я увидела бар, а перед ним несколько столиков для желающих передохнуть от игры.
Поискав глазами, я нашла Краюшкина. Как и следовало того ожидать, он уже резался с крупье в «очко», простите, «блэк Джек». Наблюдая за игрой, я стала в сторонке.
Нельзя сказать, что Леопольд Иванович совсем уж не выигрывал. Выигрывал, но из десяти разыгранных партий только два раза он получил заветные фишки. Не прошло и двадцати минут, как все разменянные Краюшкиным фишки перекочевали в пользу казино.
Проигрыш Леопольда не остановил. Он достал бумажник, вытянул две банкноты по сто евро и протянул их крупье, взамен получил стопочку фишек. Через пятнадцать минут процедура повторилась. Краюшкин крупье – евро. Крупье Краюшкину – фишки. Через двадцать минут Леопольд еще раз пошел на обмен. Я уже хотела вмешаться, схватить его за руку, мол, одумайся, так все деньги проиграешь, но в последнюю минуту передумала. Как бы я объяснила Краюшкину, почему здесь нахожусь и почему так нелепо выгляжу? Разумеется, и слежка пошла бы насмарку.
Вскоре я немного успокоилась. Леопольд, проиграв шестьсот евро, деньги на фишки менять не стал, правда и уходить из казино не собирался. Он сел в баре за стойку и завис там надолго. Пришлось и мне переместиться поближе, сесть за спиной у Краюшкина на уютный диванчик и заказать себе бокал мартини, исключительно для того, чтобы не казаться белой вороной. Этот бокал я растянула на два часа. У меня была очень выигрышная позиция. Я находилась в тени. Даже если бы Краюшкин обернулся, он бы меня не узнал. В лучшем случае, заметил бы парик.
За это время неугомонный Леопольд умудрился опорожнить бутылку виски, заказывая по сто грамм и каждый раз расплачиваясь. Краюшкин сидел в одиночестве, к исходу второго часа норовя свалиться с высокой табуретки. Он тупо глядел на батарею бутылок и периодически заказывал себе новую порцию.
В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что он решил встретить рассвет здесь, в казино, за стойкой. Мысль меня не порадовала. Я хотела есть, спать и у меня жутко болели от усталости ноги.
Я искренне завидовала Алине и Степе: «Эх, и сдался мне этот Краюшкин? Лучше бы я разрешила Алине за ним следить. Она-то уж точно уже в гостинице. Куда Антошкины могли пойти, на ночь глядя? Съели по пицце – и домой, в номер, баиньки.
Степе, с моей подачи, так вообще повезло. Веня не из гуляк. Шумным ресторанам и барам предпочитает домашний уют, тихую музыку и хорошие фильмы. Эти двое точно уже в гостинице».
Я уже начинала внутренне закипать, порывалась встать и уйти, но в этот момент к Краюшкину подсел жгучий брюнет с мохнатыми бакенбардами, закрывающими с каждой стороны по полщеки.
«Мафия бессмертна!», – сама того не желая, прошептала я.
И, правда, тип словно сбежал со съемок американского фильма о сицилийской мафии первой половины двадцатого века. Белый костюм, черная рубашка, белый галстук – словно негатив черно-белого фото. И эти бакенбарды! Голливуд отдыхает!
Кажется, Краюшкин подумал то же, что и я. Он встрепенулся и с уважением посмотрел на итальянца. А потом он заговорил по-русски! Не итальянец, конечно, а Краюшкин. Сначала монолог больше напоминал всем известную песню «Ты меня уважаешь?», но потом мне удалось услышать много чего интересного.
– Хорошая страна Италия. Россия и Италия – дружба навеки. Лев. Леопольд, – он так кивнул головой, что я перепугалась, как бы она у него не оторвалась.
– Оскар, – представился итальянец, догадавшись, что Краюшкин хочет с ним познакомиться.
– Очень приятно. М-молодо-ой человек, – растягивая гласные, Краюшкин позвал бармена, – нам по пятьдесят, пожалуйста. За дружбу! Чин-чин, – и схватив стакан, он потянулся к новому приятелю. Тот, как я поняла, на шару не дурак был выпить, чокнулся с Леопольдом, и того понесло: – Люблю Италию, как Россию. Люблю и все! Море, пальмы, кипарисы – все как у нас в Сочи. И народ у вас веселый, азартный. И у нас такой же. Как я, например. И игры у вас те же, что и у нас. Я знаешь, сколько у вас оставил? Вот столько, – Краюшкин полез в карман, достал пачку денег и раскрыл ее веером перед носом итальянца. Оскар одобрительно закивал. – И столько же пропью! С тобой, друг! – Тут я не на шутку испугалась, а вдруг и впрямь возьмет и пропьет? Но Краюшкин, повертев денежным веером и заказав у бармена еще по полтиннику, спрятал купюры обратно в карман. – Вот, хотел себя порадовать – не получилось. Проигрался. И с бабой поссорился. Не поняла она меня, не поняла, озлобилась, наговорила черте что, наверное, поэтому и проиграл. Все к одному, – тяжело вздохнул Краюшкин. – У меня такие планы были! Хотел отдохнуть, в Италию поехал… а чувство такое, что по этапу пошел. Ты только представь, я с самыми радужными мечтами в аэропорт приехал, а меня там прокурор встречает. Было бы за что… Ты меня слышишь? Прокурор! – для большей убедительности с нажимом повторил он. – У меня, брат, две ходки. Две! Первая так себе, а вторая… Не, ты не бойся, я не по мокрому. К тому же я завязал, честное слово. Но прокурор разве поверит? Не-ет! – Краюшкин стянул лицо в презрительной гримасе. – Ни за что не поверит. Я для них кто? Вор! Ворюга! Зэк! Влип я, брателло, по полной программе. Месяц назад меня в прокуратуру вызывали, как свидетеля. Лишь только потому, что я когда-то знал подозреваемого. Я к его делу никакого отношения не имел. Чист я! Чист! Но разве ж в прокуратуре поверят? Отпустили, скрепя сердце. И надо же какая встреча в аэропорту! Глазками меня сверлит, вспоминает, значит, за что я сидел. Сначала думал, может, пронесет, не узнает. Не, не вышло. Вспомнили и статью даже назвали, по которой меня за колючую проволоку бросили, сатрапы, – Краюшкин пьяно шмыгнул носом. – А давай выпьем?
Бармен налил им еще по пятьдесят, они чокнулись. Итальянец даже что-то там про пролопотал типа «ваше здоровье» и аккуратно влил в себя виски. Краюшкин, следуя русской традиции, резко перевернул в себя стакан с содержимым, крякнул и потянулся к соленым орешкам, зажевал одним из них, и продолжил исповедь.
– Не, ты не думай, что я прокурора испугался. Мне бояться нечего. В другое время, я бы прокурора послал, но не в этот раз…. Я уж так и этак перед прокурором. Ангелы наглее себя ведут… И все почему? Ни за что не догадаешься? Я ведь зачем в Италию поперся? Думаешь, нужна мне ваша Италия! Как у нас говорят – сапог сапогом. Мне дочка нужна! Хотел ближе с ней познакомиться – не вышло. Не признала папку, не захотела общаться, обиделась.
После этих слов сон с меня как рукой сняло. У Краюшкина есть дочь? Из-за нее он поехал в Италию? А ведь верно, он оформил визу, собирался лететь в Венецию, потом передумал и записался в группу одним из последних, как будто кого-то поджидал.
Краюшкин протяжно вздохнул. Итальянец муркнул что-то в ответ. Леопольд тут же стал оправдываться:
– Я ведь не знал, что она у меня есть. Вернее знал, но как-то о ней не думал, а потом вдруг в душе у меня все перевернулось. А что, если это единственный родной мне человек? Что ж я волк какой до старости лет бегать одному по лесу. Деньги есть, дом есть – семьи нет. Жена не проблема. Всегда можно кого-нибудь встретить. Да взять туже Софу! Пригляделся – хорошая женщина, порядочная. Вдова! Никакая-нибудь финтифлюшка. Сейчас приду к ней, повинюсь – авось простит. Да простит, куда она денется, а вот дочка… Была бы полная семья, но она не признала папку, не простила… – после этой фразы Леопольд Иванович печально всхлипнул. – Эх, доча, доча, что же ты наделала?
«Дочка… Неужели речь идет о Лике Ивановой? По возрасту она вполне годится ему в дочери. Нонна Михайловна не называла имени настоящего отца Лики. Девочку удочерил Иванов, а как звали настоящего Ликиного отца, одному богу известно», – думала я, вслушиваясь в пьяное бормотание Краюшкина.
– Я к ней уже приходил, там, дома. Сначала она не поверила мне, что я ее папка, на дверь указала. Потом, правда, пришла денег на путевку попросила. Я обрадовался (сам в Италию собирался), денег дал. Узнал куда едет, маршрут поменял, а она, когда меня увидела, рассердилась. Не нужен я ей. А почему не нужен? Даже странно даже как-то. Я теперь богат. Знаешь, что у меня есть? – спросил Краюшкин, неприлично близко наклонившись к итальянцу, буквально повиснув у него на плече. – Кондитерская фабрика! Во! Подарил бы тебе коробочку, да уже нет – все раздарил. Шоколад! Понимаешь, турка итальянская?
