Анна Данилова - Женщина-ветер
Я все-таки съела несколько ложек горячего супа. Вернулась в гостиную, забралась на диван, включила лампу (в стиле «Тиффани» в желто-оранжево-зеленых тонах), вскрыла конверт. Яркие блики покрыли густо исписанный листок и несколько фотографий, где Беатрисс была вдвоем с Захаром. Пляжные снимки: Беатрисс целуется с Захаром, оба залитые солнцем; Беатрисс – в бирюзовой косынке, черном купальнике, крутой изгиб бедер, пышная грудь, светящаяся, ослепительно белая кожа, смеющиеся светлые, пронизанные солнцем глаза; Захар – в черных плавках, бледное крупное тело, большие руки, обнимающие Беатрисс за талию, кудрявая голова, открытая, с полоской белоснежных зубов улыбка… А вот другой снимок: Захар, задумчивый великан, стоящий на мостках (вокруг густой зеленый хвойный лес, это на Волге, в солнечный жаркий день), а на руках у него хрупкая как эльф, присмиревшая и сонная Беатрисс… Чета Пожаровых в кафе, развалились на плетеных стульях; какой-то красивый европейский город с узкими улочками, словно игрушечными коричневыми домами с красноватыми черепичными крышами, белыми наличниками окон с пышными розовыми, голубыми и белыми гортензиями в горшках на подоконниках, с витринами магазинов и маленькими кафе внизу (неоновая вывеска с поваром в колпаке)… Кажется, это где-то в Германии… Зачем она подкинула мне эти фотографии? Наверное, ответ на этот и остальные, повисшие в гостиной вопросы я найду в письме. Это был ее почерк. Беатрисс…
Содержание этого письма было таковым, что я поняла: надо ехать к ней. Немедленно. Быть может, еще не поздно что-то изменить, остановить… Сон продолжался. И я снова решила обойтись без Марка. Я слышала его дыхание за стеной и понимала, что, разбудив его и рассказав о том, что происходило со мной этой ночью и продолжает происходить сейчас, – самый длинный и нездоровый из всех моих кошмаров. Что, решив показать ему письмо, я вряд ли обнаружу его в квартире – оно вместе с голубым конвертом и снимками Беатрисс останется по ту сторону сознания, в одном из моих снов… Я решила досмотреть сон до конца.
Оделась и вышла из дома, спрятав конверт во внутреннем кармане куртки. Остановила машину (двигалась медленно, казалась себе невесомой, почти воздушной, а холодный утренний воздух дрожал как желе) и назвала адрес моей подруги. Москва клубилась сиреневыми туманами, желтыми всполохами фонарей, шелестела под шинами влажным гладким асфальтом… Машин было мало, город еще спал, досматривал последние, самые невероятные и крепкие сны. Я тоже продолжала жить в своем сне, летела туда, где меня, возможно, уже и не ждали…
Расплатившись с неразговорчивым водителем, я бросилась к подъезду, вызвала лифт (казалось, тяжелая лязгающая громадина могла разбудить весь подъезд!) и поехала наверх. Возле двери остановилась, чтобы перевести дух. Позвонила в дверь. Тишина. Значит, опоздала. Дотронулась до ручки двери («дошла до ручки», «съехала крыша», «не все дома»), она податливо опустилась вниз, словно поклонилась мне, как старой знакомой, и позволила двери открыться. Она, дверь, поплыла внутрь темной, тихой, фиолетовой в этот утренний час квартиры…
Я нашла Беатрисс лежащей на том же месте, возле кровати в спальне, где когда-то видела мертвого Захара. Моя подружка лежала, раскинув руки и ноги. В нейлоновом белом пеньюаре, залитом кровью. Глаза ее были полуоткрыты, и я смогла увидеть драгоценные изумрудные полоски между веками, которые, как мне показалось, наливались серой мертвой мутью… Лицо ее в последние мгновения приняло страдальческое, если не сказать озабоченное чем-то очень серьезным выражение. Она словно не успела что-то сказать или сделать, а может, и пожалела, что уже нажала на холодную металлическую упругость смертоносного жала… Поторопилась? Вспомнила о том, что я-то, ее антипод, остаюсь жить. Это не поменяться кроватями или мужьями, любовниками или платьями. Жизнь и смерть не любят подобных игр. Спохватилась в последний миг, а пуля уже пробила сердце. Пистолет, миниатюрный, изящный, как и сама Беатрисс, покоился в ее ладони. Остывал, приходил в себя после того, что натворил. Маленький черный демон, плюющийся смертью. Беатрисс ушла из жизни, оставив меня на произвол судьбы. Кто теперь будет моей тенью, моими сомнениями, страхами, отражением моих ошибок, моей единственной настоящей любовью?..
Сон ли это? Я кинулась в другую комнату, надеясь найти вместо нее ту самую, душную приемную химчистки, где посередине должна стоять лохань с черной жижей, ведь именно в ней, в этой отвратительной лохани, должна я выкрасить свое свадебное платье в траурный черный цвет.
Но я по-прежнему находилась в квартире Беатрисс. Я давно здесь не была и отметила про себя, что она стала еще комфортнее, светлее, но и таинственнее… Труп Захара не успел остыть, а новый муж, набитый долларами и евро молодой самец, уже заставлял скрипеть под своей тяжестью супружеское ложе Беатрисс… Кто он такой? Как его зовут? Я так ничего о нем и не узнала. А что, если это не она, а он, ее ревнивый муж, убил, прострелил ее нежное маленькое сердце?
Я вернулась в спальню, чтобы еще раз увидеть Беатрисс. Она не исчезла. Нейлоновый пеньюар задрался, обнажив идеальной формы бедро, белое, с тончайшей голубоватой жилкой возле края кружева… Ворот тоже распахнулся, словно затем, чтобы показать нежно-розовый сосок ее роскошной груди.
– Беатрисс. – Я опустилась перед ней на колени и уткнулась лицом в откинутую на ковре руку, пожалуй, единственное место, где я не рисковала быть выпачканной свежей (она застрелилась совсем недавно, ведь еще в четыре часа я видела ее в последний раз на дороге, когда останавливала другую машину!) кровью. – Беатрисс, это что? Как понять? Зачем ты приезжала ко мне? Тебе было так плохо, а я не поняла? Ты в который раз убивала Захара, а я восприняла твой приезд ко мне как попытку свести меня с ума? Что с нами со всеми происходит и зачем ты убила Захара? Зачем ты так подло подставила меня?
И тут я увидела тщательно замазанные ссадины на ее подбородке и возле уха. Следы от моих ударов. А еще нос. Мне показалось, что он тоже слегка распухший. Это тоже мои пощечины. Так, значит, мне это не снится?
Так. Стоп. Беатрисс мертва. Я снова в квартире Пожаровых. С единственной разницей, что в кармане куртки у меня нет ножа. Орудие убийства – в руке трупа. Но звук выстрела могли услышать соседи и вызвать милицию. Что же я здесь делаю? И почему я только не позвонила Марку? Но это не поздно еще сделать…
Я с каким-то сожалением покидала квартиру моей подруги, бежала, спотыкаясь по лестнице, чтобы не столкнуться в лифте с ненавистными мне людьми в форме. Спустилась, прислушалась – тихо, никого. Выскочила из подъезда и кинулась куда глаза глядят. Бежала долго, задыхаясь и не чувствуя под собой ног. Остановилась в какой-то подворотне, где пахло сыростью и мышами. Достала телефон и позвонила Марку. Он долго не брал трубку. Видимо, просыпался. Потом, к счастью, услышала его голос.
– Марк. Я в центре. Недалеко от квартиры Беатрисс.
– Белла, – услышала я его тихий, полный недоумения голос, – что ты там делаешь?
Он разговаривал со мной как с душевнобольной. Как с человеком, стоящим на краю крыши и намеревающимся броситься вниз…
– Марк, я тебе потом все объясню. А сейчас руководи мной, моими действиями, скажи, что мне делать?
– Как что, идти, то есть я хотел сказать ехать домой!
– Господи, Марк, я не сказала тебе самого главного – Беатрисс мертва. Ее застрелили. Точнее, она сама убила себя. Пистолет в ее руке…
– Белла, милая моя, да что с тобой? Ты уверена, что это не очередной сон?
– Марк, я не шучу! И это не сон! Не веришь – сам приезжай и увидишь. Она лежит в спальне, на том самом месте, где лежал Захар. И грудь ее прострелена. Всюду кровь. Может, приедешь за мной? – заревела я. – У меня ноги не идут. Не знаю, сколько я бежала…
– Хорошо. Только скажи мне точно, где ты находишься. Я постараюсь приехать как можно быстрее…
Я назвала перекресток и вошла в незнакомый двор. Зеленый, тихий, где за окнами большого старого желтого дома спали мирным сном люди. Они не носились по Москве в поисках мертвых подруг или их призраков. Я села на скамейку и, порывшись в кармане куртки… Вот ведь куртка! Как у фокусника! Хотите – окровавленный нож, а хотите – вот вам красивая такая коробочка с тоненькими легкими дамскими сигаретками. И зажигалка! Сиди себе – кури! И я с наслаждением закурила. Чтобы убить время. Чтобы хоть немного почувствовать себя Беатрисс. Ведь это ее сигареты. Она меня как-то угостила, и я машинально взяла у нее пачку с зажигалкой. Сто лет тому назад. Присвоила. Зачем? Будто знала, что когда-нибудь они мне пригодятся. Но не знала, моя милая Беатрисс, что это будет день твоей смерти…
Глава 14
Марк приехал через час. Для меня он тянулся несколько суток. Я выкурила всю пачку и теперь сидела, думая о том, что я ему скажу, если мы, приехав к Беатрисс рано утром, застанем ее живой и здоровой. Понятное дело, мы ничего ей не скажем, просто заглянули к ней на чашку кофе, поболтать о том о сем… Но поверит ли она этому объяснению? Да и какое тут объяснение, когда его просто-напросто нет. По нашим лицам она догадается, что дело во мне, что это в моей жизни стряслось что-то очень серьезное, что накануне свадьбы расшалились и без того взвинченные до предела нервы. Беатрисс не так глупа, чтобы сделать вид, будто она догадалась о чем-то. Нет. Она будет весела и улыбчива, найдет именно те слова, которые пригодятся мне в моей будущей жизни, я положу их в копилку, чтобы потом, в подобный критический день, когда мне станет и вовсе невмоготу, разбить ее, копилку, вывалить все содержимое и быстро проглотить, как глотают спасительные таблетки, давясь и запивая водой… Руки мои дрожали так, что я, после того как смяла и выбросила в кусты пачку от сигарет, поспешила спрятать их за спину, словно жители этого тихого дома, напротив которого я сидела на скамейке, могли заметить мою дрожь, мою болезнь.
