Артур Крупенин - Каникула (Дело о тайном обществе)

– Осталась у газетного киоска в двух кварталах отсюда.

– В двух кварталах? Это совсем недалеко – потеряться будет сложно. Тем более что сеньора здесь уже бывала, и не один раз.

Глебу показалось, что госпожа Савон нарочно выделила голосом «не один». Расценив это как приглашение к развитию темы, он вежливо уточнил:

– Вероника, верно, навещала Рамона Гонсалеса?

Изрезанный морщинами рот старухи сложился в подобие улыбки.

– Рамона? С чего вы взяли?

По пути домой Вероника столкнулась на улице с Рафаэлем Мартином, живущим неподалеку. Прозвище, данное ему Рамоном – El Caballero de la Triste Figura[14], – как нельзя подходило этому вечно озабоченному человеку, неуклюжему и утонченному одновременно, лицом похожему на Николая Черкасова в незабвенной роли Дон Кихота. При этом Мартин отнюдь не был лишен мужского обаяния, знал об этом и, как поговаривают, пользовался своим природным даром направо и налево.

Председатель совета фонда покупал в газетном киоске свежие журналы. Завидев Веронику, Мартин приветливо помахал ей рукой.

– Здравствуйте, госпожа Гонсалес! Как поживаете?

– Спасибо, хорошо. Очень здорово, что мы встретились. Я как раз собиралась вам позвонить.

Они сели за столик близлежащего кафе.

– Очень вам сочувствую. Какой ужас! Какой ужас! – с ходу запричитал Мартин.

– И не говорите. Вот пытаюсь теперь во всем разобраться.

– Разобраться, говорите? Будете кофе?

– Да, с удовольствием.

Мартин заказал две чашки экспрессо.

– И что же вы намереваетесь делать?

– Пока не знаю, очень хочу понять, во что успел вляпаться Рамон за то короткое время, что пробыл здесь в Толедо без меня.

Председатель нахмурился:

– Так вы думаете, смерть Рамона в Москве как-то связана с его пребыванием в Толедо?

– Я в этом просто уверена.

– Не знаю, что вам и сказать.

– Для начала хотя бы скажите, верите ли вы в то, что мой муж причастен к смерти Дуарте?

– Нет, что вы. Я не сомневаюсь в его невиновности.

– Значит, считаете, кто-то мог подставить Рамона?

– Подставить? – с легкой усмешкой переспросил председатель. – От самого этого слова так и веет детективной прозой.

– Тогда как вы объясните, что все улики указывают на моего мужа.

Мартин задумчиво поднес ко рту чашку с дымящимся кофе.

– Ответа на этот вопрос у меня, к сожалению, нет. Зато у меня есть для вас один совет.

– Какой же?

– Умаляю вас не играть в сыщика. Оставьте это дело испанской полиции.

– Полагаете, она справится?

– Я немного знаком с инспектором Рохасом. Поверьте мне, этот человек знает свое дело. Не стоит ему мешать.

– Но отчего вы думаете, что я могу чем-то помешать официальному расследованию?

– Поймите, любое неосторожное движение может привести к тому, что нежелательная информация тут же станет достоянием прессы. Это весьма осложнит работу полиции. Кроме того, скандал грозит подмочить реноме фонда, а мы целиком и полностью зависим от спонсорских вливаний.

Вероника, задумавшись, уставилась в чашку, потом снова подняла глаза на Мартина:

– Так что же мне теперь делать? Сидеть сложа руки?

Председатель совета фонда пожал плечами и подал официанту знак принести счет.

В «Ассоциации переводчиков жестового языка» капитана уже ждали. Его собеседник – улыбчивый молодой человек лет двадцати пяти – представился Валерием. На первый взгляд он выглядел ничем ни примечательно, если бы не руки, а точнее пальцы. Они имели какую-то неестественную длину и гибкость. Да, в профессию этот человек пришел явно по призванию, отметил про себя Лучко и детально описал первый из двух жестов из Глебова видения. Валерий тут же повторил его, но уже в правильном исполнении, и прокомментировал:

– Означает «смотри». Но обратите внимание, что подушечки пальцев у меня развернуты к глазам, а у вас они смотрят в противоположную сторону.

– Это так принципиально?

– Нет, вас, конечно же, поймут, как слышащие поняли бы шепелявого или человека с акцентом. Но у нас так не «говорят».

– Ясно. Значит, будем считать, что я ошибся. А что вы скажете вот про это?

И Лучко показал Валерию второй знак. Развернув ладони под прямым углом друг к другу в виде буквы «т», он вдабавок легонько ударил ими друг о друга.

Валерий в ответ пожал плечами:

– Это скорее из области спорта.

Следователь разочарованно вздохнул:

– Наверное, вы правы. Мне и самому так кажется.

Сурдопереводчик развел руками:

– Извините, но спортивные жесты это не ко мне.

Разочарованный капитан уже собирался уходить, но потом все же на всякий случай спросил:

– А давайте все же представим, что я не ошибся и передал первый жест верно. Что это может означать?

– Я рад, что вы спросили. Вообще-то я уже видел нечто похожее.

– И где же?

– Как-то к нам приезжала делегация из-за рубежа. И кто-то из гостей использовал подобный знак.

– А что он означал?

– «Смотреть» или «смотри», я уже не помню контекста.

– Значит, то же самое, что и у нас?

– Ну да. Только рука двигалась по-другому, примерно так, как показали вы.

– А что это был за человек и откуда, помните?

– Увы, нет. По этому поводу вам лучше обратиться в международный отдел. Но он, к сожалению, находится по другому адресу.

Не разобрав покупки, Глеб завалился на кровать и, заложив руки за голову, глядел в потолок. Старая сплетница порядком подпортила ему настроение. Какого черта она суется не в свои дела? Про Ригаля он уже и сам сообразил.

В памяти снова всплыла встреча Вероники с Луисом и их не совсем дружеские объятия. Пылкое воображение тут же дорисовало картину: обнимающиеся фигуры еще теснее прижались друг к другу и постепенно приняли горизонтальное положение. Самое время отвернуться, но от засевших в мозгу образов так просто не убежишь.

Подлое воображение еще несколько минут терзало Глеба сюжетом в духе Тинто Брасса, затем несуществующая диафрагма стала наконец закрываться, постепенно погружая изображение в темноту. Слава богу, кино закончилось. Или это всего лишь перерыв между сериями?

Ревность. Интересно, почему Шекспир столь радикально отколеровал цвет глаз этого «чудовища» в своем «Отелло»? Хотел подчеркнуть его вечнозеленость и неувядаемость? Тут классик, как всегда, попал в точку.

Хм, а с чего это он так разволновался-то? Что тут такого? В конце концов, Вероника последние полгода, считай, свободная женщина, и какое кому дело до того, с кем она коротает дни и проводит ночи?

Несмотря на это самоувещевание, на душе по-прежнему было гадко, и Глеб решил себя срочно чем-то занять. Оглядев бесконечные стеллажи, набитые книгами и коробками, он снова приступил к методичному поиску хоть чего-то, что помогло бы понять, какое отношение Рамон имеет к убийству Дуарте.

К тому времени, когда вернулась Вероника, Глеб уже успел разобрать полторы полки, но так и не нашел ничего достойного внимания. Тогда он решил переключиться на стряпню, ведь нет ничего приятнее, чем готовить еду из хороших продуктов.

– Ты голодна?

– Не то слово.

– Как ты смотришь на итальянскую кухню?

– Ну приличную пасту я тебе запросто приготовлю, а что-то более сложное уже вряд ли.

– Ты не поняла, готовить буду я.

– Ты?

В голосе Вероники послышалось столь искреннее сомнение, что Глеб почувствовал приступ здоровой спортивной злости. Он легонько подтолкнул Веронику к двери и принялся выбирать подходящую сковороду.

– Прошу посторонних очистить помещение и дать мне сорок минут. Будет вам и первое, и второе, и третье.

– Ты серьезно?

– Еще один такой вопрос, и я дам тебе по башке чем-нибудь тяжелым.

– Это ж надо, Стольцев – и у плиты.

Сделав страшное лицо, Глеб взвесил в руке самую большую из сковородок.

– Молчу-молчу, – взвизгнула Вероника и проворно скрылась за дверью.

Глеб с удовлетворением осмотрел кухонную утварь, перебрал запас специй и облачился в фартук. Сгодится. Пришло время дать мастер-класс.

Пятьдесят минут спустя он торжественно распахнул дверь кухни. За дверью обнаружилась Вероника, втягивающая носом воздух.

– Боже, какие запахи!

– А то, – с достоинством констатировал Глеб, снимая фартук. – Кушать подано. Аплодировать можно сидя.

После того как Вероника, причмокивая, признала, что тосканская рарра al pomodorо[15] как минимум не уступает знаменитому андалусскому гаспачо и что она в жизни не ела ничего вкуснее запеченной в духовке телячьей скьяччаты с грибами и розмарином, Глеб вынул из холодильника миску с мороженым, заправленным клубникой, лимонной цедрой и листьями мяты.

Вероника засунула нос в миску и закатила глаза.

– Стольцев, ну ты даешь! А ведь каких-то пятнадцать-семнадцать лет назад ты и с яичницей-то с трудом справлялся. Кто ж знал, что ты научишься вот так кашеварить? Как говорится, ничто не предвещало…