Диана Бош - Прощание с первой красавицей
— Может, кофе будешь?
— Не хочу.
— Почему?
— Заснуть потом не смогу.
— Бедняжка, ты еще надеешься поспать сегодня ночью?
У Серафимы вытянулось лицо.
— Ты что, хочешь сказать, мы нескоро домой попадем?
— Вот-вот. Нескоро. Именно это я и хотела сказать.
Оставив Ковалеву размышлять, я отправилась обратно в столовую. По дороге взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: тушь под одним глазом осыпалась, образовав некрасивое пятно. Я машинально поставила на полочку чашку и, послюнявив палец, потерла веко.
Сегодня решительно не мой день: произошло именно то, чего я так опасалась. В зеркале, куда я имела неосторожность посмотреть, отражался Даниил в обнимку с Викой. Точнее, обнимала его она. Но муж не делал никаких попыток освободиться!
Сцена настолько напоминала ту давнюю в саду с Иваном, что я невольно почувствовала себя снова брошенной. В этот момент Даниил встретился со мной в зеркале глазами, и я отпрянула от коварного стекла и побежала.
Догнал он меня в подъезде. Схватив за плечи, резко развернул к себе и, не говоря ни слова, поцеловал. Мои попытки сопротивления всерьез восприняты не были. Когда наконец я перестала трепыхаться, Дан отпустил меня и, глядя прямо в глаза, сказал:
— Ты ничего не видела.
— Нет, я видела, — возмутилась я.
— Все не так, как тебе показалось. Я не могу сейчас объяснить.
— Подумаешь, и не надо! — фыркнула я, едва сдерживая слезы.
— Надо. Но только потом. Когда все закончится, я с удовольствием расскажу всю историю. Договорились?
— Договорились, — не очень ласково буркнула я. Но Даниил почему-то остался вполне доволен. Засмеявшись, он обнял меня за плечи и повел по лестнице вверх. Навстречу нам, прыгая со ступеньки на ступеньку, спускался белокурый мальчик лет шести. Он приостановился, проводил нас взглядом и вдруг сказал:
— Дядя, а я вас на балконе у тети Вики видел. Вы сыщик?
— Сыщик, сыщик, — засмеялся Дан. — А ты откуда такой прозорливый?
— Дядя, подождите. Наклонитесь ко мне, — очень серьезно попросил мальчик.
Даниил подошел к ребенку и присел перед ним на корточки.
— Чего тебе, малыш?
— Я не малыш! — Мальчик нахмурился и засопел.
— Конечно, ты вполне взрослый парень, но все-таки не такой старый, как я. — Даниил смущенно кашлянул.
— Вы не старый. — Ребенок смотрел исподлобья, но потом оттаял и взглянул дружелюбнее.
— Так что ты хотел мне сказать?
Мальчик склонился к самому уху Дана и громким шепотом произнес:
— Я видел, кто того дядю толкнул… — И малыш с опаской покосился на меня.
— Можешь смело говорить, — заверил Дан, — это моя помощница.
— У той тети на руке был браслет. Красивый, с голубенькими камешками. Она сильно толкнула дядю в грудь, и он… и он… у него были такие глаза… — Мальчик словно захлебнулся словами и замолчал.
— Спасибо тебе за помощь, — успокаивающе погладил его по кудрявой голове Дан. — А еще что-нибудь ты видел?
Ребенок отрицательно помотал головой и стремглав бросился вниз, перескакивая через ступеньки. Даниил задумчиво посмотрел ему вслед.
— Пойдем? — обратился он ко мне.
Когда мы вошли в квартиру, по коридору как раз плыла Любимцева, напевая что-то заунывное про несчастную женскую долю и покачивая в такт песне бедрами. Подойдя к зеркалу, она взбила и без того пышные кудри, накрутила на палец «локон страсти», кокетливо выпущенный из прически, и тут увидела чашку.
— Ой, чаечек… — проворковала она. — Чей, интересно?
— Мой, — ответила я.
— Можно глоточек?
— Можешь пить, я не притрагивалась. — И тут я вспомнила, что намешала туда слишком много сахара, но предупредить ее не успела.
Любимцева сделала глоток, поморщилась и вдруг, схватившись за горло, начала задыхаться.
Даниил кинулся к ней, на ходу крикнув:
— Звони в «Скорую»! — Потом понюхал чай и добавил: — Пахнет миндалем. Скажи, что предположительно отравление цианистым калием.
Едва я успела набрать номер «Скорой», как трубку из моих рук выхватил прибежавший на шум капитан Ефимов. Он наорал на бедную девушку-диспетчера, и возможно, именно поэтому машина «Скорой помощи» приехала мигом. Любимцеву быстро опутали проводами и трубочками капельниц, бегом спустили вниз и тут же увезли.
Мы отпрянули от окна и, рассевшись по своим местам, загрустили.
— Это что? Это как? — нарушил тишину срывающийся на писк дискант. — Это пока мы здесь, вы тут… Да мы вас… Да я… — И потный одышливый участковый начал багроветь, рискуя получить удар.
Лично у меня появилось подозрение, что беду Любимцевой он принял слишком близко к сердцу потому, что сам намеревался сделать глоток из злополучной чашки. И теперь при мысли о том, как недалече он был от кладбища, ему стало плохо.
— Успокойтесь, Валентин Валентинович, — взял его за локоть следователь прокуратуры. — Сядьте, отдышитесь.
Он определил участкового в кресло, подал ему стакан воды и повернулся к нам.
— Большая просьба ко всем присутствующим оставаться на местах, никуда не расходиться и не прикасаться к еде и напиткам. Все продукты, которые находятся в доме, сейчас будут изъяты для проведения экспертизы.
— Выходит, мы теперь на голодном пайке должны сидеть? — возмутилась Серафима. — Между прочим, и так пятый час никуда не выходим.
— Все зависит от вашей помощи следствию. Насколько вы проявите сознательность, настолько быстро окажетесь дома, — заявил следователь.
Мы понуро побрели обратно в гостиную. На сей раз не выдержала Ада:
— Мы что, под арестом, да? Теперь так и должны здесь сидеть, как в тюрьме?
— Радуйся, что здесь, а не в каталажке и не в морге, — перебил ее Агент. — Между прочим, три трупа за вечер. Это уже явный перебор!
— Типун тебе на язык! С какой стати три? Любимцева была жива, когда ее увозили! — возмутилась Серафима.
— Вот именно была, — огрызнулся Агент, а Ада всхлипнула.
Тем временем я внимательно разглядывала руки наших дам, разыскивая браслет. Но ни на ком ничего подобного не было.
— А зачем продукты забрали? Чтобы мы не отравились? — вдруг спохватилась Светлана.
— Нет, чтобы мы лишний вес сбросили, — елейно произнес Агент.
— Да? А для чего?
— Потрясающе! — он воздел глаза к потолку.
— Чтобы кровь оставила в покое желудок и прилила, наконец, к голове. Может, тогда мозги у некоторых начнут работать, — зло ответила Серафима.
— Ну, зачем ты девушку обижаешь? — вступился за Очаровашку ее супруг Ковалев.
— Я девушку обижаю?! Нет, вы только посмотрите на него — он ее пожалел! Моему мужу всех девушек жалко! — Ковалева обвела взглядом присутствующих. — Вот какой добрый, всех девушек жалеет!
— Сима! — предостерегающе повысил голос Ковалев.
— Господи, зачем я сюда пришла… Господи, зачем я пришла… — монотонно раскачиваясь, твердила, как молитву, Серафима.
— Перестань, и без тебя тошно! — цыкнул на нее муж.
Но та продолжала раскачиваться и причитать, будто не слыша его. Потом вдруг, словно очнувшись, запоздало среагировала на последнюю фразу:
— Тошно? Тебе и без меня тошно? — горько воскликнула Ковалева. — Господи, за кого я вышла замуж?! Он же ничего не умеет делать нормально! Даже в гости сходить без происшествий и то не может! Это мне должно быть от тебя тошно!
— Сима, перестань, ты себя позоришь.
— Я себя позорю?! Я позорю?! — пошла в разнос Серафима. — Кто бы говорил, но уж не ты! Ты готов бежать за любой юбкой! Тебе все равно, с кем, когда и как! Уж сидел бы и молчал! Меня до сих пор передергивает, когда вспомню, как мы с тобой занимались групповухой!
Стало слышно, как в комнате отвратительно жужжит осенняя муха. Потом Ковалев очнулся и заорал, уже почти не контролируя себя:
— Ты что, совсем сбрендила? Что ты болтаешь?! Какой групповухой?!
— А, ты забыл! Я, ты и полчища поганых насекомых, которыми ты меня наградил!
— Заткнись, фригидная истеричка!
— Сексуально озабоченный кролик!
— Почему кролик? — оторопел Ковалев.
— Потому что у тебя все очень быстро, — ехидно пояснила Серафима. — Видно, потому на всех и хватает.
— Мама… — затряслась мелкой дрожью Светлана.
— Не выходи замуж, душа моя, — задумчиво произнес Яковлев, повернувшись к Очаровашке. — Умрешь с мыслью, что была хорошим человеком.
— Да как вы можете сейчас такое говорить? — взвилась Ада. — Устроили здесь балаган! Как вы можете паясничать перед лицом смерти, когда… когда я…
— Ну что, что ты мямлишь? — оборвала ее Ковалева. — Так и скажи: когда я потеряла самого близкого мне человека. Потому что все знают, что ты и Сусанка…
— Что вы себе позволяете? — не дал ей договорить Агент. — Это уже переходит все границы!
Ада зарыдала в голос, и мы не успели уяснить, что именно переходит все границы, потому что Агент сразу замолчал и кинулся ее успокаивать. В этот момент в комнату вошел Шурик. В глазах у него застыло выражение нашкодившего щенка, который только что помочился на ковер: вроде бы и не видно, но только пока не наступили…
