Некоторые подробности из жизни учеников старшей школы - Светлана Рощина
В этот момент Изольда вопросительно посмотрела на Тимофея Савельевича, и тот поспешил ответить.
— Да, насколько мне известно. Именно так было установлено следствием.
— Вот, — продолжила говорить Изольда. — Так я и думала. Один совершил убийство, а другие помогли ему. Так или иначе помогли. Но спустя время, когда боль стала немного утихать и я снова смогла здраво мыслить, то подсознательно я вновь стала сомневаться в том, что осудили настоящих преступников. Всё же я изучала в институте психологию и очень многое в этом расследовании меня смущает. И хотя было бы неправильным ставить диагноз без подробного изучения анамнеза пациента, и вполне может статься, что кто-то из этих ребят скрытый социопат с серьёзными психическими отклонениями, лично я этого не увидела. А потому полностью быть уверенной в том, что именно они или хотя бы один из них убил мою дочь, я не могу. Поэтому я помогу Вам. Расскажу всё, что вспомню. Потому что тот нелюдь, который убил мою дочь, мою любимую Марианну, должен за это заплатить. Спрашивайте! Я отвечу на все Ваши вопросы!
После этих слов Изольда с вызовом посмотрела на своего собеседника, ожидая его вопросов.
— Спасибо за Ваше понимание, — произнёс Тимофей Савельевич, после чего приступил прямо к делу. — Расскажите о Вашей дочери. Всё, что сможете! Не думайте о том, пригодится ли это в расследовании или нет. Просто говорите! А если я захочу что-то узнать дополнительно, я Вам скажу.
— Я люблю вспоминать Марианну, — тихим голосом проговорила Изольда Михайловна и подошла к книжной полке, на которой стояло множество фотоснимков.
Она взяла один из них в руки и посмотрела на него. В её взгляде не было боли и отчаяния, лишь тихая грусть, словно мать уже смирилась с потерей дочери или же знала с самого начала, что их совместная жизнь будет недолгой. По крайней мере, Тимофею Савельевичу так показалось, а он редко ошибался в таких вещах.
— Я люблю вспоминать Марианну, — повторила Изольда Михайловна таким тоном, словно разговаривала сама с собой, подбирая нужные слова, чтобы выразить свои мысли. — Наверное потому, что все воспоминания о ней светлые, тёплые, такие, какой была она сама. Марианна внесла в мою жизнь столько радости, что и передать сложно.
Всё это Изольда Михайловна говорила, глядя на фото дочери, и её взгляд был полон любви и нежности.
— Вы знаете, я ведь забеременела Марианной, когда училась в медицинском институте. Думала, придётся бросить учёбу и заниматься ребёнком, но Марианна росла такой спокойной девочкой, что я не знала с ней никаких проблем. Не то, что с Филиппом, — добавила она и грустно вздохнула, а через мгновение продолжила говорить. — Когда Марианне был всего месяц, она уже давала мне спать по ночам. Я кормила её перед сном, а затем укладывала в кроватку где-то около полуночи, и до семи утра можно было отдыхать, потому что она не просыпалась. Даже подгузники не нужно было менять.
Тут Изольда Михайловна прервала свой рассказ и посмотрела на Тимофея Савельевича.
— Простите, у Вас есть дети? А то я делюсь с Вами подробностями ухода за новорождёнными, а Вам, быть может, и невдомёк, сколько беспокойства могут причинять маленькие дети.
— У меня есть сын. И внук, — смущённо улыбнувшись, ответил Тимофей Савельевич.
— И у меня есть сын, — отведя взгляд в сторону, проговорила Изольда Михайловна. — И, вероятно, тоже будет внук. Когда-нибудь. Вот только дочери уже не будет.
— Но она была у Вас! — твёрдым голосом произнёс Тимофей Савельевич. — И даже если сейчас она не с Вами, потому что в результате чудовищной несправедливости её у Вас отняли, никто не посмеет отнять у Вас то, что дарила Вам эта девочка, когда была рядом. Ей любовь к Вам, её милый смех, её улыбку, все её поступки, хорошие и не очень, — всё это останется в Вашей памяти. И этот островок счастья, который появился у Вас в душе в тот день, когда родилась Марианна, навсегда останется с Вами, — с чувством добавил Тимофей Савельевич.
— Вы правы, — задумчиво проговорила в ответ Изольда Михайловна. — Ради мужа и сына, а также ради сохранения собственного рассудка, я изо всех сил стараюсь не думать о последнем дне жизни моей девочки. Стараюсь гнать от себя мысли о том, какой ужас ей пришлось пережить в свои последние минуты и как она страдала, — еле слышно промолвила Изольда Михайловна, и слёзы потекли у неё по щекам. — Ведь если я позволю тьме заслонить свой разум, то это приведёт к тому, что Марианна навсегда исчезнет из моего сердца! Будто её и не было вовсе! Не было этих семнадцати лет счастья, когда мы были вместе.
— Вы — очень мудрая женщина, — уважительно произнёс в ответ Тимофей Савельевич. — И, признаюсь, мне есть чему у Вас поучиться.
— Цените то время, которое Вы проводите со своим ребёнком, — продолжила говорить Изольда Михайловна. — Потому что никто не знает, сколько его Вам отпущено.
— Вы правы, — произнёс Тимофей Савельевич, после чего решился повторить вопрос, который задал в самом начале своего разговора с Изольдой Скворцовой. — Изольда Михайловна, всё же расскажите о Марианне. Какой она была?
— Она была прекрасным ребёнком! — с грустным восторгом ответила Скворцова, вновь опустив взгляд на фотоснимок, который держала в руках. — Милой, доброй, послушной! Ей никогда не нужно было ничего говорить дважды. Утром, когда я заходила в её комнату, то произносила лишь два слова: «Марианна, просыпайся!». И всё. Можно было не беспокоиться о том, что она меня не услышала или снова уснёт, едва я выйду из комнаты. Через две-три минуты Марианна шла в ванную умываться, а затем шла в кухню завтракать. Безо всяких напоминаний мыла за собой посуду, а потом шла собираться в школу. Да и уроки делала безо всякой помощи. Сидит, книжки читает. Сердце радовалось, когда я на неё смотрела. А вот Филипп не такой. На него нужно десять раз прикрикнуть, да ещё желательно и подтолкнуть, чтобы за учебники сел. И если бы не моя девочка, даже не представляю, как бы я справилась с ним! Марианна сама подходила к нему и спрашивала, чем может помочь. Объясняла непонятную тему и рассказывала, как решить сложные задачки. Даже стихи помогала ему учить.
