Оксана Аболина - Убийство в Рабеншлюхт
Всё это священник знал, но могло ли это помочь в расследовании? Увы, отцу Иеремии приходилось вновь и вновь возвращаться к тем же вопросам, которые ничуть не проясняли сгустившийся вокруг убийства туман.
Священник и учитель сели на скамью под навесом и продолжили беседу.
— Скажите, Рудольф, вы были другом Феликса. И раз уж мы заговорили о ревности, то… священник замялся. — Поверял ли вам Феликс свои сердечные дела? Он был видный парень…
— Да-да-да, — перебил священника учитель, доставая новую сигарету. — Надо признаться, мальчик был отменно красив и сложен, как Аполлон. Женщины влюблялись в него отчаянно, а он не прочь был подшутить над ними.
— Каким образом? — сухо спросил священник.
— Ничего предосудительного, уверяю вас, — просто Аполлону нравилось поддразнивать наших нимф, поддерживать их в уверенности, что он влюблен в них, он даже не прилагал к этому никаких усилий, само собой так получалось. Феликс одаривал русалок невинными намеками, а они воспринимали их как обещания и клятвы. Женский ум короток, — учитель хихикнул. — Что с него возьмешь? Баба мечтает о страстной и вечной любви. И в погоне за этим призраком, подобным нашему Рэнгу, теряет и без того дурную голову. Как вот могла Нина поверить, что Феликс в нее влюблен?
— Нина? Молочница? — удивился священник.
— Разве не заметили вы, святой отец, что наша раскрасавица в последнее время сурмит брови, румянится и пудрится? Раньше ей на румяна да пудры времени не хватало. Да и перед кем ей было красоваться? Перед пентюхом-мужем?
— Да ну что вы, Рудольф, такое говорите?! Нина лет на пятнадцать старше Феликса, — засомневался священник. — и после стольких родов фигура ее… отнюдь, не девичья. Мужчина средних лет, я понимаю, может влюбиться: Нина и без румян — кровь с молоком. Она неглупая рассудительная женщина, не могла она поверить, что молокосос… — священник поперхнулся и покраснел от того, что недосказанная мысль прозвучала слегка двусмысленно.
— Вот вы не верите, святой отец, что так оно и было, а Йоахим очень даже поверил. Я слышал, как он кричал вчера Феликсу: «Убью тебя, мерзавец, кобель, жеребец», — и как только он не обзывал его! И всё «убью, убью!» раз десять проорал, вся деревня слышала, — учитель сокрушенно покачал головой, но при этом посмотрел на священника долгим испытующим взглядом: заметил или нет?
Отец Иеремия успокаивающе произнес:
— Ну мало ли кто так в сердцах скажет? Никто ведь при этом убийства не затевает. Настоящий убийца спрячет зло глубоко в душе. Так что никто его и не заметит.
— Церера! — выпалил вдруг Рудольф.
— Вы имеете в виду мельничиху Марту? — после секундной запинки предположил священник.
— Да-да, она ревновала Феликса к Нине, даром, что нестарая еще вдовушка.
Священник задумался.
— Трудно в это поверить… Нина и Марта — лучшие подруги. Хотя… А было ли что у Феликса с Лаурой?
— Не думаю, что Лаура была как-то связана с Феликсом! — убежденно сказал учитель. — Он бы мне сказал.
— А серенады под окном?
— Да мало ли что болтают в деревне? — усмехнулся учитель. — Всем верить…
Это было странно. Отец Иеремия явственно слышал, как молочница и мельничиха обсуждают роман Лауры с Феликсом, правда, доктор это отрицал, но его можно понять, он ведь отец девушки и не хочет пачкать ее имя в истории с убийством и внебрачной связью, но если роман и вправду был, то какой резон Рудольфу это скрывать? Пока священник размышлял, учитель, раздувая щеки, попыхивал сигаретой. Вдруг за изгородью послышалось сердитое блеяние и крепкая мужская ругань.
— Кто там? — спросил отец Иеремия племянника, бредущего к бочке с очередным ведром воды. Иоганн, довольный, что можно отвлечься от скучной работы, тут же остановился и заулыбался.
— Там Йоахим тащит козу. А она не хочет…
— Это, наверное, моя Амалфея! — учитель бросил окурок в ящик с песком, всплеснул руками и побежал к калитке. И впрямь, муж молочницы тянул за собой упирающуюся, недовольно блеющую белую козу.
— Вот, нашлась, зараза такая, — еще не отдышавшись, начал сбивчиво объяснять Йоахим. — Отвязалась, видать, да побегла в родной огород. Поела всю рассаду. Жена сердится, но вы не переживайте, учитель. Ну как, отец Иеремия, разузнали, кто убийца?
Учитель вовсе и не собирался переживать по поводу погибшей рассады в чужом огороде, он выглядел очень довольным оттого, что нашлась коза. Вообще-то она была ему и не очень нужна, но Йоахим изо всех сил всегда старался угодить учителю своих многочисленных отпрысков, дарил ему к праздникам подарки: то курочку, то индюшку, — Рудольфу это было лестно и не слишком обременительно — за живностью учителя ухаживала старшая дочь молочников, Мария, а он в свою очередь учил ее безвозмездно.
— Йоахим, — строго сказал отец Иеремия. — я зайду к вам позже, а сейчас, позвольте мне закончить разговор с Рудольфом? А ты, Иоганн, привяжи пока Амалфею к забору, да смотри, покрепче. Иоганн взял обрывок веревки из рук учителя и потащил привязывать козу. Муж молочницы, кланяясь и улыбаясь, отступил за калитку и скрылся из глаз.
— Сколько мне еще здесь сидеть? — недовольно пробурчал Рудольф. — Господин Вальтер попросил меня посмотреть за кузницей, мол, я самый ответственный, а больше поставить некого, но в сторожа-то я не нанимался. Не весь же день мне торчать тут?
— Я потороплю его, — пообещал отец Иеремия, — как только увижу. Только мне надо задать вам еще пару вопросов. Где вы были, Рудольф, когда случилось убийство?
— Здесь, неподалеку, в кустах, искал Амалфею.
— Так далеко от вашего дома? — удивился священник. — Это ведь уже почти лес.
— Ну, она у меня резвая девочка, — самодовольно сказал учитель. — Недаром названа в честь греческой своей прародительницы, вскормившей Зевса гру… выменем. Перегрызёт веревку, измочалит всю, прыгнет через изгородь и так её и знали. Один раз вот здесь как раз и нашел, ах, непослушная моя, — Рудольф погрозил пальцем привязанной к забору козе.
— Странно, что именно сегодня вы решили ее искать около кузницы, — как бы между прочим заметил Иоганн.
— Иоганн, — строго сказал священник. — бочка полна?
— Нет еще, — сморщился юноша.
— У нас еще много дел, поторопись, пожалуйста. Итак, как вы оказались около кузницы?
Услышали звон колокола?
— Нет, сначала я увидел, на дороге Нину с Йоахимом, они сильно ругались. Йоахим говорил, что нечего вертеть задницей перед мужиками. А она в ответ, что если бы он не был так ревнив, ничего бы не было и они не потеряли бы столько денег.
— Они шли к кузнице?
— Нет, они стояли неподалеку от нее и орали друг на друга. Йоахим даже ударил жену по лицу. И вот еще что. Может быть, это важно? Нина стояла ко мне спиной, а потом повернулась, и… одежда, руки и лицо ее были в крови. Потом они заметили меня и пошли к кузнице, зашли во двор, тут я услышал крик, а затем звон колокола. Но когда подбежал, то увидел, что здесь стоит Себастьян с алебардой в руках. А вот тут… — голос учителя дрогнул. — тут лежал Феликс. Вскоре все сбежались на звон колокола… Но вот еще что. Я заметил, что Нина всем своим видом показывала, как она потрясена. Но едва позвонив в колокол, она тут же побежала к колодцу смывать кровь.
— А бродягу вы когда увидели: до того, как подошли к кузнице, или после?
— Не помню, — сказал учитель. — Он незаметно появился. Торчал вот там, за забором…
— Где именно?
— Да вот, вон там! Со стороны леса. — учитель махнул рукой.
— Вы пока кратко запишите все, что мне рассказали, — попросил священник. — А ты, Иоганн, уже наполнил бочку? Отлично.
Иоганн опустил ведро на землю и, облегченно вздохнул, вытирая со лба пот. Казалось бы, всего двадцать ведер, но пока идешь до колодца, пока крутишь ворот, пока переливаешь воду…. А в результате самое интересное пропустил! Только обрывки разговоров о Феликсе и его отношениях с женщинами и сумел услышать. Странные это создания, женщины, никак не понять их Иоганну. Что они в этом Феликсе нашли? Вот скажем, белокурая девчонка, что живет в городе по соседству…. Да если бы он вырядился в такие штаны, как у Феликса, она бы его высмеяла! А Феликсу бы строила глазки. Вот как он умел с девушками разговаривать? Иоганн никогда не мог сказать девушке, что она ему нравится, у него сразу язык начинал заплетаться. И чего он такой странный, этот язык? Когда с Себой разговаривает, никогда такого не случается.
— Странно… очень странно…
От голоса отца Иеремии юноша невольно вздрогнул — так переплелись его мысли и слова священника. Отец Иоганн, однако, говорил вовсе не о белокурой городской девчонке и ее насмешках над Иоганном, а о бочке с водой. Он даже качнул эту бочку руками, после чего застыл в задумчивой позе, размышляя над чем-то.
— А ведь этакую махину случайно трудно перевернуть, — заметил, наконец, священник.
