Квадратные метры хитрости - Мария Мусина
От самой глубокой грусти меня спасла необходимость предпринимать неимоверные усилия. А именно: позвонить Тимофею и Ирке. Я уже было собралась идти гулять с Мотькой (чтобы конспиративно позвонить интересующим меня объектам), когда на кухне появился Антон и молча протянул мне мой телефон.
Звонила Инга. Я обрадовалась ее звонку – он избавил меня от тягостного общения с Антоном.
Инга в который раз рассказывала мне горестную историю своей жизни, а я пыталась сконцентрировать свое внимание на обстоятельствах борьбы с мафией. Абсолютно не хотелось с ней, с мафией, бороться. Что она мне, собственно, сделала, эта мафия? Лично мне – ничего. К тому же она бессмертна, как известно. И какой смысл с ней бороться?
И тут мне пришла в голову спасительная мысль. А я с ней, с мафией, и не борюсь. В мою компетенцию входит просто предупредить людей, что им грозит опасность. Просто предупредить. Ну, и попросить написать заявление в полицию. Все. И это вполне в моих силах. Никто же не заставляет меня кидаться грудью на амбразуру.
Настроение заметно поднялось.
Хлопнула входная дверь. Антон ушел. Не попрощавшись. Я тяжело вздохнула. Видимо, это совпало с особенно слезным пассажем Инги, потому что она проговорила сквозь рыдания:
– Только ты меня понимаешь, – мы, конечно, уже перешли на «ты». А как тут не перейти – в период таких доверительных отношений?
Инга еще какое-то время говорила со мной. Вернее, она говорила сама с собой. Но это было – неважно. Ни для нее, ни для меня.
После того как кто-то покопался в моей машине, у меня, разумеется, развилась легкая паранойя. Но после пришедшей ко мне счастливой мысли, что я вовсе не борюсь с мафией, факт возможной слежки был уже не так остро важен. Понятно, что за нами за всеми следят. Вон, некоторые даже камеру в компьютере пластырем заклеивают.
А некоторые люди не могут, например, работать водителями троллейбуса – им кажется: если они сидят на возвышении и в стекле – на них все смотрят. И их это волнует. Сбивает с толку, не дает сосредоточиться на правилах дорожного движения.
Я легко могла б работать водителем троллейбуса – мне не кажется, что на меня все смотрят. А если и смотрят – меня это не очень волнует. Но все же не до такой степени, чтобы не реагировать на чье-то копание в моей машине. Я нервничала.
Тимофей по-прежнему не откликался. Ирка тоже. Я поехала по третьему адресу. Квартира находилась где-то у чертей на куличках, почти у МКАД. Поэтому я поехала на машине.
Надо было бы, конечно, взять с собой хотя бы пусть и Славика. Тем более что он проявил себя очень уместно в прошлых раз. Но я, честно говоря, просто забыла о нем, движимая радостным своим открытием совершенного и бесповоротного несражения со злодеями.
Домофон был сломан, и я беспрепятственно проникла в подъезд. Позвонила в нужную квартиру.
Мне открыл взлохмаченный, рыхлый человек неопределенного возраста. В том смысле, что человеку можно было дать от пятидесяти до ста. И строго спросил, довольно сварливо:
– Вы записаны?
Я почему-то кивнула. Наверное, от неожиданности.
Человек внимательно посмотрел на меня. Можно даже сказать – пронзил меня взглядом.
Тут бы мне, конечно, и представиться, и объяснить все. Но я почему-то этого не сделала. Иногда со мной такое случается – я делаю совершенно необъяснимые с точки зрения здравого смысла вещи. Иногда я говорю себе, что это от застенчивости. Иногда ничего не говорю. Глупо делать глупости и самой же себе их многомудро разъяснять.
Мы прошли в глубь квартиры, довольно запущенной, пыльной и неряшливой, – оказались в просторном кабинете. Стены были в обшарпанных обоях, но увешаны фотографиями хозяина с различными известными личностями. Мне, во всяком случае, известными. Персонажи счастливо улыбались.
Человек воцарился в массивном кресле и вновь пронзил меня взглядом. Впрочем, что это я: человек, человек… Я же знаю, что его зовут Владимир Алексеевич Бородин. А вдруг это не он?
– Владимир Алексеевич? – уточнила я.
– Ваша неуверенность наводит меня на мысль о крайней вашей растерянности в жизни, – буравил меня глазами хозяин, – но я вам помогу обрести почву под ногами и твердую поступь.
Бородин зажег массивную свечу, взял в руки потрепанный бубен и заходил вокруг меня, что-то бормоча при этом. Я сидела ни жива ни мертва. Когда вы оказываетесь в одном квартире с сумасшедшими – становится не по себе.
Впрочем, сумасшедший сумасшедшему – рознь. Бывают, например, буйные. Бывают тихие. Буйные – они, конечно, опаснее. Но я где-то читала, что сумасшедшим не надо перечить. И тогда они вполне себе безобидные.
Владимир Алексеевич все ходил вокруг меня и ходил. Я почувствовала, что засыпаю. Этого нельзя было допустить! Еще не хватало оказаться в таком беспомощном состоянии, когда вокруг бродит сумасшедший. Я стала пристально всматриваться в фотографии и дипломы на стенах. На одном из них прочла: «Победителю Битвы экстрасенсов Владимиру Бородину». Елки-палки, так он к тому же экстрасенс.
Я несказанно обрадовалась этому обстоятельству. Все же экстрасенс – это гораздо лучше, чем просто сумасшедший.
– Так вы – экстрасенс! – не замедлила я озвучить свою радость.
– А! Вы чувствуете мое влияние! Да! Чувствуете!
– Конечно, конечно, – поспешила согласиться я, – и оно очень сильное! Но я пришла по другому поводу.
Экстрасенс заметно погрустнел:
– Я так и знал! Вы из налоговой. Я так и знал. Я сразу это понял. Но я не беру деньги за свое искусство помогать людям! Я это делаю совершенно бескорыстно! Я живу исключительно на добровольные пожертвования. Только на них.
– Я не из налоговой. Я – помощник адвоката.
Я вытащила новенькое удостоверение и помахала им перед вконец растерявшимся экстрасенсом.
– Я так и знал! Вас подослала моя жена! Эта ведьма! Но учтите: легенду про то, что она потомственная ведьма, придумал я! Я! И никто другой! На самом деле никакая она не потомственная! Все ее предки в селе коровам хвосты крутили. А я ее ведьмой сделал! Теперь она, зараза, всю клиентуру у меня увела! А на самом деле – ничего не может! Одни понты!
Уж не знаю, какой уж он там сенс, с какими там тонкими мирами имеет он отношения, но фишку он явно не сечет.
– Нет. Меня никто не подсылал. Я сама пришла.
Сенс бросил свой бубен, взял какую-то медную миску и медным же пестиком принялся совершать вращательные движения в ее, миски, утробе. Извлекался звук – довольно таинственный. Я опять впала в некоторое оцепенение.
