Полина Дашкова - Чувство реальности. Том 2
Кабинет был обставлен еще роскошней, чем приемная. С потолка свисала гигантская хрустальная люстра, на стенах теснились картины в толстых золоченых рамах, отличить подлинники от дорогих отличных копий мог бы лишь специалист. Айвазовский и Репин вплотную соседствовали не только с Малевичем и Дали, но и с какой-то лубочной мазней, в основном эротического содержания. Вот это уж точно были подлинники. На каждом третьем полотне извивались голые тела, мужские и женские, в самых разнообразных позах. В глубине, за гигантским аквариумом, угадывался низкий широкий диван.
— Садись, не стесняйся. Как тебя там? — сказал хозяин, опускаясь в кресло у письменного стола.
— Мьенья зовут Мери Григ, — Маша присела на край стула, — я очень рад с вами знакомиться, Григорий Игоревич, — его имя она выговорила с особенным старанием и сопроводила широкой улыбкой. Он в ответ едва растянул губы и покрутил бриллиантовый перстень на жирном коротком пальце.
— Мэри? Это по-русски" значит Машка, что ли? Какие проблемы у тебя, Машка? Поселили нормально? — Хавченко развалился в кресле, достал из коробки толстую сигару, отломил кончик, щелкнул золотой зажигалкой.
Безбожно коверкая русский язык. Маша рассказала, что проблем пока никаких нет, друг ее родителей из американского посольства снял для нее удобную квартиру. Мистер Хоган просил передать большой привет. Он очень сожалеет о несчастье, которое случилось с Викторией Кравцовой, и надеется, что это никак не отразится на дальнейшем сотрудничестве. Она нарочно не стала упоминать Томаса Бриттена, чтобы не усугублять напряжения, которое и без того уже висело в воздухе.
— Ну, а от меня чего требуется? — нетерпеливо спросил Хавченко.
— О, совсем ничего! — радостно, широко улыбнулась Маша. — Просто мистер Хоган просил обязательно зайти к вам, чтобы познакомиться. Он сказал, вы очень влиятельный и интересный человек.
— Да, это он правильно сказал. Важней меня тут никого нет! — Хавченко окинул прозрачным взглядом свой кабинет и надул щеки. — И насчет интересного — точно. Про мою личность и про мою жизнь книжки пишут и будут кино снимать.
Сквозь слои сигарного дыма она пыталась поймать хоть какое-то осмысленное выражение в глазах Хавченко, но ничего, кроме тупой важности, не заметила. Он был похож на огромного жирного младенца. Грушевидное лицо, сплюснутое у висков и широкое книзу, короткая шея, выпуклые круглые глаза цвета рыжего бутылочного стекла, крошечный аккуратный носик, маленький рот с красными мокрыми губами, прозрачный белесый пух на черепе. Кожа гладкая, молочно-белая, на щеках нежный румянец. И руки у него были младенческие, пухлые, словно перетянутые резиночками. На запястьях гигантские золотые часы с бриллиантами, на пальцах перстни, на ногтях маникюр, слой прозрачного блестящего лака.
— Мистер Хоган также сказал, что вы очень хорошо разбираетесь в своем бизнесе, в психологии, менеджменте. У вас в России все сейчас так сложно, особенно на стыке политики и средств массовой информации. Вашим оценкам можно полностью доверять, — продолжала Маша, незаметно смягчая свой акцент, — скажите, что для вас главное в политическом пиаре, личность или технологии?
Он несколько минут смотрел на нее и моргал. Маша испугалась, что он не понял вопроса, и открыла рот, чтобы сформулировать как-нибудь проще, однако он не дал ей заговорить и произнес, надув щеки:
— Важней всего бабки. Если есть бабки, я тебе что угодно пропиарю.
— То есть самое главное — деньги и личность руководителя пресс-службы, — осторожно уточнила Маша. — Как вы объясняете не слишком высокий рейтинг партии “Свобода выбора” на последних выборах? В чем, по-вашему, проблема?
— Да в Рязанцеве проблема, в чем же еще? — тихо рявкнул Хавченко и добавил, перегнувшись через стол:
— Сугубо между нами, козел он, и все они козлы.
Откинувшись назад, на спинку кресла, он рассмеялся, как дитя, радуясь собственной прямоте и остроумию.
— Простите? Козьель? — она растерянно улыбнулась, потом легонько хлопнула себя по лбу:
— Ох, ну коньечно! Я, кажьется, начинаю вспоминать русский язык благодаря вам! Но объясните мне, пожьялуйста, как же козьель мог стать известным влиятельным политиком?
— Так раскрутили, — Хавченко прочертил в воздухе своей сигарой замысловатый зигзаг. — Бренд есть бренд, — совершенно не важно, что раскручивать, новую марку пива, шампунь от перхоти или какого-нибудь козла.
— Бренд — это по-русски клеймо? — задумчиво уточнила Маша.
— А хрен его знает, что это по-русски. Бренд это говно, из которого надо сделать конфетку. Можешь записать. Лучше никто не скажет.
— О, да, — кивнула Маша и сделала серьезное лицо, — сразу видно, что вы профи в своем бизнесе. Но мне кажется, бренд это скорее фантик, в который специалисты заворачивают… как это? В общем, э пис оф шит, из которого надо сделать конфетку. Я вас правильно поняла?
Он ничего не ответил. Глаза его опять остекленели и смотрели сквозь Машу. Ее фраза оказалась слишком длинной и не касалась его лично. Он заскучал.
Зазвонил телефон, Хавченко взял трубку, рявкнул:
— Да, соединяй Прежде чем начать говорить, он небрежно кивнул на дверь. Маше поняла, что аудиенция окончена, поднялась, вспоминая в очередной раз папины слова: если тебе хамят, это нормально.
— Так, я не врубился, в натуре, чем он не доволен, я вообще, блин, мог бы ни копейки не платить, пусть спасибо скажет и заглохнет на х… — услышала она, закрывая дверь кабинета.
Прощаясь с секретаршей Лизой, она спросила шепотом, по-английски, кто был старик в кожаных брюках.
— Писатель, — ответила Лиза, — очень известный писатель Лев Драконов. Он пишет книжку о жизни Григория Игоревича.
Глава 28
Охранник у ворот дома Рязанцева долго молча изучал удостоверение майора Арсеньева, наконец вернул его и сообщил, что Евгений Николаевич уехал полчаса назад.
— Мы договаривались, он сам назначил время, — удивленно заметил Арсеньев.
— Не знаю. Мне, во всяком случае, он ничего не сообщал о вас, и никаких распоряжений я не получал. Позвоните ему.
Арсеньев набрал номер. Механический голос сообщил, что абонент заблокировал свой телефон для входящих звонков. Куда именно он уехал и когда собирается вернуться, охранник понятия не имел.
— Попробуйте связаться с шофером, — попросил Арсеньев.
— Евгений Николаевич сам за рулем.
— Хорошо. Я пройду в дом и подожду его.
— Но никого нет дома, — возразил охранник, — может, вы приедете позже? Или в другой раз?
Арсеньев пожалел, что не взял у Зюзи санкцию на допрос, конечно, не самого хозяина, об этом речи быть не могло, но хотя бы Лисовой.
— Я должен побеседовать с Лисовой Светланой Анатольевной. Она ведь сейчас здесь?
— Вроде бы, — охранник замялся, потянулся к телефонной трубке.
— Она здесь, — заверил его Саня, — и лучше не предупреждать ее о моем приходе. Пусть это будет сюрприз.
— Как это? Почему? — нахмурился охранник.
— Потому, что мне так удобней, — отчеканил Арсеньев.
После долгих препирательств, телефонных консультаций с начальником службы безопасности Егорычем, который в данный момент находился у себя дома, в Москве, Саня ступил наконец на заветную территорию частных владений Евгения Николаевича Рязанцева.
Территория была просторная и красивая. Лужайка, покрытая свежей, аккуратно подстриженной травой, небольшая площадка для гольфа, беседка, увитая плющом, сирень вдоль забора, дикие яблони вокруг дома.
Охранник объяснил ему, что зайти надо с тыльной стороны дома, через заднюю веранду. Там дверь не заперта. Комната Лисовой на третьем этаже, первая дверь справа от лестницы.
— Но учтите, она тетка нервная, — напутствовал он Арсеньева, — может закатить скандал.
Прежде чем войти на веранду, Саня обошел трехэтажную виллу, выстроенную в строгом английском стиле из розового кирпича, отметил про себя, что проникнуть в дом незаметно и также незаметно покинуть его совсем не сложно. Кроме двух входов, парадного, прямо напротив ворот, и заднего, через веранду с тыльной стороны, имелась еще дверь в подвал, утопленная на полметра в землю. Три подвальные окна не были защищены решетками. Вероятно, все надежды возлагались на высокий каменный забор и вооруженную охрану. Между прочим, напрасно, потому, что от подвальной двери вилась узкая тропинка к забору, не посыпанная гравием и почти незаметная. Собственно, это была даже не тропинка. Просто кто-то вытоптал молодую траву.
Арсеньев прошел по траве вдоль дорожки следов, чтобы не повредить их, и уперся в железную калитку. Она оказалась запертой.
Участок был последним на улице, за калиткой простиралась небольшая березовая роща, она примыкала к узкой проселочной дороге, ведущей прямиком к деревне Язвищи. Все это Саня знал потому, что пока добирался до закрытого поселка Малиновка, в котором, кроме Рязанцева, жили еще несколько высоких чиновников, генералов и эстрадных артистов, пару раз сверялся с подробной картой.
