Полина Дашкова - Херувим (Том 2)
«О кипрском счете Шамиль пока ничего не знает, — думала Анжела, сидя в пустой холодной ванне и морщась от озноба, — но это пока. Рано или поздно узнает. И что? Опять разобьет физиономию, на этот раз уже окончательно? Но тогда я его сдам. Правда, пока я плохо представляю себе, каким образом я это сделаю, но попытаться могу. Этот счет мне поможет. Там у него огромная сумма, он не сумеет просто плюнуть на такие деньги. Я сдам его, а он меня. Мы никогда это не обсуждали, но оба отлично понимаем без всяких слов. Впрочем, если он изуродует меня навсегда, я все равно не стану жить, так что пусть сдает. Мне будет уже без разницы!»
Домработница Милка осторожно намыливала ей спину губкой и поливала тоненькой струйкой из душа, стараясь не намочить повязку.
— Сделай погорячей, холодно, — сердито рявкнула Анжела.
— Нельзя. Пойдет пар.
— О Господи, как же мне все это надоело! Хватит. Давай полотенце.
Милка бережно завернула ее в махровую простыню.
— Сейчас согреешься.
Но согреться Анжела не смогла даже в постели, под двумя одеялами. Чем яснее вспоминала она подробности своих разговоров с доктором Тихорецкой, тем беспощаднее колотил ее озноб.
«Идиотка… я же ей практически все рассказала. Зачем? Я так классно вела себя с ментами, со следователем, с теткой, которая приходила в больницу под видом врача. А тут сорвалась, как последняя кретинка. Спрашивается, кто меня тянул за язык? Как будто я забыла, какая у Шамки интуиция?! Он по запаху, за тысячу километров, может угадать человека, который владеет опасной для него информацией. Когда он в самом начале позвонил Юлии Николаевне домой в половине четвертого утра, он не ей угрожал, а мне. У него не возникало никаких опасений насчет следователей, ментов, чекистов. Но он заранее знал, что я раскисну наедине с доктором, который согласится мне помочь».
Анжела давно заметила это свое дурацкое свойство: пока на нее давили, пока с ней хитрили, она держалась молодцом. Но стоило погладить ее по головке, просто пожалеть, и она теряла бдительность. А то, что понимала о самой себе она, безусловно, знал о ней и Шамиль Исмаилов.
«Нет, я ничего не рассказала Юлии Николаевне, — думала она, пытаясь успокоиться, — но я рассказала практически все. Я зачем-то назвала вслух имя Герасимова. Зачем? Какого хрена? Я у нее на глазах порвала его фотографию. Мне просто хотелось пожаловаться. В детстве я жаловалась своему дяде. Он умел слушать. Я вываливала на него все свои проблемы и становилось легче. Потом, когда дяди рядом не было, я могла чем-то поделиться с Генкой, чем-то с подругами. В крайнем случае я просто смотрела в зеркало и жаловалась самой себе. Теперь я лишена даже этой малости. Но держать все внутри невозможно. Я ведь не железная. Шама видит меня насквозь и напрягается из-за доктора. Но наверняка из-за нее напрягаются и те, кто ловит Шаму. Она вполне может сотрудничать с ними. Во всяком случае они ее предупредили, кто я и с кем дружу. Или нет? Ну ладно, допустим, из моих с ней разговоров можно сделать вывод, что избили меня никакие не случайные хулиганы, а мой близкий друг Шамиль Исмаилов. Что дальше?»
Дальше зазвонила «Моторолла». Было два часа ночи. Проклятая игрушка не только издавала мелодичный щебет, она еще дергалась и подпрыгивала в кармане пижамной кофты. Анжела вылезла из кровати и покорно поплелась в ванную.
— Вспомнила? — тихо, вкрадчиво спросил Шамиль.
— Слушай, что ты меня достаешь, а? Ты бы лучше доставал этого придурка Герасимова! — рявкнула Анжела шепотом.
Она не думала о том, что говорит, она просто стала защищаться, нападая. В ответ последовала долгая нехорошая пауза. Анжела почувствовала, что ляпнула нечто лишнее.
«Правда, почему он не тронул Герасимова? Он должен бы его в бетон закатать. А может, я просто не знаю и уже закатал?» — пронеслось у нее в голове и, чтобы заглушить тревогу, прервать паузу, она произнесла как можно пренебрежительнее:
— Ты мужик или кто? Твоей девушке нанесли страшное оскорбление. Ну скажи мне, джигит, почему эта мразь до сих пор не в могиле?
— Я спрашиваю, ты вспомнила, о чем говорила с докторшей? — холодно отозвался Шамиль.
— И вспоминать нечего! У нее в машине музыка играла. Вертинский. Ты, конечно, не знаешь такого. Так вот, я ей рассказывала, что собиралась сделать клип по одной из его песен. А когда я говорила с тобой по телефону, то объяснила потом, что это звонил Генка. Все? Ты доволен?
— Ты говорила с ней о Герасимове? — тихо спросил Шамиль.
У Анжелы побежали мурашки по спине. Частная клиника пластической хирургии наверняка имела какую-то свою бандитскую крышу. А у Шамиля хорошие контакты с тремя крупнейшими бандитскими группировками Москвы. Он вполне мог договориться о том, чтобы все разговоры Анжелы с доктором записывались и передавались ему.
«Нет. Это уж слишком! — мысленно рявкнула на себя Анжела. — В клинике сейчас наверняка работает ФСБ. Шамиль, конечно, многое может, но он не шеф гестапо, он всего лишь чеченский авторитет. Однако как быть? Сказать правду немыслимо. Соврать опасно…»
— Шамочка, солнышко, — пропела она нежно, — ну почему ты меня совсем не жалеешь? Я, между прочим, спать хочу. Я сижу в ванной, у меня ноги голые, мне холодно.
— Ответишь на вопрос, будешь спать.
— На какой вопрос, милый? Я не поняла.
— Ты что-нибудь говорила доктору о Стасе Герасимове?
— Ой, не помню, совершенно не помню. Шамочка, я тебя умоляю, объясни, почему Стас Герасимов до сих пор остался темой для разговора? Его не должно быть на свете после того, что он сделал. — Анжела подвинула к себе пушистый коврик, села на него, но он оказался влажным и пришлось опять сесть на жесткий борт ванной.
— Обо мне ты будешь молчать, — задумчиво, отрешенно пробасил Шамиль, — это я знаю, на то, чтобы не болтать обо мне с докторшей, у тебя ума хватит. Но ты женщина. Тебе надо пожаловаться, поплакаться, и ты вполне могла рассказать докторше о том, как обидел тебя Герасимов. Рассказала или нет?
— Не-ет! — ноющим, жалобным голоском протянула Анжела. — Нет, Шамочка, я все-таки тебя не понимаю. Ты что, боишься за него, за этого козла вонючего?
— Ладно, хватит дурочку валять, — он повысил голос, — ответь мне честно, по-хорошему, и мы больше не будем это обсуждать. Я просил тебя вспомнить, о чем ты говорила с доктором Тихорецкой. Я дал тебе для этого достаточно времени. Теперь я тебя слушаю.
— Ну ты зануда, Шамка, — проворчала Анжела и громко, выразительно зевнула в трубку, — мы с доктором обсуждали мои операции, я просила выписать что-нибудь обезболивающее, у меня швы чешутся, спать не могу. Потом я спросила у нее, как открывается окно. Она показала, но предупредила, что мне надо опасаться сквозняков, ни в коем случае нельзя простужаться, потому что, если я чихну, швы могут разойтись. Ну как, интересно тебе? Мне продолжать?
— Продолжай.
— О Господи, ты даже не просто зануда, ты чемпион мира по занудству. Еще мы говорили о музыке, о Вертинском. Еще я жаловалась ей на Генку, что он не приехал за мной, не оставил денег даже на такси.
— Так. Дальше.
— Ну потом она рассматривала фотографии, которые валялись у меня в палате. На одной из них вполне мог быть Герасимов. Но специально о нем мы не говорили. Все? Я могу наконец лечь спать? И пожалуйста, умоляю тебя, не поминай ты больше про этого козла. Не можешь порвать его на куски, так хотя бы не поминай о нём при мне, хорошо?
— Спокойной ночи, — ответил Шамиль и тут же раздались короткие гудки.
Глава двадцать девятая
— Я ничего не могу сказать без полного серьезного обследования, — заявил грек-онколог, прощупав Владимиру Марленовичу живот, заглянув в рот и оттянув веки, — вы должны были обращаться к врачам в России до приезда сюда.
— Они сказали, что у меня рак желудка с метастазами в печень и легкие.
Выпуклые темно-синие глаза грека скользнули по лицу Владимира Марленовича, тонкие смуглые пальцы отбили быструю дробь по подлокотнику.
— Может, вам стоит пройти повторное обследование у нас? — спросил он, чуть понизив голос. — В Керкуре замечательная клиника, специалисты, оборудование…
— Зачем?
Грек сдвинул смоляные брови, расстегнул верхнюю пуговку белоснежной рубашки:
— Это обойдется вам не дороже, чем в России. Возможны скидки.
Они говорили по-английски, тихо и быстро. Наталья Марковна их не понимала, напряженно переводила взгляд с врача на мужа, глаза ее двигались туда-обратно, словно она следила за полетом теннисного мяча. При слове «канцер» она вздрогнула.
— Дело не в деньгах, — снисходительно улыбнулся генерал, — я знаю свой диагноз и ни одного дня не хочу проводить в клинике.
— Почему?
— Потому что мне слишком мало осталось жить.
— Без медицинской помощи вам останется значительно меньше, — грек принялся сосредоточенно крутить массивный перстень с темным сапфиром и на генерала старался не смотреть.
