Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Дик Фрэнсис
Я, конечно же, читал высказывания мужей и жен, которые «не ожесточились» после убийства супруга, и никогда не мог этого понять. Смерть Яна Паргеттера вызвала во мне ярость по отношению к тому, кто самонадеянно решил, что имеет право убить человека.
Благодаря Аскоту и Сэнд-Кастлу мой доселе дремавший интерес к скачкам, казалось, окончательно готов был пробудиться, и этой зимой я потратил три или четыре субботы, чтобы съездить в Кемптон или Ньюбери и посмотреть скачки с препятствиями. С Урсулой Янг мы уже были в приятельских отношениях, и именно от этой бодрой, хорошо информированной лошадиной свахи я получил больше сведений о Яне Паргеттере и его смерти.
— Выпьете? — предложил я в Кемптоне, прячась в поднятый воротник от пронизывающего ветра.
Она посмотрела на часы (сколько я ее видел, она ничего не делала, не сверившись со временем) и согласилась пропустить глоток. Виски для нее, кофе для меня, как и в Донкастере.
— Теперь признайтесь, — потребовала она, крепко стиснув стакан и крича мне в ухо сквозь общий гул бара, набитого такими же продрогшими клиентами, жаждущими согреться изнутри, — когда вы задавали все те вопросы про паи на жеребцов, имелся в виду Сэнд-Кастл?
Я улыбнулся, но не сказал ни слова, усердно заслоняя свой кофе от толчков соседских локтей.
— Видимо, так, — заключила она. — Смотрите — вон столик. Быстрей за него.
Мы уселись в углу, а над нашими головами грохотал бар, и кабельное телевидение транслировало повтор решающих моментов прошлых заездов. Урсула приблизила свою голову к моей.
— Вот это выкинул номер Оливер Нолес!
— Вы одобряете? — поинтересовался я.
Она кивнула.
— Он с одного хода попал в дамки. Быстро соображает. Толковый мужик.
— Вы его знаете?
— Да. Частенько встречались на торгах. Он женат на воображале, которая бросила его ради канадского миллионера или кого-то еще, и, может быть, еще поэтому он метит в экстра-класс; просто, чтоб ей доказать. — Урсула жестко улыбнулась. — Она сделала ему по-настоящему больно. Надеюсь, у него все получится.
Она отпила половину своего виски, и я заговорил про Паргеттера. Ее лицо исказилось от гнева, такого же, какой чувствовал я сам.
— Его никогда не бывало дома по вечерам, он вечно спасал жизнь какого-нибудь средненького жеребенка с коликами. Ну что за скотство! Он домой за полночь пришел, а убийца был уже в доме, наверное, тащил все, что попадало под руку. Понимаете, жена Яна с детьми гостила у матери. Полиция считает, убийца думал, что дом опустел на всю ночь. — Ее передернуло. — Он ударил Яна по затылку медной лампой, взял ее со стола в гостиной. Схватил, что попалось. Не обдумывая заранее. Так по-дурацки... — Она разволновалась, как, наверное, каждый, кто его знал. — Вот горе-то! Он ведь был по-настоящему хорошим человеком, хорошим врачом, все его любили. И вот из-за такой ерунды, да и то впустую... Полиция нашла кучу серебра и украшений, завернутых в одеяло. Оно валялось там же, в комнате. Они считают, что вор перепугался и бросил все, когда Ян вернулся домой... пересмотрели весь дом, и пропал только его чемоданчик с инструментами и кое-какие лекарства, которые он брал с собой в тот вечер... не из-за чего убивать... даже наркоману. Ничего там такого не было. — Она замолчала и перевела взгляд на свой почти опустевший стакан, и я предложил ей повторить.
— Нет, спасибо, пожалуй, одной достаточно. А то разнюниться тянет.
Понимаете, мне нравился Ян. Он был стоящим человеком. Удавила бы эту тварь, которая его убила!
— Думаю, Кальдер Джексон разделяет ваши чувства, — сказал я.
Она подняла взгляд. Ее лицо, отлично сохранившееся для пятидесяти лет, исполнилось неподдельного участия.
— Кальдеру будет страшно недоставать Яна. Не так много вокруг ветеринаров, которые не только пускают целителя на свой порог, но и обращаются с ним как с коллегой. У Яна не было профессиональной ревности. Это большая редкость. Очень хороший человек. От этого еще хуже.
Мы вновь вышли на промозглый ветер, и я в тот день проиграл пять фунтов, о чем Лорна Шиптон обязательно наябедничала бы дядюшке Фредди, если бы узнала.
Две недели спустя по приглашению Оливера Нолеса я еще раз посетил его хозяйство в Хартфордшире, и хотя снова было воскресенье и еще стояла зима, атмосфера в поместье разительно изменилась. Там, где раньше все погружено было в тихую зимнюю спячку, теперь пробудилась недремлющая суета и рвение; где рассеянно бродили по загонам матки с жеребятами, теперь неспешно разгуливали толпы кобыл с огромными животами.
Посев приближался к жатве. Жизнь поспела, вот-вот она появится на свет, а во тьму упадут новые семена. Я не был, строго говоря, сельским ребенком (десять акров лесистого холма в Суррее), и для меня рождение животных оставалось чудом и праздником; для Оливера Нолеса, по его словам, это служило постоянным источником беспокойства, прибылей и потерь.
— Полагаю, — откровенно сказал он, сопровождая меня в первый большой двор, — что к одной вещи я мысленно не подготовился: к значению жеребят, которые должны будут здесь родиться. Я имею в виду... — Он обвел рукой терпеливые головы, выглядывающие над рядами нижних дверок. — ...Этих кобыл предназначали для лучших жеребцов. У них легендарные родословные. Они — история. — Его благоговение было почти ощутимо. — Вы понимаете, я не сознавал, сколько тревог они мне принесут. Мы всегда старались делать для жеребят все, что могли, мы ведь обязаны, но если какой-нибудь умирал, это не было трагедией. А с этими... — Он виновато улыбнулся. — Мало, оказывается, просто приобрести Сэнд-Кастла. У нас должна быть очень прочная репутация, чтобы нам доверяли содержание элитных племенных кобыл.
Мы с ним прогуливались вдоль ряда денников, и он описывал мне в деталях происхождение каждой кобылы, к которой мы подходили, и жеребенка, которого она вынашивает, и даже на мой непросвещенный взгляд это звучало так, словно все победители Дерби и Оукса за прошедшую половину столетия имели отношение к грядущему поколению.
— У меня не было сложностей с продажей номинаций Сэнд-Кастла, — говорил хозяин. — Даже по сорок тысяч фунтов. Я мог выбирать в какой-то мере, какую кобылу принять. Так странно было отказываться от кобыл, которых я считал неподходящими!
— Нет ли искушения, — ненавязчиво поинтересовался я, — продать больше сорока мест? Чтобы... э-э... принять сверх нормы взнос... не облагаемую налогом наличность... по-тихому?
Его это скорей позабавило, чем оскорбило.
— Не скажу, что такого не делают ни на одном
