Светлана Гончаренко - Победитель свое получит
Нехорошо стало и в «Фуроре» – как будто какая-то черная туча закрыла небосклон. На первый взгляд тучей был сам Алим Петрович: он стал вдруг небывало зол и придирчив. Может, племянники в теплых кепках его разозлили? Зябкие молодые люди теперь являлись к нему реже и выглядели невеселыми. Их лица были бледны, несмотря на кашемировые кашне, согревавшие даже подбородки. Тазит и Леха еще больше одеревенели. Они следовали за Пичугиным неотступно и обреченно.
Адвокат Аркадий Ильич Луазо, который раньше в «Фуроре» появлялся редко, теперь зачастил. Его мягкое, представительное лицо в золотых очках, крошечных, как у Грибоедова, больше не улыбалось. Оно выражало сдержанную озабоченность. Ежедневно Луазо доставлял в «Фурор» какие-то синие папки, полные таинственных бумаг. Молодые люди в кепках с ушками, предполагаемые племянники Алима Петровича, стали навещать дядю реже и теперь не задерживались в его кабинете.
Коллектив «Фурора», видя все это, и трусил, и тайно злорадствовал. Несчастья сильных мира всегда укрепляют жизнерадостность маленького человека.
– Алим совсем с лица спал, – заметила Алла Кавун во время официального перекуса в подсобке.
Обеденного перерыва, как такового, в «Фуроре» не было. Скользящий график перекусов разработала на заказ, с участием психологов, какая-то крупная фирма-консультант. Психологи тщательно изучили фуроровцев. Сотрапезники были подобраны так, чтобы не отвлекать друг друга от еды. Между ними ни в коем случае не должны были вспыхивать жаркие беседы, которые могли бы задержать на лишнюю пару минут за столом и оттянуть душевные силы от профессиональной деятельности.
Эти мудрые рекомендации часто нарушались. Кто-нибудь болтливый, не входящий в утвержденную группу, обязательно забегал во время перекуса в подсобку. Чаще всего он оставался там до тех пор, пока менеджер по персоналу не застукивал и не разгонял всю компанию.
В тот день за столом сидели и торопливо хлебали лапшу из пластиковых мисок Тамара Сергеевна Бочкова с сыном, Алла Кавун из овощного, Олеся Анатольевна из бакалеи и знаменитая своим бюстом Анька из пивного. Однако вскоре в подсобку явился старик Снегирев, не предусмотренный психологами. Должно быть, он желал энергетически подзарядиться от Аньки. Вдобавок разделить свою радость он притащил и Толяна Ухтомского.
За скудным фуроровским столом сразу стало весело и интересно. Обсуждался самый занимательный вопрос – плохой цвет лица Алима Петровича.
– Это печень, – вздыхала добросердечная Тамара Сергеевна. – Печень всегда дает гнойный цвет.
– Уж кто бы, Томочка, говорил про печень, – загадочно подмигнул Снегирев. – Ты-то лучше нас всех знаешь, какие у Алима болячки и в каком месте!
– На что вы намекаете? – обиделась Тамара Сергеевна.
– На то, что у Алима прокол на личном фронте. Если б печень, то он просто блевал бы зеленым, и все.
Анька закатила глаза и уронила с тупой пластиковой вилки прядь лапши.
– Вечно вы какую-нибудь гадость скажете, Потапыч! – простонала она. – Люди же кругом кушают!
– Прости, моя сладость, – развел руками Потапыч, – но это жизнь. Прими ее такой, какая она есть. Люди родятся, любят, блюют, умирают, и ничего с этим нельзя поделать.
– Это точно… Вот одна старушка брала у меня каждый день сто грамм творогу, а теперь третий день как не приходит, – снова вздохнула Тамара Сергеевна. – Заболела, наверное.
– Померла, – бодро поправил ее Снегирев. – Долго ли протянешь на такой диете?
– Она творог для кота брала.
– Значит, кот издох. Или оба коньки отбросили. Томочка, это жизнь!
– Еще бомжа одного на Созидателей пристукнули. Башку ему проломили, – поддержал тему немногословный, тоскующий с утра Толян Ухтомский. – Вчера ночью. Мне Пирожок сказал. Видел я как-то этого бомжа – тихий, смирный. За что? Почему? Что за дела?
Категоричная Олеся Анатольевна ответ нашла сразу:
– Банда у нас какая-то шурует, вот что! И подростки с ума сходят. Действительно, кому нужен какой-то бомж? Только садистам или сатанистам. А петарды Алиму зачем подсунули?
Илья вспомнил воров в старой «Волге», но промолчал. Он не любил высказываться на посиделках за лапшой.
– В самом деле, девочки! – воскликнул Снегирев, не сводя глаз с Анькиной груди (которая действительно так была хороша и так далеко выступала вперед, что вряд ли позволяла своей хозяйке видеть собственные ноги). – Ну чего мы завели эти старые песни о грустном – о бомжах, о котах? Давайте вернемся к нашим баранам: отчего у Алима морда зеленая? Хотите, я вам скажу?
Сотрапезники деликатно переглянулись.
– Хотим, – ответила за всех Алла Кавун. – Только ведь вы соврете!
Снегирев обиделся:
– Я не врать буду, а просто представлю научно обоснованные соображения. Вы заметили, что Анжелика в последнее время с утра до вечера торчит в «Фуроре»?
– Заметили. Ну и что?
– Вы находите нормальным, что молодая цветущая баба болтается тут среди нас вместо того, чтоб дома дрыхнуть? А еще лучше – погуливать от Алима?
Лояльные женщины «Фурора» отшатнулись от злоязычного старика:
– Ну вы и скажете, Эдуард Потапович!
– Я знаю, что говорю! Алим, девчонки, позеленел от любви и ревности. У меня у самого…
И Снегирев опять начал рассказывать про своих жен и квартиры. Эту историю Илья досконально знал, как и все остальные сотрапезники. На самом интересном месте – на уходе четвертой, нерасписанной жены и на начале кукования в подселении – как из-под земли явился менеджер по персоналу Суслов. Обедающие в панике разбежались.
«А ведь старик прав, что-то происходит странное», – подумал Илья.
В последние дни белые штаны Анжелики-Изоры, ее ослепительные волосы и яркие блузки то и дело маячили в «Фуроре». Особенно примелькалась ее вчерашняя кофточка – такая невыносимо алая, что, когда гражданская жена Пичугина отходила, на том месте, где она только что стояла, долго дрожало в глазах зеленое пятно.
Одевалась Изора весело, но лицо у нее было теперь растерянное и скучное. Она все бродила по торговому залу, прижав к груди какие-то бумажки, и кусала малиновые губы.
После обеда она вдруг решилась:
– Илюшка, иди-ка сюда!
Илья удивился, но подошел. Они были одного роста, и Анжелика тоскливо заглянула Илье прямо в глаза. Затем она показала бумажку.
– Это сценарный набросок новой рекламной акции. Ты в прошлый раз неплохо справился, решено тебя снова задействовать, – сказала Изора очень громко.
Листок дрожал в ее белых пальцах с длинными ногтями, блестящими и яркими, похожими на крупные капли свежей крови.
– Вот посмотри, что задумано, – еще громче сказала Изора и потащила Илью за гипсовую колонну, которая подпирала не слишком гладкий потолок «Фурора».
Меж колонной и стеклянной стеной бакалейного отдела, заставленной изнутри кофейными баночками и чайными коробочками, имелся глухой угол. В этом углу волшебница Изора притиснула Илью к стене. Ее белое как снег лицо, ее губы, красные, как открытая рана, ее глаза, полные ужаса, странно контрастировали с загорелой физиономией индуса, которая выглядывала из-за ее плеча. Эта физиономия была снята в натуральную величину и помещена на рекламном плакате. Индус предлагал чашку какого-то чая и был, в отличие от Анжелики, предельно черноволос и бесконечно счастлив.
– Илюшка, ты ведь ходишь в студию Попова? Здесь никто этого не знает, – быстро проговорила Анжелика.
Когда Илья что-то захотел возразить, она стукнула его по губам свернутым в трубку сценарием:
– Тс! Молчи! Молчи, пожалуйста! Я знаю твою маму – если она что-то знает, то никому никогда ничего не скажет. Это правильно. А ты? Можешь поклясться? Обещаешь, что никогда? Или только потом, когда все кончится?
Илья выслушал эту абракадабру и решил, что Анжелика помешалась от какого-то неизвестного ему горя.
Он никогда не видел ее так близко – как лицо незначительное, он сроду не допускался к столь высокой особе. Теперь он хорошо рассмотрел ее янтарно-карие глаза и розовую родинку на белой шее. Теплыми волнами исходил от Анжелики аромат столь же дорогой и чуждый, как от Алима Петровича, – только, конечно, другой, женский. Сложный это был, сулящий беды аромат. А вот Тара пахла карамелькой! Она пахла дешевой, слишком розовой помадой, дождем и всем прекрасным и нежным, что есть в мире.
Раздумья Ильи о Таре Изора приняла за что-то другое. Она облегченно вздохнула:
– Я знала, что ты милый и согласишься! Сбегай сейчас же во Дворец – он там. Скажи, что…
Илья только заморгал, ничего не понимая:
– Он – это кто?
– Кирилл, кто же еще? Я отсюда не могу ни выйти, ни позвонить. Алим и его звери меня стерегут. Записку тоже передать нельзя – вдруг ее отнимут у меня или у тебя. Поэтому запомни на словах: встречаемся в семь на нашем месте. Повтори!
Илья повторил, но засомневался:
– А вдруг Кирилла во Дворце нет?
