Звонок с неизвестного номера - Анна и Сергей Литвиновы

– Да без разницы, что они делали! Утром в тот день Наташка точно к нему приходила?

– Точно. Но и врачи сказали точно: без разницы, кто к нему приходил и чем они занимались. В таком возрасте инфаркт в любой момент может случиться. Безо всяких причин. Так что не надо на Наташку тянуть. Не виновата она ни в чем.

* * *

Когда Денис был пацаном, «личную гору» считал своей вотчиной. Высоко, уединенно, и еще что нравилось: если перелезть через забор и пройти метров пятьдесят по еле видной тропке, попадаешь на дорогу. Секретный выход. На другую улицу. Называлась Виноградная, стояло на ней всего несколько домов, а дальше начинался лес – любили там с пацанами шариться.

Перемахнуть через забор из рабицы для Дениса никогда не было проблемой, но клочья одежды на проволоке оставлял часто. Или штаны ржавчиной пачкал. Поэтому отец прорезал для него калитку. Ключ от нее имелся только у сына, и тот своей избранностью очень гордился. Когда Денис дом покинул, отец запасной выход хотел заварить, но руки не дошли. А года три назад поднялись вместе на гору, папа, хитро улыбаясь, достал из кармана ключик, протянул:

– Я замо́к смазал. Проверь – работает?

Калитка со скрежетом отворилась. Денис улыбнулся:

– Класс! И грохочет все так же. Я, когда ночью удирал, всегда боялся, что ты проснешься. А снаружи что-нибудь изменилось?

Вышли. Тропинка совсем заросла, но – оба упрямцы – продрались сквозь кусты, вышли на улицу Виноградную. Здесь и раньше было немноголюдно, а сейчас две ветхие избы сменились недостроенными коттеджами, еще один домик зачах, наполовину развалился, окна заколочены, дорога в колдобинах.

Отец сказал:

– Никто не живет. Только Мурад овец пасет. Как и раньше.

Прогулялись по полю, поздоровались с пастухом. Тот – совсем старый, высохший – растрогался:

– Сынишка твой, Михалыч? Как тебя – Диня? Ну что? Сигаретку, как раньше?

– Спасибо. Бросил.

– Молодец. А я так и смолю. – Пастух затянулся беломориной.

Вернулись. Денис замкнул калитку, ключ отдал отцу. Каждый раз, когда приезжал навещать отца, на гору поднимался. На Виноградную больше не выходил. А вчера, когда в свете фонарика выбирал место для кошачьей могилы, заметил: калитка отперта.

Ночью Таню с Митей пугать не стал. Но едва рассвело – поднялся на гору. Подошел к калитке, нахмурился. Замок сбит, валяется рядом. Денис поднял, рассмотрел. Дужка перебита. Грубо. Топором или фомкой.

Он вышел наружу. Трава примята. Кто-то ходил здесь. И вряд ли отец – тот мог бы ключом калитку отпереть. Снизу, с Удаловой Щели, гора вообще не просматривается. Получается, кто угодно мог зайти на участок незамеченным.

«Но кто? И зачем?!»

Явно не воры – ценности отцовские в целости и сохранности.

Денис дошел до Виноградной. Все та же тишина, глухомань. Недостроенные коттеджи безлюдны. Только стадо овечье виднеется вдалеке.

Он поспешно дошел до поля. Мурад спал в холодке, сладко похрапывал. Рядом ружье. Солью заряжал, палил по мальчишкам – не попал, впрочем, ни разу.

– Дядя Мурад, – потряс старика за плечо.

Тот вскинулся, подскочил:

– Ф-фу, шайтан, напугал.

Уставился удивленно:

– Диня! Ты чего здесь?

– Дядя Мурад, – сердце бешено колотилось, – дело важное. Ты ведь каждый день тут бываешь?

– Ну да.

– И шестнадцатого сентября тоже был?

– Да у меня любой день одинаковый, – растерялся пастух.

– Ничего подозрительного не видел? Шестнадцатого, или, может быть, раньше?

– С датами я не помню, – задумался старик. – Но машину видел. Вроде тогда примерно.

– Какую машину?!

– Да не разбираюсь я в них. Заграничная. Черная. Подъехала и встала. Как раз у дороги – куда от вас тропинка выходит.

Задумался.

– Ну?! – поторопил Денис.

– Стояла полчаса где-то. Или час. Потом уехала.

– А кто в машине был?

– Да я хотел подойти, посмотреть. Но овцы и так разбрелись, а ушел бы от них – совсем ищи-свищи.

– Выходил кто-то из машины?

– Вроде женщина.

– Куда пошла?

– Не понял. Она из-за руля вылезла, а дальше не увидел. В кусты куда-то.

– К нашему дому?

– Ну… В тех краях. За деревьями особо не разглядеть, глаза слабые у меня. А что случилось-то?

– Дядя Мурад! Вспомни, пожалуйста! Когда это точно было?! В сентябре шли дожди. А шестнадцатого – развиднелось, и норд-ост еще дул…

– Солнце в тот день точно было. И ветер, – кивнул тот.

– А марку машины точно не скажешь? «Дэу»? «Тойота»? «Ниссан»? «Форд»?

– Нет, дорогой. Не знаю я их.

– А как женщина выглядела?

– Ну как разглядеть отсюда? Я только увидел, что сиськи и волосы, вроде, длинные. Светлые.

«Какого черта я не поднялся на гору еще тогда? Когда приехал на похороны?!» – в бессильной ярости подумал Денис.

– Диня, так в чем дело?

– Не знаю я пока, дядя Мурад.

Тот взглянул в его потерянное лицо. Достал пачку неизменного «Беломора». Сочувственно предложил:

– Покуришь?

– Не поможет, – помотал головой Денис.

И побрел обратно к калитке.

* * *

Наследников Азиз терпеть не мог. Что за люди: похороны пока достойно не провели, а к нему бегут. В глазах алчность: сколько денег им покойный оставил?

Москвич, Денис Богатов, первый раз явился на следующий день после погребения отца. Все чин чином: и справку о смерти предъявил, и завещание – все, мол, ему отписано. И сразу, конечно, вопрос: сколько у отца денег на счету. Азиз сказал строго: закон есть закон, приходи через полгода.

Но двух недель не прошло – а наследник снова притащился. Сначала Азиз вовсе не хотел разговаривать, но ушлый столичный житель секретаршу его обаял – та лично стала ходатайствовать, мол, «у человека особый случай».

– За конфеты готова продаться, – упрекнул. – Ладно. Пусть заходит.

В принципе и сам был не прочь заработать. Если человеку настолько любопытно – пусть простимулирует, и он запрос в банк хоть сегодня отправит.

Но сразу сказал:

– Забрать деньги – все равно никак. Пока срок не подойдет.

Просители в его кабинете обычно терялись, косились боязливо на мраморную статую Фемиды на столе. Но этот сразу повел себя точно ему ровня. Продажная секретарша предложила кофе – велел (именно что приказным тоном) принести эспрессо. И деловито, словно бизнес совместный обсуждали, изложил проблему.

Звучало, надо признать, складно. Да и доводилось Азизу наследников огорошивать. Только в их поселке знал двоих: отдали все накопления мошенникам и молчали в тряпочку до самой смерти. Детишки безутешные потом орали: «У матери три миллиона скоплено было! Сама говорила!»

Но