Торговец пушками - Лори Хью
Уперев правый локоть в плечо Маккласки, я дотянулся ладонью до его затылка. Моя левая рука проскользнула под правым локтем, и зрителям во всей красе предстала модель с рисунка (с) из главы «Как ломать шейные позвонки. Основы».
Маккласки дергался и брыкался что было мочи. Мне пришлось немного подтянуть левую руку, чуток придавить правой — и брыкания мигом прекратились. А прекратились они потому, что Маккласки наконец-то сообразил то, о чем я знал уже давно и хотел, чтобы побыстрее узнал и он: стоит мне чуточку усилить нажим — и он может попрощаться с жизнью.
Не стану утверждать на все сто, но, по-моему, выстрел прогремел именно в этот момент.
Не помню, действительно ли я почувствовал, что меня ранили. Помню лишь тупой хлопок да запах чего-то горелого. Уж и не знаю, что они там нынче кладут вместо пороха.
Сначала я подумал, что Сара стреляла в Маккласки, и даже выругался вслух: ведь у меня все было под контролем, и к тому же я, кажется, велел ей бежать. Но еще через мгновение я подумал: «Черт, как же я вспотел», потому что ощутил, как по моему боку что-то стекает. Я поднял глаза и увидел, что Сара собирается выстрелить снова. А может, и выстрелила уже. К тому моменту Маккласки вывернулся из захвата, а я вроде как начал валиться назад, прямо на одну из картин.
— Ах ты, сучка безмозглая, — пробормотал я, кажется. — Я же… за тебя. Ведь это он… тот самый… кто хочет… убить твоего отца. Вот черт!
Черта я приплел потому, что все вокруг вдруг стало каким-то ирреальным. Свет, звук, формы.
Сара стояла прямо надо мной, и, полагаю, будь обстоятельства несколько иными, я, возможно, насладился бы зрелищем ее ножек. Но обстоятельства не были иными. Они были все теми же. И кроме как на пистолет, смотреть в тот момент я ни на что не мог.
— Это было бы весьма странно, мистер Лэнг, — сказала она. — Он легко мог разобраться со мной дома.
Я перестал что-либо вообще понимать. Вокруг творилась какая-то ерунда, неправильная ерунда, и в этой неправильности не последнее место занимал мой левый бок, которого я уже совсем не чувствовал. Опустившись на колени, Сара ткнула ствол мне под челюсть.
— Это, — она дернула большим пальцем в сторону Маккласки, — и есть мой отец.
Поскольку больше я ничего не помню, то допускаю, что скорее всего я отключился.
— Как вы себя чувствуете?
Этот вопрос обязательно зададут, коли вы лежите мордой вверх на больничной койке, но мне ужасно не хотелось его слышать. Мои мозги были взболтаны до той консистенции, когда обычно подзывают официанта и требуют деньги назад, а потому было бы гораздо логичнее, если б это я спросил ее, как я себя чувствую. Но она была медсестрой — а значит, вряд ли собиралась меня убивать, — так что я решил полюбить ее на какое-то время.
С громадным усилием я разлепил губы и прохрипел:
— Нормально.
— Это хорошо. Доктор скоро подойдет.
Ободряюще похлопав меня по руке, она исчезла.
Какое-то время я лежал с закрытыми глазами, а когда вновь открыл их, на улице уже было темно. Прямо передо мной стоял белый халат, и, несмотря на то что человек внутри халата быль столь молод, что вполне мог сойти за моего банковского менеджера, я все же предположил, что это и есть доктор. Он отпустил мою кисть — я и не знал, что он ее держит, — и стал что-то записывать на дощечке с зажимом.
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально.
Он продолжал писать.
— А не должны бы. В вас стреляли. Вы потеряли довольно много крови, но это не страшно. Вам повезло. Пуля прошла навылет, через подмышку.
В его устах это прозвучало так, словно вся история произошла исключительно по моей глупости. Что, в общем-то, было отчасти правдой.
— Где я?
— В больнице.
С этими словами он вышел из палаты.
Чуть позже прибыла какая-то толстуха с тележкой и метнула на тумбочку у кровати тарелку с чем-то очень бурым и ужасно вонючим. Понятия не имею, чем я так провинился перед этой большой женщиной, но, похоже, провинился не на шутку.
Толстуха, должно быть, догадалась, что слегка перегнула палку, так как получасом позже все-таки вернулась и унесла тарелку. Прежде чем уйти, она сообщила мне, где я нахожусь. Мидлсекская больница, отделение имени Уильяма Хойла.
Первым нормальным визитером оказался Соломон. Он вошел в палату, размеренный и основательный, и сразу же уселся прямо на кровать, небрежно швырнув на тумбочку пакет с виноградом.
— Как себя чувствуете, командир?
Стереотип поведения тут у всех вырабатывался мгновенно и сам собой.
— Как я себя чувствую? Да почти так, будто в меня стреляли, я лежу в больнице, пытаясь прийти в себя, а прямо на моих ногах расселся еврей-полицейский.
Соломон едва заметно отодвинулся.
— Говорят, командир, вам очень повезло.
Я надкусил виноградину.
— В смысле?…
— В смысле, что пуля прошла всего в паре дюймов от сердца.
— Или в паре дюймов от того, чтобы вообще в меня не попасть. Зависит от точки зрения.
Немного поразмыслив, он согласно кивнул. Прошло еще немного времени.
— И какая у вас?
— Какая у меня — что?
— Точка зрения.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
— А такая, что Англия должна отыграть четыре мяча у Голландии в следующем матче.
Соломон поднялся с кровати и начал стягивать с себя плащ. Я не мог винить его за это. Температура в палате была где-то под девяносто, а воздуха, по-моему, тут было даже с избытком. Спертый и тесный, он лез в лицо и глаза, и казалось, что это не больничная палата, а битком набитый вагон подземки в час пик.
Я уже просил сестру убавить температуру, но она заявила, что отопление регулируется автоматически, с компьютера в Ридинге. Будь я из тех, кто строчит жалобы в «Дейли телеграф», я непременно настрочил бы жалобу в «Дейли телеграф».
Соломон повесил плащ на дверной крючок.
— Что ж, сэр, хотите верьте, хотите нет, но леди и джентльмены, выплачивающие мне жалованье, попросили меня вытянуть из вас объяснение: почему это вы вдруг оказались лежащим на полу престижной галереи в Вест-Энде, да еще с пулевым отверстием в груди?
— В подмышке.
— Хорошо, в подмышке, если вам так больше нравится. Короче, командир, или вы рассказываете все сами, или мне придется давить вам на лицо подушкой, пока вы не начнете сотрудничать. Итак?
— Что ж, — сказал я, решив, что пора переходить к делу. — Полагаю, тебе уже известно, что Маккласки и Вульф — это один и тот же человек?
Конечно же, ничего такого я вовсе не предполагал. Мне просто захотелось произвести нужный эффект. А по выражению лица Соломона было очевидно, что он не в курсе.
— Так вот. Я веду Маккласки до галереи, полагая, что он замыслил сотворить что-нибудь не очень приятное с Сарой. Там я как следует вмазываю ему и тут же получаю пулю от Сары, которая любезно извещает меня о том, что человек, которому я вмазал, не кто иной, как ее родитель, Александр Вульф.
Соломон невозмутимо кивал: обычно он так делает, когда слушает невероятные небылицы.
— Тогда как вы, командир, признали в нем человека, предлагавшего вам деньги за убийство Александра Вульфа?
— Точно.
— И были уверены — а я думаю, всякий на вашем месте был бы уверен, — что когда человек просит вас кого-то убить, то этот кто-то вряд ли окажется им самим, то есть заказчиком?
— Естественно. Жизнь на планете Земля устроена несколько иначе.
— Хм.
Соломон отвернулся к окну и, похоже, всерьез увлекся созерцанием башни Почтового управления.
— И это все? Просто «хм»? То есть отчет Министерства обороны по этому делу будет состоять из одного «хм»? В кожаном переплете, с золотым тиснением и резолюциями членов Кабинета министров?
Соломон молчал, продолжая таращиться на башню Почтового управления. Я не выдержал:
— Ладно. Тогда ответь мне: что произошло дальше с Вульфами, старшим и младшей? Как я оказался здесь? Кто вызвал «скорую»? Они дождались ее приезда?
