Сергей Высоцкий - Пропавшие среди живых
После смены Хилков долго и с удовольствием мылся в душе, пустив воду погорячее. Насвистывал весело. Решение пригласить Винокурова казалось ему удачным. Даже злость на Кошмарика прошла. «Попух, бедолага, — жалел его Хилков. — Да на ком — на каком-то фрайере! Интересно, а деньги он где хранил? На сберкнижке? Пожалуй, нет. Не в его привычке деньги копить. Все в картишки спускал. Ну и на вино расход немалый». Потом он вспомнил, что в багажнике в машине Кошмарика остался тросик и инструменты. Машина была на трассе, да и не пойдешь за тросиком к сменщику. Придется еще в автомагазин ехать, покупать. А потом звонить отцу Федору…
Федор Борисович выматерился, когда Хилков позвонил ему и рассказал про Кошмарика. Над предложением привлечь Витьку Винокурова долго думал, Хилков слышал, как он тяжело вздыхал, шептал что-то злое. Потом сказал:
— Черт с тобой, поговори со своим Винокуровым. Но обо мне ни слова. И про Жорку не трепись, возьми у него номера да иди с Винокуровым один. Позвонишь, скажешь, где карету оставили.
С Винокуровым Хилков сговорился очень быстро. Отозвал в сторонку, когда тот пришел на смену, спросил:
— Витек, тебе деньжата сейчас нужны?
Тот усмехнулся:
— Ты что, блажной? Когда они бывают не нужны-то? Перевозочку надо оформить? Ты ведь пока безлошадник…
— Ну да, — кивнул Хилков. — Перевозочка небольшая. На час, не больше. Время только позднее.
— Так у меня и выезд на линию не ранний, — сказал Винокуров. — Ты не крути. Чего надо-то?
— Да частнику одному хочу насолить… Он, сволочь, просил меня машину перебрать, я неделю калымил, а башли получить не могу! Хочу вот машинку-то угнать и бросить где-нибудь подальше. Пусть поищет.
Винокуров хмыкнул.
— Я, Витек, и хочу тебя попросить. В два часа подъедем с тобой… Я за руль сяду, на тросик подцепим, отбуксируем подальше, и дело с концом. Двести колов тебе хоть сейчас отвалю.
— Триста, — сказал Винокуров. — За твои красивые сказочки… Ну да мне-то наплевать. Я, Женя, дачу под Приозерском сейчас строю. Так денежки эти мне вот как нужны! — он провел рукой по горлу.
Хилков согласился и попросил к часу заехать за ним на Лиговку.
— А денежки когда? — поинтересовался Виктор. — Ты уж лучше гони вперед…
Хилков только головой покрутил.
— Да ладно ты, Витек, не боись! Приедешь за мной — сразу отсчитаю.
Когда ночью, захватив сумку с тросиком и номерами, Хилков вышел на улицу, машина Винокурова уже стояла у ворот. Две девушки уговаривали подвезти их.
— Да я же говорю, по вызову, — отбрехивался Винокуров. — Вот и пассажир идет…
— Товарищ, вы в какую сторону едете? — бросились девушки к Хилкову. — Может быть, нам по пути?
Хилков на секунду растерялся. Потом спросил:
— А вам-то куда ехать?
— На Московский, в гостиницу «Россия», — сказала одна из девушек и с надеждой посмотрела на Хилкова.
— А мне в аэропорт, — усмехнулся он. — Значит, по пути. Возьмем, товарищ водитель?
Такси помчалось по пустынной Лиговке, нещадно трясясь на диабазовой брусчатке а девушки наперебой благодарили Хилкова. Оказались приезжими, из Краснодара.
Машина выехала на Московский проспект. Стал накрапывать мелкий дождик. Хилков вздохнул. Подумал: «Хорошо, что дождь… Меньше таких дур по улицам гулять будет. Да и не так светло — все небо заволокло. Это, наверное, плохо — баб встретить, когда на дело идешь? Или только с пустыми ведрами плохо?» Сам не понимая почему, он сильно волновался. В машине было тепло, но противная дрожь время от времени пробегала по всему телу. «И чего это я? — удивлялся он. — Вроде ведь не первый раз». Он подсчитал, выходило — десятый. И все было нормально. Вот только Кошмарик сидит. Не наклепал бы чего лишнего. Надо бы ему весточку запустить. Держись, мол. За кормой все чисто. Долю получишь. Да как передать?
Хилков покосился на Винокурова. Тот сидел спокойно, смотрел вперед. «Этого ничем не пробьешь. Тупой как пробка, — неприязненно подумал Хилков. — Тоже мне дачник!»
У гостиницы девушки расплатились, горячо поблагодарили.
— Куда едем-то? — спросил Винокуров.
— В Дачное… Улица Третьего Интернационала. Я дом покажу.
— А деньги?
Хилков достал из бокового кармана три сотенные бумажки, протянул Винокурову.
— П-п-порядок, Женя! — обрадовался тот. — Газуем в Дачное. Пошутим шутки с твоим другом!.. — и захохотал.
Чем ближе они подъезжали к дому, во дворе которого стояла новенькая «Волга», облюбованная Хилковым, тем больше он волновался. И куда девалось спокойствие, с которым он ездил на дело еще полгода назад!
Один раз их обогнал милицейский «газик» с синей мигалкой, и Хилков подумал: «Все, пронюхали, гады…» Спина у него взмокла, почему-то заломило в висках. Но «газик» промчался, не притормаживая, и скрылся в пелене дождя.
На улице Третьего Интернационала Хилков попросил Винокурова ехать потише. Не доезжая пятиэтажного белокирпичного дома, они остановились.
— Жди тут, — сказал Хилков и вылез из машины, зябко поеживаясь. Осторожно, без стука, закрыл дверцу. Дождь продолжал сеять. Хилков постоял немного, осмотрел окна. Ни огонька. Только на третьем этаже за занавеской словно кто-то стоял. Смотрел на подъехавшее такси. Хилков отошел в сторону к забору. Стал за кустом сирени. Пригляделся. Вроде бы человек — или просто почудилось? Ветер качнул легкую занавеску. Хилков чуть не выругался вслух. Принял за человеческую голову горшок с цветами.
Во дворе, рядом с сараем, стояла «Волга». «Номер какой-то не наш, — отметил Хилков. — КРЯ. Крымский, что ли? Это даже лучше…»
Он еще раз прислушался. Было тихо. Только дождь шелестел по кустам, слегка барабанил по жестяной крыше сарая…
Когда дверца автомашины была уже открыта, раздался вдруг резкий звонок, потом второй, третий…
Прежде чем Хилков догадался, что это в доме звонит телефон, спина его снова покрылась испариной, как полчаса назад в машине. Он юркнул на сиденье «Волги» и, замерев, прислушался. Телефон наконец перестал звонить. Слышался только густой сонный голос, что-то односложно отвечавший в трубку. Потом снова стало тихо. Можно ехать. Прикрыв дверку, он быстро добежал до Винокурова. Сел к нему.
— Витюша, полегоньку… В проулок… Подавай задом… Вот к той… серенькой…
Лихорадочно расстегнул сумку, достал тросик. Когда Винокуров подал машину к «Волге», Хилков выскочил, быстро прицепил трос. Сел за руль серого автомобиля. Махнул рукой, чтобы Винокуров трогал. И в это время с улицы сверкнул ослепительный свет фар. Хилков зажмурился, лихорадочно соображая, куда бежать, но свет погас так же внезапно, как и вспыхнул. Загородив выезд на улицу, в проулке остановилась «скорая помощь». Гулко хлопнула дверь. Мужчина в белом халате, с пузатым чемоданчиком в руке быстро прошел к первому парадному и скрылся там.
«Надо бросать машину, — решил Хилков. — Догадаются, в чем дело, заметят номер — пиши пропало…»
Он вылез из машины, быстро отцепил трос и сел к Винокурову.
— Витюша, жмем отсюда… Объедем вокруг дома. Там, кажется, можно выехать.
— А машина? — удивился Витюша.
— Черт с ней… — махнул Хилков.
— Как черт с ней? — Винокуров решительно покачал головой. — Я что, с тобой в бирюльки играть приехал? Полночи потерял и уезжать ни с чем? А тебе денежки вернуть? Нет, дудки. Пересидим немного, пока уедет «скорая».
«Ну и дубина, — подумал Хилков, неожиданно успокаиваясь, — за денежки испугался. Да я и не думал их назад забирать…»
Они сидели молча минут пятнадцать, все время посматривая на два окна на четвертом этаже, где горел свет. Потом увидели, что в одном окошке свет погас, а в другом вместо верхнего зажегся ночничок. Врач вышел из дома, сел в «скорую». Вспыхнули фары, машина дала задний ход, развернулась и уехала. Хилков снова подцепил тросик, и они выехали со двора. На пустыре за Кировским заводом Хилков попрощался с Витюшей. Когда Винокуров уехал, он поменял на машине номера, открыл капот. Секретка на «Волге» была самая примитивная. Хилков прогрел мотор и не спеша поехал к гостинице «Советская». Они договорились там встретиться с Угоевым. Остановившись на Обводном канале около телефонной будки, Хилков позвонил Федору Борисовичу. Потом, взяв с сиденья старые номера, подошел к парапету набережной и, размахнувшись, бросил их в воду. «А может быть, эта «скорая» просто липа? Может, это милиция за мной следит? — мелькнула мысль. — Может, уже обложили?»
Все последние дни Хилков нервничал. Иногда совсем беспричинно его начинало колотить, словно в ознобе, и мелко-мелко дрожали руки. В тот день, когда в «Звездных ночах» арестовали Кошмарика, Хилков, стараясь быть равнодушным, бросил зло: «Допрыгался, алкаш…» — но рука, поднявшая рюмку коньяка, предательски дрожала, и коньяк расплескался на скатерть.
Все это заметили, и кто-то сказал:
