Елена Михалкова - Нежные листья, ядовитые корни
За вином последовали две перемены блюд, затем кофе, десерты… Маленькой стычке Циркуля и Кувалды не дали вырасти в полноценную свару, хотя кое-кто явно сожалел об этом. И общий разговор вернулся в мирное русло.
Теперь Рогозина сосредоточила общее внимание на себе. Критиковала манеры французов, смешно изображала в лицах, как ведут себя итальянские мужья по отношению к женам и мамам, развлекала сценками из быта африканских племен. Солировала, но солировала умело. Царила, но не подчеркивая разницы между собой и остальными. Даже Мотя Губанова, для которой все рогозинские истории были из жизни инопланетян, включилась в общий разговор.
Первоначальная неловкость окончательно рассеялась.
«Как пишут в книжках, за обедом царила непринужденная атмосфера», – подумала Маша.
Саша Стриж наклонилась к ней.
– Дурацкое какое-то ощущение у меня.
– Ты о чем?
– Такое чувство, будто мы имеем дело не с Рогозиной, а с ее реинкарнацией. Которая даже не помнит, что она там натворила в прошлой жизни! Согласись, глупо предъявлять счеты новому перерождению.
Саша попала в яблочко. Маша смутно ощущала что-то похожее, но не могла выразить так точно. В ее душе зародилось сожаление, что она не принимала всерьез эту девочку в школе. Тихая, незаметная, вечно себе на уме. Из достоинств разве что умение шевелить ушами. А стоило бы к ней приглядеться! Глядишь, в компании подруги было бы не так тошно отсиживать годы до последнего звонка.
«Глупо предъявлять счеты». Вот именно! Маша хотела посмотреть в лицо детским страхам, а ее обманули: вместо жестокосердной девчонки подсунули милую состоятельную даму. У Маши никак не получалось связать ее с той, прежней Рогозиной. За годы, прожитые за границей, Светка приобрела слабый акцент, и это еще больше усиливало иллюзию «перерождения». «И где та, кого я боялась? Это даже смешно, впору кричать: верните мне прежнюю Рогозину».
– Саш, а Саш?
– М-м?
– Можешь честно сказать, почему ты приехала в «Тихую заводь»?
– В каком смысле?
Показалось Маше, или Стриж в самом деле напряглась?
– Вот смотри: нас здесь восемь – не считая Светки, которая все это затеяла. Все взяли отпуска или отпросились у своих семейств. Пристроили котов, распихали попугайчиков по знакомым… Понимаешь, к чему я веду?
– Пока не очень. – Голос Саши зазвучал на удивление сухо.
– Каждая из нас приложила известные усилия, чтобы попасть в «Тихую заводь». Спрашивается – отчего? У нас никогда не было тесной дружбы в классе. Мы здесь явно не ради друг друга.
Она сделала паузу, давая Саше возможность ответить. Стриж молчала.
– Лосина здесь потому, что халява, – начала перечислять Маша. – Кувалда с Совой – потому что бывшие Светкины приятельницы. Мотя наверняка воспользовалась случаем, чтобы отдохнуть от семейства. Она многодетная мать, ты знаешь?
Саша молча кивнула. Маша взглянула на ее лицо и пожалела, что затеяла этот разговор. Но останавливаться было поздно.
– Что здесь делают Белка и Липецкая, не знаю. А ты, Саша? С Рогозиной ты почти не общалась, ни с кем из нас не дружила…
– Извини, меня, кажется, Аномалия зовет, – перебила ее Стриж.
Липецкая и впрямь делала какие-то знаки, но не ей, а официанту. Саша стремительно поднялась и перешла на другую сторону стола.
«Ай да я, – с горечью сказала себе Маша. – Ай да молодец. Обидела человека. Полезла к нему со своим никчемным любопытством».
Она расстроилась. И извиняться глупо, и делать вид, что все нормально, после того как Стриж сбежала, тоже не слишком умно.
Саша уже сидела рядом с Анной, очень тонкая и прямая, как стрела, и старалась улыбаться. Но нежно-розовый румянец сменился отчетливой бледностью.
И тут Маша насторожилась. Голос совести по-прежнему твердил, что она была бестактна, но теперь Маша прислушивалась не к нему, а к своей интуиции.
В конце концов, она не спросила ничего криминального. Стриж всегда могла отшутиться, соврать или перевести разговор на другую тему. Однако Машин внезапный вопрос так подействовал на нее, что она не выбрала ни один из этих способов и попросту сбежала.
Вот она сидит напротив: бледная, враз подурневшая, автоматически кивающая в такт речам Анны. Маша готова была поклясться, что Стриж не слышит ни слова из того, что ей говорят. Остановившийся взгляд замер на сверкающем браслете, обхватывающем по-детски тонкое запястье Любки Савушкиной.
«Зачем ты в действительности приехала сюда, Саша Стриженова?»
2Вот так! Три часа болтовни – и они уже готовы меня любить.
Первая часть Марлезонского балета отыграна превосходно.
Завтра мои девочки проснутся расслабленными. Они почти приняли обновленную меня и теперь не ждут никакого подвоха. Так и слышу их голоса: «Рогозина стала совершенно другим человеком! Такая милая! Такая деликатная!»
Им хочется верить, что люди меняются к лучшему.
Но это вовсе не так. Люди либо становятся сильнее, либо остаются такими, какими были.
Лишь одна из моих бывших одноклассниц знает, что я представляю собой на самом деле. Сомневаюсь, сможет ли она заснуть этой ночью.
Не спи, дорогая! Мучайся от догадок, что ждет тебя завтра.
Но самое главное наступит на третий день. Развязка! Срывание покровов и разоблачение тайн! Эх, мне бы писать романы… Как минимум один я сотворила из своей жизни, и получилось неплохо.
Этот день подходит к концу – долгий и очень успешный день. Кажется, я нигде не допустила ошибок.
Единственный человек, вызывающий у меня беспокойство, – Маша Елина. Мне не нравится, как она смотрит на меня. Не доверяю рыжим! Выглядят бесхитростными, но внутри потемки чернее закоулков лисьей норы.
Как смешно она одеревенела, когда я обняла ее – Буратино, да и только. Она опаздывает с контролем выражения своих эмоций лишь на долю секунды, но этой доли мне хватает. Я все вижу, маленькая моя лисичка! Ты ждешь ловушки. Подставы. Удара исподтишка.
И поскольку в этом она не ошибается, после обеда я бросила все усилия на то, чтобы растопить ее недоверчивость.
Но черт бы побрал этих воспитанных женщин! У меня ничего не получилось. Она рассказывала о том, что я и так знаю: замужем, есть сын от первого брака, зарабатывает тем, что пишет сценарии для детских передач. Между прочим, ни словом не обмолвилась, что муж – частный детектив.
Я испробовала все, чтобы разговорить ее и расположить к себе. Зашла с беспроигрышной карты про детей – мимо. Переключилась на ее работу – снова промах. На личную жизнь! – она молчит. Сплетни – м-м-м, какая сладкая тема! – а она вежливо уходит от разговора.
Неужели ей настолько сильно досталось тогда, в школе? Или чувствует что-то неладное?
Первое мне на руку, второе нет. Если она поделится с другими своими подозрениями…
Что ж, Маша Елина, мне жаль, но ты не оставила мне выбора. Завтра я нанесу тебе такой удар, чтобы ты не могла думать ни о чем другом, кроме собственной боли. Убирайся в свою нору и зализывай раны, рыжая женщина с внимательным взглядом серых глаз, ни разу не улыбнувшаяся мне за весь день.
Не вздумай испортить мою игру!
3Мотя проснулась от вибрации телефона.
– Прохлаждаешься, мать? – строго сказал в трубку Валера. – Тут без тебя пять мужиков от голода с ума сходят, а ты! А что ты?
– А я в постели блаженствую, – тающим от счастья голосом поведала Мотя.
Валерка посопел в телефон.
– Ух, я бы с тобой поблаженствовал, – пригрозил он наконец, понизив голос. «Мальчишки рядом бродят», – поняла Мотя.
– Вот вернусь… – пообещала она, нежно сжимая трубку.
В дверь номера постучали.
– Соскучился без тебя, – уже человеческим голосом сказал муж. – Давай там романы-то не крути, слышь?
Мотя поскакала к двери, на полпути спохватилась и вернулась за халатом. В дверь по-прежнему стучали. Халата она не нашла и завернулась в одеяло.
– Валер, тут ко мне кто-то ломится! Я тебе перезвоню.
– Кто еще ломится! Вот приеду и кости ему переломаю! И тебе наваляю по первое число – слышь, жена?
– Я позвоню!
Мотя нажала «отбой» и ринулась к двери, путаясь в одеяле.
Валерка ревновал ее всерьез, и это ей необычайно льстило. Если на улице незнакомый мужчина бросал на его жену мимолетный взгляд, Валерка начинал закипать. «Вот так толстуха!» – читала Мотя на лицах встречных. «Вот так роскошная женщина! Хочу себе такую!» – читал Валерка. Он пушил свои черные усищи, вращал глазами и грозил, что в следующий раз побьет мерзавца.
В такие минуты он становился ужасно смешной, нелепый и невозможно, невозможно родной. Один раз Мотя, забыв о стеснительности, расцеловала его прямо на улице – к огромному смущению обоих. Прохожие, конечно, развлеклись, наблюдая их пару: большая толстопопая Мотя и щуплый носатый Валера с усами щеткой. Но мужу было на это наплевать. «Ах ты моя темпераментная чертовка!» – мурлыкал он, щипая Мотю за задницу.
