Юлиан Семенов - Он убил меня под Луанг-Прабангом
- Тебе было хорошо только с мужем, Тань?
- Нет. Мне было хорошо с другими тоже. Мне с вами будет тоже очень хорошо.
Эд поднялся. Ему хотелось сказать этой красивой женщине что-то грязное и злое, но он ничего ей не сказал. Он только попросил:
- Одевайся, Тань. Мой друг отвезет тебя домой, а я поеду на аэродром.
Он зашел в комнату к Фаину.
- Ты не спишь?
- Сплю, - ответил тот, пряча диктофон. - А что?
- Отвези женщину домой, а я пока оденусь и позвоню Биллу.
...Билл не поднимал трубку, потому что Сара тихо, то и дело оглядываясь на спящего, опасаясь разбудить его, ненароком выдернула каблуком штепсель телефона из белой фосфоресцирующей розетки. Когда штепсель брякнулся на кафельный пол, Сара, вздрогнув, замерла и осторожно повернула голову: Билл по-прежнему сладко посапывал во сне.
Она тихо приоткрыла дверь, и дверь длинно, протяжно заскрипела. Сара снова вся замерла и снова обернулась на парня, повторяя про себя как заклинание: "Сейчас, ну сейчас, сейчас... сейчас". А выйдя из его комнаты, она побежала по длинному стеклянному коридору и уже не боялась холодного перестука каблуков по кафельному бело-голубому полу.
Около двери, которая вела на улицу и которая была все ближе и ближе, которая наваливалась на нее, как громадная тяжесть, и приближалась к ней, как будущая свобода, появился Самни, тот чревовещатель, который так смешно пугал ее в баре. Он появился неожиданно - видно, быстро выскочил из своей комнаты. Он стоял в майке - здорово пьяный.
- Хэлло, - сказал он, больно схватив Сару за руку. - Хэлло. Где наш Билл?
- Что? Он у себя. Пустите, мне больно руку.
Не открывая рта, он произнес горлом:
- А вот у меня болит душа! Это хуже, чем ручка!
Он потянул Сару к себе и сказал:
- Зайдите ко мне на минуту, я вам что-то покажу...
- Хорошо, - сказала Сара, - только пустите руку.
Он покачал головой, и странно улыбнулся, и обнял Сару. Она рванулась что было сил: Самни, потеряв равновесие, упал, увлекая Сару за собой - на холодный голубой кафельный пол. Она ударила его каблуком в живот, он, охнув, отпустил ее руку. Сара вскочила и выбежала из двери. Она бежала по темной улице, больше всего страшась услышать позади себя сопение этого Самни. Она боялась оглянуться, она бежала, повторяя все время: "Сейчас, сейчас, Эд, родной, сейчас! Сейчас, Эд!" Она часто жмурилась, чтобы отогнать навязчивое, до ужаса явственное видение: голова Билла на смятой подушке и слюнка, которая стекала желтым пятном из его большого мальчишеского рта, а еще она видела близкое лицо Самни, который хватал ее и что-то говорил, а губы его были недвижны, как и недвижно лицо, замершее словно маска.
04.47
- Мой парень где-то загулял, - сказал Эд вернувшемуся Файну. - Хочешь слетать со мной? Это будет нетрудный полет.
- Спасибо.
- Спасибо - да?
- Конечно. Сейчас я переоденусь.
- Зачем? Включим печку, ты не замерзнешь.
Когда они сели в машину и Стюарт включил зажигание, Файн спросил его:
- Скажи правду: ты летишь со злобы? Тебе надо сорвать злобу? Или что?
- Как тебе сказать? - медленно ответил Эд. - Наверное, я лечу сейчас только потому, что, садясь за штурвал, начинаю по-настоящему ощущать свою силу.
04.57
- У нас батарейки еще не сели, Ситонг? - спросил Степанов.
- Хочешь послушать радио?
- Да, - ответил Степанов, но, взглянув на часы, попросил: - Погоди включать. Сейчас одна музыка. Знаешь, когда я слушаю радио, я думаю, что мир все-таки плоский. Разность часовых поясов, по-моему, выдумали досужие мудрецы.
- Конечно! - радостно согласился шофер. - Я ничего в этой премудрости так и не смог понять.
- Вообще-то мир - круглый, - сказал Ситонг. - Это точно. Почему тебе кажется, что часовые пояса выдумали?
- А вот ты послушай последние известия... Весь мир передает последние известия в одно и то же время. Как уговорились.
- Вообще-то верно, - сказал шофер. - Мир прекрасен, как синяя равнина при рассвете...
Ситонг засмеялся и сказал:
- Может, послушаем музыку?
- Я боюсь, не хватит батареек на последние известия. И так радио еле слышно. Хочется послушать последние известия.
- Скорбные и радостные известия с полей битв, - заключил шофер в своей обычной манере, - заслуживают того, чтобы мы ограничили музыкальные программы. В конце концов мы можем спеть сами.
- Ты скоро совсем перестанешь говорить, а начнешь петь - сказал Ситонг. - Прямо соловей, а не шофер. Еще б заводную ручку с собой возил тогда полный порядок! Выключи фары, в тумане лучше ехать без света.
Шофер убрал свет, и в зыбкой, рассветной, сероватой мгле Степанов увидал расплывчатые фигуры. Люди в длинных одеяниях ходили по кругу, словно в феерическом сказочном хороводе. Движения людей были ритмичны, будто согласованы с неслышимой, но очень четкой музыкой.
- Что это? - спросил Степанов.
- Это? - переспросил Ситонг. - А, это, наверно, ансамбль "Сипахатон". Здесь же равнина, они тут репетируют по ночам. От скал ведет траншея, они в случае чего убегают. Здесь до скал метров пятьдесят.
- Остановись, - попросил Степанов. - Давай посмотрим.
- Нельзя. Светает. Надо проскочить долину. Тут еще километров десять открытой долины.
- Ну хоть на минуту, - попросил Степанов. - Я не буду вылезать, только выключи мотор, это надо слушать...
- Выключи мотор, - сказал Ситонг, и шофер выключил мотор, и стало тихо.
И в этой наступившей тишине Степанов услышал песню. Она была очень странной - то быстрой, то - вдруг - замирающей. В такт этой песне по зеленой поляне двигались танцовщицы, то появляясь, то исчезая в белом тумане.
- Ты оставил пленному риса? - шепотом спросил Ситонг шофера.
- Оставил.
- Тише, - попросил Степанов.
- И банку консервов, - шепнул шофер.
Степанов смотрел на танцовщиц и вспоминал Дунечку: она любила танцевать, когда ее никто не видел. Движения ее были неожиданны и странны. Лицо ее замирало, очень взрослело, и под глазами залегали серые тени - от волнения. Она слушала свою музыку, которая звучала в ней, и маленькое ее тело двигалось по комнате, подчиняясь этой не слышимой никому, кроме нее, музыке.
Однажды Степанов спросил ее:
- Про что ты танцуешь, Дуня?
- Ну... Не знаю, - ответила она. - Когда как. Иногда я танцую про кукол, иногда по то, какое вкусное мороженое... Не знаю, - повторила она, и в интонации ее прозвучало что-то взрослое и чужое - то, что Степанову не дано было понять.
- Сейчас они начнут ламвонг, - сказал шофер.
- Да, - сказал Ситонг, - едем.
Степанов почувствовал, как тот задвигал коленями: ему, видно, очень хотелось потанцевать ламвонг - здесь это самый любимый танец, который танцует каждый.
05.13
- Это война неудачников, - говорил Эд, вглядываясь в рассветную, серовато-синюю землю. - Это война несостоявшихся честолюбцев - политиков и генералов. И писателей. И ученых. Вообще - всех неудачников.
- Эта война - война умных политиков, Эд. Ты очень ошибаешься. Это война хитрых людей. Они сплачивают нашей жестокостью всех азиатов против белых. У нас с ними нет границы. Граница у Азии есть только с красными. С Кремлем. Гнев Азии против белых, который мы уже создали, выльется в бойню красных и белых... Помяни мое слово...
- Это слишком умно и дальновидно для наших кретинов, Файн.
- Черт с ними, с нашими кретинами. А что на этой войне делаешь ты?
- То же, что и ты, - убегаю от себя.
- Я не смог убежать от себя, Эд. Мне тут еще хуже, и я понял, в каком грязном мире мы с тобой живем. В каком жестоком и грязном мире мы живем, Эд.
- Знаешь, когда я летаю бомбить этих маленьких, несчастных чарли, мне приятно сознавать себя подлецом. В другое время я боюсь даже подумать об этом. Мы ведь все так любим себя, Файн, что даже противно.
- Я помню у Сент-Экзюпери... Помнишь, он писал, что в каждом человеке может жить Моцарт.
- Сейчас мы с тобой договоримся до того, что я брошу бомбы на скалы.
- Может быть, в этом есть смысл.
Эд обернулся и спросил:
- Ты борец за мир, а?
- Нет. А что? Лети тише, Эд. Давай экономить время хотя бы в этом.
- О чем ты?
- Так
- Ну-ка, взгляни вперед. Что-то там ползет, а?
- Ничего там не ползет.
- Это тебе кажется, что не ползет. А мне кажется, что это машина. Я точно рассчитал, Файн. Я их здесь догоню, этих чарли. Им здесь будет некуда деться...
05.15
Ситонг, как всегда, услыхал самолет первым.
- Гони к скалам! - крикнул он.
- Там нет дороги.
- Без дороги! Скорей!
Шофер нажал на акселератор, и машина рванулась, набирая максимальную скорость. Машина неслась по ухабам и рытвинам, и от этого отчаянно гремели канистры, взятые Ситонгом про запас.
- Стоп!
Машина остановилась, и Ситонг повалился на Степанова.
- Гони!
"Ничего не будет, - спокойно думал Степанов. - Ничего не имеет права быть. Я не имею права уйти, не сделав того, что я обязан сделать. Это будет слишком бессмысленным, чтобы случиться".
05.15
- Видишь, как забегали, - сказал Эд. - Это у них такая тактика. Они хотят, чтобы я бросил бомбы в тот момент, когда они останавливаются.