Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй
– На чем я остановилась, Лиз, на чем это я остановилась? – говорила Лавиния, шагая взад и вперед по комнате. Один карандаш торчал в ее рыжих взлохмаченных волосах, похожих на воронье гнездо, другой, вконец изжеванный, был зажат в маленьких острых зубках.
– Сильвия выходит из сада. Через застекленную дверь балкона.
– А, да. «Сильвия остановилась в дверях, ее стройный силуэт вырисовывался на фоне света, ее большие голубые глаза были полны настороженности и сомнений…»
– Карие, – сказала Лиз.
– Что?
– Глаза. – Лиз перелистала назад несколько страниц рукописи. – Страница пятьдесят девять: «Ее карие глаза, прозрачные, как капли дождя на осенних листьях…»
– Хорошо, хорошо. «Ее большие карие глаза были полны настороженности и сомнений. Решительным, но грациозным движением она ступила в комнату, каблучки ее крошечных туфелек простучали по паркету…»
– Никаких каблуков.
– Что ты говоришь?
– Никаких каблуков.
– Почему?
– Она только что играла в теннис.
– Она могла переодеться, не так ли? – произнесла Лавиния с холодком в голосе, что было ей так несвойственно.
– Не думаю, – терпеливо возразила Лиз. – У нее все еще ракетка в руках. «Она прошла по террасе, слегка помахивая ракеткой».
– О, ну и пусть! – взорвалась Лавиния. – Спорю, она даже играть в теннис не умеет! На чем я остановилась? «Она вошла в комнату… она вошла в комнату, ее белая юбка развевалась» – нет, нет, подожди – «она вошла в комнату»… О, к черту Сильвию! – крикнула Лавиния, швыряя на стол свой изжеванный карандаш. – Какое кому дело, что делает эта идиотка! Пусть остается стоять в дверях и умрет от голода!
– В чем дело, тетя Вин?
– Не могу сосредоточиться.
– Вы чем-то обеспокоены?
– Нет. Да. Нет. Да, по крайней мере, думаю, что близка к этому.
– Не могу ли я помочь?
Лавиния запустила пальцы в воронье гнездо, выудила оттуда карандаш и удовлетворенно посмотрела на него:
– Смотри-ка, вот где мой желтый карандаш. – Она сунула его обратно в прическу. – Лиз, дорогая, не подумай, пожалуйста, что я вмешиваюсь или что-нибудь такое, но ты, случайно, немного не… не испытываешь чего-то к Лесли Сирлу? А?
Лиз подумала, как это похоже на ее тетку – употребить такой старомодный эдвардианизм, как «испытывать что-то». Ей всегда приходилось осовременивать язык Лавинии.
– Если под «испытывать что-то» вы имеете в виду «влюблена», успокойтесь, я не влюблена.
– Не знаю, то ли это, что я имею в виду. Если уж на то пошло, магнит любить не станешь.
– Что?! О чем вы говорите?
– Не полюбить, нет, не настолько. Плениться. Он восхищает тебя, ведь правда? – Она произнесла это не вопросительно, а утвердительно.
Лиз подняла голову, посмотрела в обеспокоенные детские глаза и, уклоняясь от ответа, спросила:
– Почему вы так думаете?
– Наверное, потому, что и я чувствую то же самое, – ответила Лавиния.
Это было так неожиданно, что Лиз потеряла дар речи.
– Я очень жалею, что пригласила его в Триммингс, – продолжала Лавиния с несчастным видом. – Но не будешь же ты отрицать, что этот человек выводит всех из душевного равновесия? Я уж не говорю о Серже и Тоби Таллисе…
– Это что-то новенькое!
– Они снова стали было друзьями, и Серж вел себя хорошо и работал, а теперь…
– Но Лесли Сирл в этом не виноват. Это было неизбежно. Вы же понимаете, что это так.
– И Марта как-то странно забрала его к себе после обеда у нас и долго не отпускала. Я хочу сказать, таким образом она присвоила его в качестве эскорта, не ожидая, что будут делать остальные.
– Но викарий должен был проводить домой мисс Юстон-Диксон. Марта знала это. Совершенно естественно, что викарий должен был пойти с мисс Диксон, им по пути.
– Дело не в том, что сделала Марта, дело в том – как. Она захватила его.
– О, это просто барственная манера Марты.
– Чепуха. Она тоже это почувствовала. За… зачарованность.
– Конечно, он необыкновенно привлекателен, – проговорила Лиз и подумала, что это клише абсолютно не отражает характера Лесли Сирла.
– Он… он сверхъестественный, – с несчастным видом произнесла Лавиния. – Другого слова нет. Смотришь и ждешь, чтó он теперь станет делать, словно это будет знак, или знамение, или откровение, или еще что-нибудь. – Она поймала на себе взгляд Лиз и добавила с вызовом: – Ведь так, правда?
– Да, – согласилась Лиз. – Наверное, что-то вроде этого. Как будто… как будто все, что он делает, любая мелочь приобретает значение.
Лавиния взяла со стола изжеванный карандаш и начала что-то машинально черкать на промокашке. Лиз заметила, что тетка рисует восьмерки. Должно быть, Лавиния действительно была взволнована: когда она бывала в хорошем настроении, она рисовала елочки.
– Понимаешь, очень странно, – проговорила Лавиния в раздумье. – Я чувствую такое же желание смыться из комнаты, в которой он находится, как если бы там находился известный преступник. Только он, конечно, гораздо более славный. Но то же ощущение чего-то дурного. – Она яростно начертила несколько восьмерок. – Если бы он исчез сегодня вечером и кто-нибудь сказал, что это был просто красивый демон, а вовсе не человеческое существо, я бы поверила. Помоги мне Бог, поверила бы.
Тут она опять швырнула карандаш на стол и произнесла с легким смешком:
– И тем не менее все это совершенная нелепица. Смотришь на него, пытаешься найти, что в нем такого необыкновенного, – и что? Ничего. Светло-золотые волосы, кожа как у младенца. У того норвежского корреспондента «Кларион», которого Уолтер приводил к нам домой, было все то же самое. Сирл необыкновенно изящен для мужчины, но и Серж Ратов изящен. У Сирла приятный мягкий голос и такая милая медлительная манера речи, но половина жителей Техаса и бóльшая часть населения Ирландии говорит так же. Перечисли все его привлекательные черты – и что получишь в итоге? Могу сказать, чего не получишь. Не получишь Лесли Сирла.
– Да, – задумчиво произнесла Лиз. – Да. Не получишь.
– Самое главное, самое притягательное ускользает. Что делает его столь отличным от других? Знаешь, даже Эмма это чувствует.
– Мама?
– Только это оказывает на нее обратное действие. Она не выносит его. Она достаточно часто не одобряет тех, кого я приглашаю
