Таинственная четверка - Татьяна Викторовна Полякова
– Что касается нас – несомненно.
– То есть ты от меня без ума?
Он криво усмехнулся.
– Не волнуйся, я знаю, что у меня никаких шансов.
– Серьезно?
Мы смотрели в глаза друг другу, и я вдруг ухватила его руками за шею, притянула к себе и поцеловала.
Жаль, мне так и не довелось выяснить, чем могла закончиться эта сцена, не появись вдруг Димка. Он вошел в кабинет со словами:
– Прошу к столу… – И замер. А я расцепила руки.
Мы смотрели на Димку, а он на нас. Длилось это не меньше минуты.
– Идемте обедать, – сказала я, обходя его, и направилась в столовую.
Лионелла успела накрыть на стол, появляясь, как всегда, практически бесшумно. Собственно, только ее едва слышные шаги да редкое звяканье серебра о фарфор нарушало тишину комнаты. При этом мне хотелось орать в голос. Что-нибудь нецензурное. Димкины эмоции можно было сравнить с костром, пламя взмывало все выше и выше, чувства Бергмана, как всегда, были для меня недосягаемы, словно его и не было рядом.
Димка не выдержал первым. Не дождавшись десерта, вышел из-за стола.
– Мне не следовало это делать, – тихо сказала я, когда за ним закрылась дверь.
– Ты вправе делать все, что сочтешь нужным, – ответил Бергман.
Голос звучал ровно, похоже, Максимильян единственный из нас сохранял спокойствие. Аппетит у меня и до этого отсутствовал, а тут я решила, что и притворяться ни к чему, поднялась, задвинула стул и отправилась к себе.
В комнате я обнаружила Димку. Он сидел на подоконнике и смотрел в окно.
– Что это было? – спросил он, когда я вошла.
– Он сказал, все мужчины от меня без ума. Я решила проверить.
– И как?
– По-моему, жизнь я ему усложнила. Не слишком большая цена за то, что он морочит мне голову.
Димка досадливо усмехнулся.
– Не знаю, что за игру ты затеяла, но шутить с Джокером не советую.
– А то что? – хмыкнула я.
– Даже представлять не хочу, – покачал он головой. – Ты заигрывала с Воином, встречалась с Климом, а теперь целуешься с Джокером. У тебя есть какой-то план?
– Нет у меня планов, – досадливо ответила я и вздохнула. – Я считаю, что наглое вранье должно быть наказуемо.
– Что ты называешь враньем? – нахмурился он.
– Его слова, что он сходит по мне с ума.
– Он этого никогда не скрывал, – пожал Димка плечами.
Я, признаться, растерялась.
– Он говорил, что влюблен в меня? – похоже, я начала заикаться от эдакой новости.
– Нет. Но это и так ясно. Когда мы обсуждали это…
– Вы обсуждали свои чувства ко мне?
– Да. А что такого? От того, кого ты выберешь, многое зависит. Вот мы и прикидывали, какие у нас шансы. Трое мужчин и одна женщина. Так было всегда. Я хочу сказать: мы всегда любили тебя и только тебя.
Я потерла нос, помолчала. Посмотрела на Димку.
– У тебя нет ощущения, что мы в сумасшедшем доме?
– Не могу понять, почему ты упорно в нем сомневаешься? – посетовал Димка, в глазах его была печаль.
– Я думала, ты ревнуешь, – решила я вернуть его к действительности.
– Ну да. Конечно, ревную. Но это не имеет значения. Куда важнее другое.
– Ага, наша миссия. Мы же ее вроде выполнили? Черный Колдун мертв. Или нет?
– Ты сомневаешься? – испуганно спросил Поэт.
– Я не могу сомневаться или не сомневаться в том, что искренне считаю белой горячкой. Ладно, топай отсюда. Если пойдешь к нему докладывать о нашем разговоре, передай, пусть не парится, поцелуй – просто глупая шутка. Хотя, нет, не говори.
– Джокер предупреждал, – вздохнул Димка, поднимаясь. – Надо набраться терпения. После гибели Воина ты малость не в себе.
– Ага. Он – провидец. Да еще и на редкость заботлив.
– Может, ты в него втюрилась? – с сомнением глядя на меня, спросил он.
– Может. Тебе что больше нравится? – спросила я.
Он покачал головой и удалился. А я поудобнее устроилась на подоконнике.
– Мне не стоило возвращаться, – сказала я вслух, но и в это свое утверждение не очень верила.
Минут пятнадцать я смотрела в окно, гадая, отправился ли Соколов к Максимильяну, и пыталась представить их возможный разговор.
Тут дверь распахнулась, и в комнату заглянул Димка, по выражению его лица было ясно: вовсе не за тем, чтобы продолжить недавнюю беседу.
– Джокер ждет в кабинете, похоже, у нас чепэ.
Гадая, что произошло, я спешно покинула комнату и едва не столкнулась с Бергманом. Он шел мне навстречу.
– Собирайся, мы едем в больницу, – сказал он.
– Что случилось?
– Нашу Евдокию доставили туда после аварии. Она попросила врача позвонить нам.
Через пять минут мы уже были в машине. Вопросов у меня возникло множество, и мне не терпелось их задать, но я понимала: вряд ли Бергман способен на них ответить. Оставалось набраться терпения.
Врача мы нашли в ординаторской, куда нас проводила медсестра. Высокий мужчина лет сорока поднялся из-за стола, где что-то заносил в компьютер.
– Вы по поводу Боровской? – спросил он, пожимая руку Бергмана.
– Что с ней?
– Ничего страшного. Она ударилась лбом, пришлось наложить шов. Мы сделали все максимально корректно, уверен, в глаза бросаться не будет. Сотрясения нет. У нее подскочило давление, жаловалась на боль в груди, я опасался инфаркта. Но, кажется, все нормально. Пару дней мы ее понаблюдаем и отпустим.
– Спасибо, – кивнул Максимильян. – Вы в курсе, что произошло?
– В общих чертах. Не справилась с управлением. Слава богу, что все обошлось.
– Мы можем с ней поговорить?
– Конечно. Двенадцатая палата. У нее посетитель. Недавно разговаривал со мной. Очень переживает.
– Как думаешь, это Зорин? Или ее массажист? – спросила я по дороге в палату.
– Сейчас узнаем. Но, если честно, сомневаюсь, что Зорин.
Постучав и услышав «да», мы вошли. Палата оказалась из категории ВИП. Правда, выглядело все довольно скромно: кровать, тумбочка, диванчик, холодильник и телевизор на стене. Зато Боровская была избавлена от соседей.
Евдокия Семеновна полулежала на кровати и вытирала салфеткой лицо, на лбу широкая полоса лейкопластыря. Рядом на стуле примостился Альберт и разглядывал свои руки.
– Спасибо, что пришли, – увидев нас, сказала Боровская, убрала салфетки в тумбочку и повернулась к Альберту: – Иди, мой друг, завтра увидимся. Нам тут поговорить надо.
Альберт кивнул и, не глядя на нас, покинул палату.
– Переживает, – вздохнула Боровская. – Только он и переживает. Остальным и дела нет. Впрочем, оно и к лучшему. Набегут кто попало. Дура-медсестра вздумала у меня автограф спросить. Мама ее, видите ли, очень меня любит. Хорошо хоть, не прабабушка. Садитесь, –
