Человек с лицом убийцы - Николай Иванович Леонов
– Я тоже надеюсь, что она жива и здорова, – тихо отозвалась на его слова Астапова. – При всем своем прохладном отношении к Антонине я бы не хотела, чтобы с ней случилось что-то ужасное.
9
Гуров вышел из комнаты домработницы и снова поднялся на второй уровень квартиры. Криминалисты, а их было двое, уже сворачивали свою работу и собирали в чемоданчики образцы биоследов, собранных в спальне Шишковских. Лев Иванович не стал их ни о чем расспрашивать – знал, что, пока все материалы не будут тщательно исследованы в лаборатории, узнавать от специалистов что-либо бесполезно.
Гуров неспешным шагом прошелся по спальне и завернул в ванную. На телефоне заиграл рингтон, сообщавший, что звонит Крячко.
– Слушаю. – Гуров остановился посредине ванной комнаты, машинально осматривая пространство вокруг себя.
– Я снял копии с переписки в чате, но пока не увидел там ничего, что помогло бы нам в расследовании, – доложил Станислав. – Единственное, за что зацепился взгляд, – это последнее сообщение Антонины. Но писала она не воспитательнице, а своей подружке, с которой дружила, когда жила в детском доме. Подружку зовут Динара. Ей сейчас восемнадцать, она учится в Московском политехническом универе и живет в общаге. Запись была сделана примерно четыре дня назад. Антонина написала ей, что временно не сможет ей писать и звонить, потому что у нее в жизни намечается крутой поворот, но потом она с ней свяжется и все подробно расскажет.
– Похоже, что девочка планировала побег заранее, – заметил Гуров. – Какие у тебя планы на сегодня?
– Я узнал у Инны Витальевны номер телефона этой Динары. И даже успел с ней созвониться. Мы через полчаса встречаемся в «Шоколаднице» на Большой Семеновской. Хочу поговорить с девушкой, вдруг узнаю что-то полезное об Антонине. Кстати, именно номер телефона Динары был вбит в сотовый Антонины наряду с некой Юлей. Я проверил по распечатке.
– Юлия, это, наверное, Долгих – соседка и одноклассница Тони. Ну хорошо. Я пока еще в квартире Шишковских. Подожду приезда Разумовского, а заодно спокойно осмотрю тут все.
– Тогда до связи и удачи, – распрощался Крячко и прервал разговор.
Гуров прошелся по всем комнатам, внимательно осматривая каждый сантиметр площади, но ничего, что бы привлекло его внимание, не нашел. И тут он вспомнил о коробке с рисунками Тони и решил более пристально рассмотреть их. Он уже собирался выходить из комнаты девочки с коробкой в руках, как на пороге появилась Жанна Валентиновна.
– Мне уже можно прибирать в квартире? – спросила она. – Ваши специалисты сказали, что они закончили работу и ушли.
– Да, я думаю, что можно убирать, – ответил Гуров. Он уже начал спускаться по лестнице, но остановился и спросил: – Вы можете мне найти фотографию Антонины? Желательно за последний год.
– Да, конечно, я сейчас найду и принесу вам ее, – устало кивнула Жанна Валентиновна и направилась в спальню Шишковских. В руках она держала ведро и швабру.
Лев Иванович спустился и через гостиную прошел в небольшую столовую, что была перед кухней. Он сел за стол и высыпал все рисунки из коробки, перевернув ее содержимое, так что сверху оказались самые нижние и, по всей видимости, самые ранние работы девочки. Гуров перевернул верхний из листочков и стал внимательно рассматривать изображенное на нем лицо. Портрет молодого человека, нарисованный простым карандашом, был так тщательно проработан, что казался и не нарисованным даже, а сфотографированным, настолько реалистично он выглядел. Фотографию же потом отсканировали на альбомный лист и получили, таким образом, изображение, которое Гуров сейчас держал в руках. Лев Иванович всматривался в нарисованное лицо, и ему казалось, что он уже где-то видел и эти колючие, но с красивым разрезом глаза, и жесткие, но правильной формы губы, и волевой подбородок с симпатичной ямочкой. Но только вот не мог вспомнить, где он их видел.
– Вот фотография Тони, – к Гурову подошла домработница и протянула ему карточку. – Шишковские в марте ездили на ВДНХ, гулять и на выставку, и Валерий Викторович сфотографировал Антонину возле одного из павильонов. Обычно Шишковские не печатали семейных фотографий после смерти сына, а просто загружали их в компьютер. Но Тоня сама попросила отца в этот раз сделать исключение. Она хотела отнести ее в школу для оформления какой-то газеты к выпускному вечеру.
Тут взгляд Жанны Валентиновны упал на рисунок, который Гуров держал в руках, и она так сильно побледнела, что Лев Иванович испугался, что ей сейчас станет плохо.
– Что такое? Вам знакомо это лицо? – Он подвинул домработнице стул, и женщина села.
– Это Елизар, – уверенно сказала она. – Этот рисунок сделан, наверное, с той фотографии, которая стоит у меня на столе. Во всяком случае, очень похоже.
– Ах да, – вспомнил и Лев Иванович. – А я все смотрю и никак не вспомню, где я видел этого молодого человека. Подумал было, что Антонина нарисовала своего друга, из-за которого она поссорилась с приемной матерью.
– Не понимаю, почему ей так всегда хотелось нарисовать Елизара, – тихо и растерянно проговорила Жанна Валентиновна. – Ради этого она даже в мою комнату заходила и срисовывала его с единственной фотографии, которая осталась в доме.
– Наверное, он чем-то ей понравился, – предположил Гуров. – Елизар был очень симпатичным молодым человеком.
– Да, мальчик был очень красивым, – с грустью отметила Астапова. – От своих родителей он взял все только самое лучшее – мамины глаза и волосы, папин овал лица и нос. Мне до сих пор его не хватает, хотя с его смерти прошло уже больше шести лет.
Она встала и, не говоря больше ни слова, ушла, а Гуров остался рассматривать рисунки. И чем дольше он их рассматривал, тем больше убеждался, что внизу коробки лежали не ранние работы Тони, а, наоборот, более поздние. Настолько они отличались и по качеству, и по технике рисования.
* * *
Разумовский вернулся в квартиру только через три с половиной часа. Гуров уже собирался уходить, не дождавшись его, но тут раздался звонок в дверь. Жанна Валентиновна открыла, и Евгений Северьянович быстрым шагом направился в гостиную.
– Ты бы разулся, что ли, – кивнул на его грязные ботинки Лев Иванович. – В квартире только что прибрались.
– Ой, простите меня, – стал извиняться перед домработницей Разумовский, спешно скидывая уличную обувь. – Не подумал.
Он отнес ботинки в прихожую и, вернувшись, попросил Жанну Валентиновну:
– Можно мне чаю сделать? Совсем запарился. С утра, как савраска, даже воды выпить некогда,