Алексей Биргер - Похоронное танго (Богомол - 6)
- И, значит, сперва у нас в доме посмотрели, потом по участку пошли, докладывал Константин. - А как увидели свежеразрытую землю за компостной ямой, так сразу и говорят, что проверить надо, что, похоже, алюминиевый лист тут зарыт...
Здесь я без дальнейших объяснений понял, что случилось. Есть такие, которые, зная, что у милиции они на примете и что к ним всегда могут нагрянуть, закапывают свою добычу в огороде. Ведь что алюминию сделается? Он может хоть тыщу лет в земле лежать. А милиция тоже наловчилась такие захоронения находить, особенно после того, как рабочие умудрились поснимать всю алюминиевую обшивку в цехе вредного производства при одном заводе. Там не сразу пропажи хватились, потому что цех почти два года стоял, и рабочим зарплату кое-как платили, вот они и спроворились обшивку обдирать. При этом многие не сразу на продажу волокли, а на чердаке прятали или в землю закапывали, в запас на будущее, чтобы торгануть, когда весь шум уж точно уляжется. Говорят, почти четыре тысячи квадратных метров алюминиевого листа таким образом приватизировали... Ну, я говорю, может, преувеличение, а может, никаких преувеличений в этой цифре и нет. Во все поверишь, когда километрами провода снимают, когда алюминиевую миску на секунду без присмотра оставить нельзя, и когда в одном местечке даже бронзовый памятник Ленину сумели на куски разрезать и в скупку уволочь... Словом, если у людей, которых милиция подозревает, что они на незаконном промысле живут, замечается взрытая земля там, где грядок нет и ничего не посажено обязательно милиция эту землю копнет, для проверки и для очистки совести. Вот и выходит, что копнула милиция за нашей компостной ямой в расчете найти рулон алюминиевого листа или нечто подобное - а нашла добычу посолидней. Можно представить, что с ними было, когда труп вылез, и какие торнадо тут начались!.. Подвели нас сбытчики, как есть подвели. Если бы не их повадки, всем уже известные, не стали бы менты в нашей земле ковыряться.
- И всех гостей наших тоже увезли, на другой машине, - закончил Константин. - И Владимира с Николаем этих, и Смальца. - Только на них, в отличие от нас, наручники надели.
Так, соображаю, выходит, не сделали ещё окончательного вывода, кто виноват. Всех по отдельности будут трясти и допрашивать: авось, кто-нибудь да расколется. И вообще, подумать, богатейший урожай милиция за один раз сняла: тут тебе и убийство, и покушение на убийство, и укрывательство краденого, и невесть что, тут и целая толпа сграбастана, и мы Константином, и все "братки", и старший Горбылкин, к которому скоро младший должен присоединиться... Можно считать, менты за одно утро десятилетний план выполнили.
Все это я продумывал, пока нас везли, а ехали мы где-то с полчаса. Может, чуть побольше. То есть, сколько-то думал, а сколько-то кемарить продолжал, и в том блаженном состоянии находился, когда мысли со снами путаются. Не успеешь порадоваться, что, вот, мол, на хорошую мысль набрел, и надо бы её удержать, как сразу понимаешь, что не мысль это вовсе, а что-то вроде сновидения, навеянного дремотой. И два слова в голове крутятся: "Внучка палача... внучка палача..." Кто ж их произнес, Николай или Владимир? Я с трудом восстанавливаю ночную посиделку, по крохам воспоминания собираю, и ясности пока что нет никакой. Нет, понимаете, наводки на резкость. Зато насколько смутно я вчерашний день вижу, настолько четко мне другие картины видны. Вот Степан Никанорыч кричит со своего участка: "Слышь, Яшка, зайди подсобить!.." А его внучка восьмилетняя, Катя, сквозь густую траву пробирается, которую мне как раз выкосить надо, для того меня и призывают, и солнечный свет на ней лежит, на личике её, но волосах белокурых, на красном платьице. И движется сквозь зелень это пятнышко, красное с золотом, маленькое и трогательное такое, а Степан Никанорыч ей вслед глядит... Палачом он был, значит? Но откуда ж это Владимиру с Николаем стало известно, если за все долгие годы, что Степан Никанорыч здесь жил, никто из местных ничего не проведал? И почему они на этом упор сделали? Большой упор... И начало казаться мне, что вся нынешняя история как-то завязана на те давние дела, и что ответ на все нынешние загадки, что происходит и почему люди чуть не косяками гибнут, почему смерть свое танго все бравурней закручивает, огненным таким ритмом, в котором яркие юбки, развеваясь, перед глазами кружатся, и каблучки-шпильки все азартней и знойнее и звончее ритм этого танго отстукивают, надо в тех делах искать, в профессии Степана Никанорыча, и в том, как его профессия была с судьбой его дома связана, с приобретением этого дома и со страстями вокруг то ли его покупки-продажи, то ли находящегося в нем имущества. И вот это все мне то ли думается, то ли снится, я свои мысли картинками сновидений вижу, повторяю вам, и, как всякие летучие сны, они очень убедительными и правильными кажутся, пока не проснешься.
А окончательно я очнулся, когда нас привезли и выгрузили в местный КПЗ. Приткнули нас с Константином в одну камеру, где уже задрипанный мужичонка имелся. Только спал этот мужичонка, крепко спал, перегаром воздух приправляя. Так что, можно считать, мы вдвоем сидели.
- Вот так так, сынок, - сказал я. - Правильно говорят, что от сумы и тюрьмы не надо зарекаться. Кто б ещё вчера подумал, что нас в такое дело впутают?
- Это точно, батя, - вздохнул Константин. - Только вот как теперь выпутываться будем?
- А наше дело - маленькое, - ответил я. - Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем. Нежданные гости совсем к ночи заявились. Ночью, можно считать. После этого мы все вместе за столом сидели, хотя, конечно, кто-то выходил, хоть до ветру, приходил потом, да ещё за Виталиком Горбылкиным погоня была - недолгая, правда. Но, вроде, никто не отлучался на такое время, чтобы успеть могилу выкопать. И ты пойми, что нам главное не только самим от обвинений отмазаться, но и бандитов не подставить, чтобы с нами потом не сделали то же, что с Шиндарем. Поэтому надо следить за собой, чтобы ни одного словечка не проскочило, ни одной крохотной оговорки, которые можно было бы истолковать как признание в их вине.
- Это я понимаю, батя, - вздохнул Константин.
- Вот и хорошо, что понимаешь, - и я на нарах растянулся. - И тебе советую поваляться и отдохнуть хорошенько, раз уж случай выпал, что ни на огороде горбатиться не надо, ни по другим работам пупок рвать.
- Ко всему-то ты, батя, спокойно относишься, и во всем хорошее найдешь! - засмеялся Константин. И тоже улегся отдыхать. - А все-таки, как ты думаешь, выйдем мы отсюда или нет?
- Выйдем, - ответил я, хотя уверенности у меня не было.
И затихли мы оба. Я лежал, потолок созерцал, пытался в мыслях порядок навести. Эх, думал я, только бы нам выбраться отсюда... А с другой стороны, может, и лучше, если мы здесь пока посидим? Там, за этими стенами страшное что-то творится, и нас, по несчастливой нашей звезде, в самый центр этого кровавого водоворота швырнуло. И, коли дело так пошло, ещё и ещё трупы будут, можно не сомневаться. Ту же Ирку-оторву, её положат, как пить дать положат... И в любой момент мы, в этой оголтелой мочиловке, могли бы оказаться крайними, или из очень нужных свидетелей стать совсем ненужными... А здесь, за крепкими запорами, мы, честное слово, целее будем. Пусть там, на воле, они перебьют друг друга, чтобы на нас наехать, когда мы выйдем, было уже некому...
Но тут меня дернули.
- Бурцев, Яков Михалыч, - сказал мент, отворяя дверь нашей "предвариловки". - Валяй, на допрос.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Мне-то что, надо так надо. Поднялся и иду. Доставили меня в кабинет, где сидит один из ментов, меня с сыном забиравших. По тому, как все другие к нему обращались - старший среди них. Вполне молодой ещё парень, лет тридцати. Чуть с гаком, может.
- Садитесь, Яков Михалыч, - и на стул указывает. - Давайте знакомиться. Гущиков Владислав Антонович, лейтенант, замначальника по угро здешнего отделения.
- Очень приятно, - киваю.
- А вот, по мне, так приятного мало! - он встал и зашагал по кабинету. - Хорошо повеселились, да? Один раненый, один убитый, и, конечно, никто почти ничего не помнит... Странно, что вы все друг друга не перерезали. Гулянка по-русски, так?
- Обижаете, начальник, - возразил я. - Никто никого не резал. Один этот Горбылкин психованный ножом размахался, так он и деру дал.
- А может, все по другому было? - он резко повернулся и прямо навис надо мной, слегка наклонившись. - С чего Владимиру Губанову - самому Губе, понимаешь - и Николаю Фомичеву - Фоме, вечному его подельщику - с вами, голью беспорточной, якшаться, лучшими деликатесами вас угощать и лучшей водкой вас поить, всю ночь с вами просиживая? А я тебе скажу, почему! Они этого Шиндаря шлепнули, и пирушка затеянная - плата за то, чтобы вы тело схоронили! Я не знаю, почему не сплавили труп в Волгу, с камнем на шее, или как-то иначе, поумнее, от него не избавились, но, видно, срочность имелась, нежданно убийство произошло. То ли по дури Шиндаря шлепнули, за наглость очередную, то ли что-то такое он разнюхал, из-за чего его понадобилось прибирать побыстрее, и времени на варианты не оставалось. Я из чего исхожу? Так морду Шиндарю расквасить и твой Константин, наверно, смог бы, он убойной силы у тебя парень, а вот удавили его так профессионально, как у вас, деревенщины, не получилось бы. Да и не в стиле это пьяных разборок, работа с удавкой. Сцепись он с вами, тут бы скорее нож или топор в дело пошел, а то Константин или ты из ружья его долбанули бы. Ружье у вас заряженным лежало... Кстати, почему вы его зарядили? Побаивались своих "гостей" и хотели защиту под рукой иметь? Еще скажи спасибо, что у тебя охотничий билет не просрочен, и разрешение на ружье чин чином выправлено, а то бы я тебя за незаконное огнестрельное оружие... Ладно, неважно. Я к тому, что, кроме всего прочего, в багажнике машины следы человеческой крови нашлись, и нам много времени не потребуется, чтобы доказать: это кровь Шиндаря! По всему выходит, шлепнули его Губа с Фомой. Ну, может, Смальцев и Чужак тоже в этом поучаствовали. А вот руки о лопаты марать, тело хороня, они бы не стали. И, выходит, кроме вас, хоронить его было некому, и вы соучастниками получаетесь. Что скажешь?
