Мария Спасская - Серьга удачи знаменитого сыщика Видока
Следующий кадр. Я разгуливаю по террасе в развевающемся красном платье с бокалом вина в руке, и морской ветер обдувает моё разгорячённое лицо. Рядом идёт красавец брюнет. Возможно, он тенор. А может, футболист? Иди даже известный актёр. А впрочем, это неважно. Рядом со мной прохаживается кто-то невероятно красивый и знаменитый и осыпает меня комплиментами. Муж меня не ревнует. Глебу хорошо тогда, когда счастлива я. Со временем я к нему привыкну. Быть может, даже полюблю. И жизнь окончательно обретёт гармонию. Ещё одна смена кадра. В Москве нас с Белозерским тоже ожидает вечная сказка. Мы ходим по выставкам, спонсируем театральные постановки, и о нас по всей матушке-России гремит слава как о меценатах сродни Морозову и Мамонтову. И, может быть, я даже открою свою продюсерскую фирму и буду продвигать молодые таланты. Я так люблю кино и театр и мечтаю стать продюсером!
Когда я поделилась планами с Ольгой, подруга заявила, что продюсерская фирма – это ерунда. Гораздо интереснее владеть пиар-агентством и продвигать политиков и социально значимые проекты. Может, она и права. Это ведь тоже, по сути, близко к творчеству. В душе я всегда хотела вращаться среди людей искусства, а в экономический вуз поступила исключительно по настоянию мамы. Семейный союз с заштатным фотографом мама считает чуть ли не самой большой своей ошибкой и очень не хочет, чтобы я её повторила.
– В университете женихи – как на подбор, – говорила мама, пересчитывая деньги, вырученные за старенькую дачу, которую им с отцом пришлось продать, чтобы простимулировать моё поступление. – И очень даже хорошо, что отделение называется «Финансы и кредит». Наверняка там учатся дети банкиров. Вот выйдешь замуж за сынка банкира, тогда и занимайся, чем душе угодно. Хочешь – певцов продюсируй, хочешь – кино снимай. С большими деньгами любая блажь позволительна.
Глеб, несомненно, и есть тот самый жених, о котором говорила мама. Само собой, я ощущаю некоторую неловкость, ведь это Ольга влюблена в Белозерского, а я не так чтобы очень. Даже скорее наоборот. Зато бабушке Глеба больше понравилась я. И хочется кому-то или нет, я ни за что на свете не упущу своего счастья. И что с того, что весь прошлый год, посещая подготовительное отделение, я встречалась с Маратом? Шарафутдинов не может не нравиться. Он, несомненно, красавчик. К тому же речист, паразит, как телевизионный комментатор. Но что с Маратика возьмёшь, с нищеброда иногороднего? Мама костьми ляжет, но не позволит мне выйти за него замуж. И в принципе я её понимаю.
После вечеринки с пиццей Глеб стал подходить ко мне, чтобы переброситься словечком. Ольга прямо из себя выходила, когда Белозерский шёл в нашу сторону в окружении охраны и улыбался мне во весь рот. Марат тоже показывал норов – тут же принимался оказывать знаки внимания Светке Гавриловой, и поэтому она, пожалуй, была единственной девчонкой в группе, которая не ревновала меня к Белозерскому. Остальные прямо бесились от злости и зависти. Особенно Лазарева. Лазарева аж багровела вся. Она смотрела на нас так, точно хотела испепелить взглядом. До сего дня Глеб просто болтал со мной о разных разностях, а этим утром подошёл и сказал, по своему обыкновению отводя глаза и глядя на свои ботинки:
– Сонь, привет. У меня сегодня день рождения.
– Поздравляю! – просияла я. – И сколько стукнуло?
– Девятнадцать. На семейный праздник папа прилетел.
– И что он тебе подарил?
– Только не смейся. Серьгу удачи.
– Чего же тут смешного, – дёрнула я плечом. И попросила: – Покажи!
Глеб вынул бумажник и вытряхнул на руку плоский стальной серп серьги. Серьга как серьга. И с чего это вдруг она такая особенная?
– Да, интересная вещица, – похвалила я, чтобы сделать имениннику приятное.
– Отец хочет познакомиться с тобой, – возвращая отцовский подарок обратно в бумажник, смущённо проговорил Белозерский. – Ты как, не очень занята? Поедем ко мне после лекций?
Не знаю, как я высидела четыре длиннющие пары. Я просто сгорала от нетерпения, предвкушая знакомство с отцом Глеба. Сам банкир Белозерский Илья Владимирович желает меня видеть! И вот наконец занятия закончились, мы сели в машину и поехали на Арбат.
– Слушай, Сонь, – Глеб взял меня за руку. – Если отец спросит, хотела бы ты жить со мной, ты что ответишь?
Вот оно! Белозерский делает мне предложение! Бедная Золушка вырывается из нищеты и превращается в принцессу! Конечно же, я скажу «да»! Я посмотрела в окно, и вдруг мне безумно захотелось пройтись по этой шумной красивой улице. Так захотелось, что я готова была выскочить из машины на полном ходу.
– Остановите, пожалуйста! – взмолилась я, тронув за плечо охранника, каменной глыбой возвышавшегося за рулём «БМВ». И, глядя на Глеба, попросила, не отвечая на вопрос: – Давай пройдёмся пешком?
– Да без проблем, – неожиданно легко согласился мой без пяти минут жених. – Охрана подождёт нас возле дома.
К моему удивлению, охранники тоже не стали спорить, и машина, визжа тормозами, прижалась к обочине у станции метро «Смоленская». Глеб вышел из салона авто и протянул мне руку, помогая выбраться. Я уже привыкла к его широкому лицу и вытянутому ежиному носу, и банкирский сынок больше не казался мне неказистым и жалким. Как всё-таки щедрые подарки украшают кавалера! А за время нашего общения Белозерский успел надарить мне целую кучу замечательных вещей. Стоило мне на чём-либо остановить рассеянный взгляд, как привлёкшая моё внимание вещица тут же оказывалась у меня в руках.
– Хочу мороженого, – капризно протянула я, глядя на палатку «Баскин Робинса».
– Какое тебе, Сонь, выбирай, – приближаясь к палатке, предложил Глеб, на ходу доставая бумажник, вынимая крупную купюру и пряча кошелек обратно в карман брюк. Подойдя к витрине, он весь подался вперёд, рассматривая ассортимент.
И тут я увидела, как в оттопыренный карман Глеба тянется чужая женская рука. Двумя длинными пальцами воровка подцепила бумажник и аккуратно вытащила из кармана Белозерского. От подобной наглости я лишилась дара речи. И, торопливо обернувшись, увидела Лазареву. Наша однокурсница улыбалась во весь рот, точно это не она только что стянула чужой кошелёк! Постепенно способность говорить возвращалась ко мне, и я уже хотела закричать, но Лазарева неожиданно схватила меня за руку, продолжая странно улыбаться.
– Так какое ты будешь мороженое, Сонь? – не замечая возни за своей спиной, снова спросил Глеб, не отрывая изучающего взгляда от витрины.
– Шоколадное, – выдохнула я, глядя Лазаревой в глаза и чувствуя непонятное оцепенение, растекающееся от ладони по предплечью и оттуда дальше, выше и ниже, по всему телу.
Франция, 18… год
Трясясь в карете по просёлочной дороге, Видок неотрывно смотрел на приближающиеся серые стены замка, и воспоминания одно тяжелее другого роились в его голове. Попав в Бисетр, некоторое время Король Риска прозябал там, обдумывая способ покинуть тюрьму, пока не пришёл к выводу, что проще всего это сделать, проломив плиту в форте Моган. Так можно будет добраться до водопровода, находившегося под зданием, и затем, с помощью подкопа, попасть во двор умалишённых. А оттуда уже совсем легко выбраться на волю.
Для воплощения задуманного Эжен Франсуа сколотил группу единомышленников, и посвященные в его план заключённые десять долгих дней и ночей, не прерываясь ни на минуту, рыли подкоп. Когда всё было закончено, беглецы дождались ущербной луны, и в два часа ночи тридцать четыре человека один за другим спустились в водопровод. Освещая себе путь потайными фонарями, каторжники проникли во двор сумасшедших. Оставалось всего лишь найти лестницу и перелезть через стену, но в этот момент звон цепей нарушил ночную тишину. Из конуры, что располагалась в углу двора, лениво потягиваясь, вылезла собака. Беглецы затаились, с трудом сдерживая дыхание. Животное принюхалось и заливисто залаяло в ту сторону, где замерли сбившиеся в кучу люди. Надзиратели и тюремщики тут же сбежались на звонкий лай и штыками загнали узников в их камеры.
Верный себе Эжен Франсуа, пользуясь всеобщей суматохой, спрятался в какой-то чан. Дождавшись, когда шум утихнет, организатор побега выбрался из своего укрытия и с помощью так кстати обнаруженного шеста перелез через стену, оказавшись во дворе скорбного дома. Уже начало светать, и нужно было срочно где-то укрыться. Припрятав шест у стены, Видок проскользнул в каземат и, увидев опущенную решётку одной из камер, изловчился и отодвинул засов. Юркнул в крохотную комнатушку, при помощи самодельного ножа вернул засов на место и с головой зарылся в охапку соломы. Но вдруг с содроганием почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Солома зашуршала, разгребаемая чьими-то руками, и прямо над беглецом склонилось заросшее свалявшейся бородой лицо безумного обитателя камеры. В первый момент Короля Риска обуял нечеловеческий ужас, но уже в следующее мгновение он взял себя в руки и шёпотом проговорил:
