Ольга Володарская - Последнее желание гейши

– Я работал! Следил за порядком, присматривал за клиентами: некоторые иногда позволяют себе грубости по отношению к девочкам – я это пресекаю…

– Вы закрылись около четырех – я узнал это от сторожа соседнего магазина – он видел, как вы запирали дверь. Все девушки покинули заведение до этого времени. Значит, с четырех и до половины пятого вы были в здании один. То есть, у вас нет алиби, и вы вполне подходите на роль подозреваемого…

– Почему? – спросил тот, вконец растерявшись. – Только потому, что я работаю вместе с ней? Но это глупость! Получается, что если б Афа трудилась на заводе, вы бы подозревали весь тысячный коллектив?

Митрофан по-отечески похлопал парня по плечу и доверительно сообщил:

– Похоже на то, что вашу Афродиту убил любовник. Вы мужчина видный, судя по всему, пользуетесь большим успехом у дам…

– Ах вот в чем дело! – с облегчением рассмеялся Саша. – Вы решили, что ее любовником был я?

– Я ошибаюсь?

– Еще как! Афродита не встречалась с мужчинами, чей годовой доход меньше ста тысяч долларов! Все ее любовники были очень богатыми и очень влиятельными людьми.

– Значит, все-таки вам кое-что известно про ее любовников? – насмешливо спросил Митрофан.

– Так, ничего конкретного… Просто из разговоров девочек я понял, что она постоянно заводила шашни с богатенькими мужиками, чтобы трясти из них бабки. Афродита очень любила деньги… – Саша демонстративно вывернул карманы, из которых на траву посыпались медные монеты. – А что с меня взять? Я едва на бензин и одежду зарабатываю…

– Многие девушки, вроде покойной Афродиты, заводят себе красивых мальчиков для души. Спят с богатыми мужиками ради денег, а с бедными для удовольствия…

– Только не такие, как Афродита, – покачал головой Саша. – Для души у нее были девушки.

– Вы хотите сказать…

– Что Афродита была лесбиянкой.

Голушко сразу помрачнел: во-первых, потому что хорошая версия оказалась провальной, а во-вторых, он терпеть не мог извращенцев, к коим причислял и приверженцев однополой любви.

– Вы уверены… В том, что она… Ну… – Митрофану было противно это слово почти так же, как «сало», поэтому он не хотел осквернять свой рот, произнося его.

– Да, Афа была лесбиянкой… И мужененавистницей. Она считала нас, мужиков, грязными животными. Козлами. И сильно переживала из-за того, что у нее есть главный мужской атрибут – пенис…

– Переживала? Но ведь благодаря ему она добилась успеха в своем деле…

– В детстве Афа пыталась отрубить его топором – отец еле успел ее остановить. В юношестве хотела удалить его хирургически. – Саша рубанул ребром ладони воздух, иллюстрирую свои слова. – Потом пила какие-то травы, что-то в него втирала, ходила к колдунам заговаривать. Она мечтала от него избавиться! Но заговоры и отвары, естественно, не помогли – член не исчез и даже не стал меньше… Пришлось смириться. И жить с ним, тем более, что он действительно помог ей добиться успеха…

– Откуда вам все это известно?

– Афа любила поплакаться на жизнь. Особенно, когда выпивала пару стаканов. Иногда мы часами слушали ее истории…

– Вы не знаете, в последнее время она с кем-нибудь встречалась?

– Ее подруга… подруги… в смысле наши девочки, говорят, что сейчас у нее никого нет. Но Афа могла им и не сказать, она становилась очень скрытной, если речь шла о чувствах… Например, когда я пришел сюда, Афродита как раз рассталась со своей любимой, жутко страдала, иногда выла на плече у мадам, но никому не говорила из-за кого так убивается… Имя девушки, разбившей сердце нашей Афе, до сих пор неизвестно.

– С ней в квартире еще кто-то жил. Похоже, женщина с ребенком. Насчет них она ничего не говорила?

– Первый раз слышу…

– Это не могла быть ее новая любовница?

– Нет, только не любовница. Афа была категорически против брака, даже гражданского… – затем он нахмурил брови, раздумывая над чем-то, и добавил: – Ребенка она в свой дом тоже не могла привести. Афа не любила детей. Наверное, потому что сама их иметь не могла…

Опять то же самое! Детей не любила, домой не водила! Но откуда-то в ее квартире появились детские джинсики и туфли! Значит, Афродита что-то скрывала даже от своих… Или они, эти свои, сейчас морочат голову ему, старшему следователю Голушко.

– У вас работает девушка, разъезжающая на желтом «Жуке-Фольксвагене»? Маленького роста, красивая?

– Это Марго.

Аллилуйя! – мысленно возопил Митрофан. Наконец, как говаривал великий комбинатор, лед тронулся! Тронулся, мать его ети! Теперь главное, не спугнуть волоокого ледоруба, который, сам того не ведая, сподвиг атеиста Голушко на богохвалебные мысленные вопли…

– Вы, случайно, не знаете, как ее найти? – осторожно спросил Митрофан.

– Нет, – отрезал охранник, убив этим возгласом все голушкинские надежды. – Я не в курсе…

– А кто знает?

– Мадам, наверное, но она фиг скажет…

– Прошлой ночью эта Марго была здесь?

– Да, конечно.

– Во сколько уехала домой?

Парень бросил на Голушко полный страдания взгляд и с тяжким вздохом проговорил:

– Не знаю.

– Как не знаете?

– Я встретил ее в девять утра в кухне, она сказала, что не уезжала… Сказала, что уснула и встала только что…

– Вы ей поверили?

– Да! – Он кивком головы подтвердил свои слова. – Я ей поверил… Марго честная девушка. Единственная нормальная в этом дурдоме!

– Вы встретились, а дальше?

– Попили кофе, и она поехала домой.

– К себе домой или к Афродите?

– Сказала, что к себе, а что?

– Ее видели у дома покойной около половины десятого утра… – Митрофан прищурился. – Уж не она ли та самая девушка, которая жила у Афродиты?

– Я не знаю, – упрямо сжал губы Саша.

– Больше вы ее не видели?

– Нет.

– Она не приезжала?

– Нет.

– Пропустила работу? Насколько я знаю, этой ночью ваш бордель принимал иностранных гостей… – Митрофан вопросительно посмотрел на охранника, ожидая ответа, но парень продолжал играть в молчанку. – Так видели вы ночью Марго или нет?

– Нет. Ее здесь не было. Я не знаю, где она.

Митрофан подошел к парню вплотную, приблизил свое грубое лицо к точеному смуглому лицу Саши и шепотом спросил:

– Кого вы прячете в доме?

– Никого.

– Врете, Александр. В особняке кроме Мадам и Кати есть еще кто-то. Кто?

– Я не знаю.

– Через час я приду с ордером и все равно узнаю… Так что? Это Марго?

Александ молчал.

– Не пойму, – устало сказал Митрофан, – что у нас имеет место: корпоративная солидарность или преступный сговор? Почему вы не хотите помочь следствию? Марго ничего не угрожает, просто я хочу с ней побеседовать…

В кармане охранника запиликал мобильный телефон («Черный бумер, черный бумер», везде одно и то же!). Александр посмотрел на дисплей, потом на окно особняка, затем на Голушко.

– У вас все, товарищ старший следователь? А то мне работать надо…

– Хозяйка боится, как бы вы не сболтнули лишнего? – насмешливо спросил Митрофан.

– Ни ей, ни мне нечего скрывать.

– Значит, вы оба с удовольствием придете в мой кабинет для дачи показаний…

– Вы собираетесь вызвать нас повесткой?

– Естественно…

– Я приду, а вот насчет Мадам… – Александр вполне доброжелательно посмотрел на Голушко и сказал с сожалением: – Вам она не по зубам, Митрофан Васильевич. Оставьте ее в покое…

Проговорив это, Саша развернулся и быстрым шагом направился к крыльцу дома.

Через секунду он скрылся за дверью, а Голушко остался стоять в саду в компании жирных голубей, грустных атлантов и своих мрачных мыслей.

Базиль

Изысканное двухэтажное здание «Экзотика» Базиль помнил с детства. Естественно, в те далекие послевоенные годы в этом особняке никакого борделя не было, в нем заседали комсомольские вожаки – «Штаб ВЛКСМ», кажется, такая табличка висела тогда на его фасаде. Мальчишкой он считал, что штабисты вселились в этот дворец не по праву, потому что такое роскошное строение должен занимать кто-то выдающийся, например маршал Жуков или писатель Шолохов, а то и сам товарищ Сталин, но не кучка вечно пьянствующих комсомольских вожаков.

Маленький Вася не мог смотреть на то, как эти вандалы заваливают каменные вазоны мусором, как отковыривают от крыльца мозаику, как выливают с балкона помои, не заботясь о том, что они ниспадают мутным водопадом на головы грустных атлантов. Вот именно атлантов Васе было жальче всего! Таких сильных, таких красивых и таких несчастных…

В хрущевские времена, когда в особняк вместо штабистов вселились коммунальщики (кто-то из отцов города решил, что в красивейшем здании города должен размещаться ЖЭК), атланты загрустили еще больше – теперь за их мускулистыми ногами вечно хмельные слесари прятали от начальства бутылки с портвейном.

В годы перестройки здание вообще заколотили. Сменяющие друг друга хозяева довели дом до аварийного состояния. Заколоченным он простоял несколько лет, пока его не выкупил какой-то богатей и не вернул ему звание дворца. Теперь дом смотрел на улицу не забитыми фанерой окнами, а новыми стеклопакетами. На крыше вместо ржавого железа появилась черепица. На виньетки, молдинги, бордюры вернулась позолота. Битые вазоны уступили место целым, мраморным, крыльцо обзавелось новым мозаичным покрытием. Даже атланты, чьи лица за последнее время из грустных превратились в отчаянные, повеселели. Короче говоря, дом обрел новое рождение!