Эпидемия D - Джереми Бейтс
Шоссе Мид-Кейп постепенно сузилось до двух полос. В годы моего детства этот участок трассы называли «аллеей самоубийц» – тут было много лобовых столкновений. Теперь здесь стоит разделительный барьер с отражающими столбиками, но я все равно сбросил скорость.
Мимо мелькали идиллические пейзажи. Высокие, с пышными кронами сосны, многие из которых обрели немыслимые формы под воздействием ветра, возвышались над черными и белыми дубами, красными кленами и буками. Холмы перемежались долинами, оврагами, болотами и реками. Дюны, лесистые морены и заросшие травой равнины пронизывал всепроникающий запах океана, напоминавший о том, что он где-то рядом.
Автострада проходила через большинство городов на мысе, но Чатем обходила с севера, поэтому в Харвиче я свернул на Главную улицу. И тут на меня накатила ностальгия. Я проехал мимо ресторана, куда по особым случаям родители водили меня, моих братьев и Бриттани, после чего мы шли есть мороженое с бананом. Дальше бухта Сакатукет, где отец учил меня ловить рыбу – один раз я так лихо забросил, что спиннинг улетел в море. Знакомые семейные магазинчики, частные гостиницы и таверны совершенно не изменились. Как и характерная местная архитектура: устричные бары, маленькие деревянные мостики, непритязательные дома в стиле Кейп-Код, старые, и в то же время современные. Парк, где играла бейсбольная команда «Чатемские рыбаки», а летом по выходным разворачивался оживленный блошиный рынок, на котором продавалось все: недорогой антиквариат, инструменты, старые книги и журналы, уцененные футболки и нижнее белье, толстовки с символикой Кейп-Кода. А вот и солидный общественный клуб Чатема, куда я несколько лет ходил в скауты и где, как ярко помню, впервые написал свое имя печатными буквами – с «Е» наоборот.
Многое в этой части мыса осталось прежним, но перемен тоже хватало. Многие здания на «моей» стороне Главной улицы – то есть к востоку от Стейдж-Харбор-роуд – остались прежними, но теперь в них гнездился новый бизнес. Магазины уцененных товаров, лавки безвкусных сувениров для туристов и обветшалые риелторские конторы, занимавшиеся арендой жилья на лето, уступили место модным магазинам посуды, изысканным бутикам и пафосным галереям.
Я был особенно разочарован, обнаружив, что «Обеды у Теда» – пропитанная запахами горелого жира забегаловка, которую держали родители Джастина Ги, – превратилась в модную пекарню, которая прекрасно смотрелась бы на Ньюбери-стрит в Бостоне. Я позавтракал плотно, но решил, что стоит перекусить, поэтому припарковался и пошел назад к пекарне, стараясь впитать все сразу: солоноватый воздух, неземной свет, который казался в Чатеме таким уместным, тишину.
В заведении меня встретил не острый запах жареного лука, картофеля фри и жирного мяса, а сладкий аромат свежей выпечки. Темное дерево исчезло. Теперь интерьер был светлым и чистым, с гладкими деревянными полами и бежевыми стенами. На прилавках стояли не только обычные продукты, но и изысканные сыры, маринованные артишоки и импортные оливки. Кухня осталась на том же месте, никуда не делась и стойка, но теперь она была облицована белым мрамором. В стеклянной витрине – цыплята гриль, багеты с копченым лососем и множество сэндвичей, названных в честь знаменитых бывших жителей Чатема, среди которых меня, к счастью, не было.
Я купил багет с копченым лососем, вернулся к внедорожнику и поехал на Лайт-Бич, где в восемьдесят восьмом чуть не утонул. Припарковавшись на почти пустой стоянке возле белого фургона с надписью «Волшебная рыбалка с катера», я пошел вдоль пляжа на юг: справа – травянистые дюны, слева – бесконечная вода. Шумел прибой, внезапно подул резкий ветер, напомнив, что погода на мысе непредсказуема. По песчаной дорожке через дюны я дошел до беседки, где съел багет, глядя на бесконечную синеву океана, вспоминая ночь, когда течение унесло меня от берега и я был уверен, что утону, что меня вот-вот заберет смерть.
Иногда я удивляюсь: как мне удалось дожить до сорока трех лет? Даже если не принимать во внимание события восемьдесят восьмого года, я могу насчитать как минимум полдюжины других случаев, когда был на волосок от смерти. Например, во время учебы в колледже меня дважды чуть не сбили в течение нескольких секунд: сначала автобус, который я не заметил, переходя дорогу, а за ним машина, перед которой я выскочил, чтобы не попасть под автобус. Или в ночь, когда я веселился в баре на Бали 12 октября 2002 года и ушел из него за полчаса до взрыва бомбы. Или когда с другими любителями острых ощущений вечером курил травку на крыше общежития в Лондоне. Ища место, где можно облегчить мочевой пузырь, я упал в двухфутовую щель между общежитием и соседним зданием, и меня спас только кондиционер, выступавший из окна на пол-этажа ниже. А совсем недавно я рухнул с лестницы в двухэтажном фойе своего таунхауса в Бэк-Бэй, когда красил плинтус под потолком. Ударившись об пол, я сломал два ребра и, возможно, раскроил бы себе череп, но на мне был велосипедный шлем, надетый на всякий случай.
Наверное, я – как кошка с девятью жизнями, только, похоже, мои девять жизней на исходе.
Разделавшись с багетом, я пошел с пляжа к Сивью-стрит, где стояли многомиллионные приморские дачи, вокруг – подстриженные живые изгороди. Дальше вверх по улице шли дома местных жителей, куда более скромных размеров. В одном из этих бунгало я однажды увидел, как женщина по имени Маргарет Флэтли энергично танцует без музыки. Бунгало выглядело так же, как и в те далекие годы, только теперь на подъездной дорожке стоял серебристый «приус», а дубы перед домом заметно подросли.
Дальше я подошел к дому, где прошло детство Салли Ливайн – в книге, которую я пишу, ее зовут Салли Бишоп. Дом был в стиле колониального возрождения: симметричные крылья, обшивка вагонкой и массивная входная дверь, обрамленная двойными окнами. Салли была моей соседкой. В двенадцать лет мне казалось, что ее дом огромен, и действительно, он был одним из самых больших в округе. Но теперь его затмевали недавно построенные чудовища площадью три тысячи квадратных футов, которые расплодились по всему городу.
Из центра крыши торчала диковинная башенка. Однажды Салли взяла меня и Хомяка туда, чтобы поискать людей, ставших жертвой танцевальной лихорадки.
