Наталья Александрова - Ожерелье казненной королевы
С этими словами он развернулся и вышел из библиотеки.
С его уходом разбежались все – осветители, звукооператор и остальные отправились пить кофе и болтать.
А мне ничего не оставалось, как неподвижно лежать в такой удачной позе.
Даже головой нельзя было вертеть, поэтому я смотрела прямо перед собой.
А передо мной висела большая старинная картина, изображавшая красивую молодую женщину в пудреном паричке и роскошном бледно-голубом платье, расшитом серебряными нитями и украшенном драгоценными камнями.
Где же я только что видела точно такую же даму?
Ах да! На той открытке, которая выпала из переплета старой коленкоровой тетради!
Ну да. Чем дольше я вглядывалась в портрет на стене, тем больше убеждалась, что это та самая женщина, что и на старинной открытке из тайника.
И даже платье у нее точно такое же – голубого атласа, расшитое сверкающими камушками.
Только на открытке у нее бриллиантовое ожерелье потрясающей красоты, а на этом портрете вместо того ожерелья была нитка жемчуга. Конечно, жемчужины были крупные, но все равно не шли ни в какое сравнение с тем ожерельем.
Тут дверь библиотеки скрипнула, раздались шаги, и в поле моего зрения возник мужчина лет сорока в вельветовых брюках и темно-сером свитере. По его спокойному, умиротворенному виду, без признаков шизофрении и нервного расстройства, я поняла, что он не принадлежит к съемочной группе. Вообще довольно приятный мужчина. Я порадовалась, что он застал меня в этой сцене, а не в первой, в морге. Здесь на мне хоть что-то было надето.
Пройдя несколько шагов, незнакомец увидел меня, остановился, потом попятился.
– Ох! – проговорил он, забавно тряхнув головой. – Вы живы? Слава богу! А то я уж по-думал, что здесь как в романе Агаты Кристи – труп в библиотеке!
– Так оно и есть, – грустно сообщила я. – Этот самый труп я и должна изображать.
– И что – вам непременно нужно здесь лежать? – проговорил он сочувственно. – Ваши все в гостиной пьют кофе. Вы к ним не хотите присоединиться?
– Я бы с удовольствием, – вздохнула я. – Да только нельзя: режиссер не велел вставать. Сказал, что поза очень удачная. Натуральная. Велел ее сохранять.
– Да, поза действительно очень натуральная, – согласился мой собеседник. – Что же делать? Может быть, попросить Венеру Викторовну, чтобы она принесла вам сюда кофе?
– Да разве эта Мегера… пардон, Венера Викторовна кого-нибудь слушается?
– Надеюсь, меня она послушается. – Он улыбнулся. – Вообще-то, это мой дом.
– Так вы – здешний хозяин! – запоздало догадалась я.
– Каюсь, это так. И зовут меня Андрей Константинович.
– А меня – Жанна… – представилась я. – Только мне сказали, что вы в отъезде.
– Был в отъезде, да вернулся, решил посмотреть, как проходят съемки. Очень я люблю кино и рад, что хоть как-то могу к нему прикоснуться. Ну так как насчет кофе?
Я не удержалась от такого соблазна.
Через несколько минут экономка, женщина средних лет с крысиной мордочкой, принесла на подносе две чашки кофе. Меня она окинула ненавидящим взглядом, впрочем, на хозяина дома тоже посмотрела неласково. Он только усмехнулся:
– Строга! Не одобряет моего увлечения кино!
Я хотела предложить ему уволить противную бабу, но промолчала, поскольку это не мое дело.
Андрей Константинович устроился за маленьким инкрустированным столиком, а я пила кофе лежа, бережно сохраняя позу трупа. Оказалось, что это не так трудно, только нужно было следить, чтобы кофе не пролился на тщательно нарисованную рану. Андрей Константинович поглядывал на меня с улыбкой. Взгляд его мне понравился – без наглости и превосходства. И улыбка приятная. Кофе его экономка заваривала отлично, за это небось ее и держат.
В процессе такого увлекательного занятия я решила совместить приятное с полезным, а именно удовлетворить свое любопытство, и спросила хозяина, кто эта красивая дама на портрете.
– Мария-Антуанетта, – сообщил он. – Несчастная королева Франции, казненная во время Французской революции 1789–1799 годов.
– Ах, ну да, я видела про нее фильм! – решила я продемонстрировать свою эрудицию.
Про открытку, которую я нашла в переплете старой тетради, я не стала упоминать – к чему говорить лишнее? Договорилась же я сама с собой, что, во-первых, никому больше не буду доверять, а во-вторых, меньше болтать.
Однако сейчас мне захотелось блеснуть перед этим симпатичным мужчиной эрудицией, показать ему, что умею не только изображать жертву убийства, и я с умным видом проговорила:
– Жемчуг на портрете очень красивый, но он не идет ни в какое сравнение с ожерельем Жанны де Ламотт…
Если я хотела его заинтересовать – мне это вполне удалось.
Андрей Константинович взглянул на меня удивленно и протянул:
– Вы знаете про это ожерелье? Интересно, откуда? В фильме про это, кажется, не было…
– Ну не помню… – засмущалась я. – Кажется, где-то читала… А вы интересуетесь историей Франции?
Хозяин тут же нахмурился, очевидно, ему не понравился мой тон. Почтительности мало. Ну да ладно, я тут ненадолго, отлежу сейчас трупом да и пойду себе.
– Простите, – все же повинилась я, – я не должна задавать вам вопросы…
Оказалось, что обиделся он совершенно по другому поводу.
– А вы, наверное, думали, что все бизнесмены – ограниченные, малограмотные люди, которых интересуют только деньги, женщины и крутые тачки?
– А что – женщины вас не интересуют? – спросила я с самым невинным видом.
– Нет, отчего же… я хотел не то сказать… – Он запутался, смутился, рассердился на меня за собственное смущение, потом рассмеялся и проговорил: – Я, между прочим, по специальности историк, даже диссертацию защитил по Французской революции… Потом в бизнес ушел, забросил науку…
– Как интересно! – Я состроила ему глазки и изобразила полный восторг.
Не такая уж я кокетка, но уж больно скучно было лежать на ковре в позе трупа.
Андрей Константинович оживился, оседлал любимого конька и увлеченно заговорил:
– Кстати, то знаменитое ожерелье Мария-Антуанетта никогда не надевала, она его даже не держала в руках. От кардинала Рогана оно перешло к вашей тезке Жанне де Ламотт, а дальше его следы теряются. Когда началось расследование, Жанну арестовали, поместили в тюрьму Сальпетриер. Ожерелье так и не нашли, а Жанне каким-то чудом удалось сбежать из тюрьмы и уехать в Лондон. Там она написала скандальные мемуары, в которых обрисовала королеву самыми черными красками, а потом погибла, выбросившись из окна…
Он сделал выразительную паузу и добавил, понизив голос, как будто сообщал мне большой секрет:
– Кстати, есть версия, что на самом деле погибла какая-то другая женщина, а сама Жанна де Ламотт скрылась и под чужим именем уехала в Германию, а оттуда – в Россию и какое-то время жила здесь под именем герцогини Валуа…
Он вдруг смутился:
– Извините, я, наверное, совсем вас заговорил… понимаете, это мой любимый исторический период, и когда я начинаю о нем говорить, мне трудно остановиться.
– Да что вы! – Я облокотилась на ковер и снова состроила ему глазки. – Это все так интересно!
В этот момент дверь библиотеки распахнулась, в нее, наподобие маленького цунами, ворвался режиссер Михал Михалыч и с порога заорал:
– Почему труп изменил положение?
– Я вообще-то еще не совсем труп… – попыталась я оправдаться.
– Я тебе велел лежать в той же позе! – гремел режиссер, выдирая остатки своих волос. – Или я уже не режиссер? Или мое слово здесь уже ничего не значит? И вообще, почему на съемочной площадке посторонние? – Это он заметил Андрея Константиновича. – Как можно работать в таких условиях!
Андрей Константинович поднял руки и попятился:
– Все, ухожу, ухожу!
Он подмигнул мне и удалился.
Тут появилась Андромеда с бусами в руках, через несколько минут библиотека снова наполнилась людьми, и съемки пошли своим чередом.
Наконец все эпизоды с моим участием были благополучно отсняты, и меня отпустили на свободу.
Я переоделась в свою одежду, получила у Андромеды причитающиеся мне деньги. Она была так любезна, что довезла меня до метро.
Ни Васи, ни хозяина особняка я больше не видела. Пока ехала, снова навалились грустные мысли. Этих денег хватит максимум на неделю. А что, если Вася сочтет свою миссию доброго самаритянина выполненной и больше не позвонит? Нужно искать постоянную работу. Но где? Газету с вакансиями купить, что ли?
Ладно, чем думать о грустном, лучше почитаю тетрадку…
В один из дней июля Жанна де Ламотт приехала в особняк, который занимал в Версале кардинал де Роган.
– Ваше Преосвященство… – проговорила она, войдя в библиотеку, где кардинал проводил послеобеденные часы, и с трудом преодолевая волнение, – Ваше Преосвященство, у меня к вам есть дело первостепенной важности, однако я не знаю, как к нему приступить.
