Евгения Грановская - Вечная загадка Лили Брик
– Ну, если тема монашек вызывает у вас столь негативные эмоции…
– Марго, – с упреком сказал дьякон.
– Ладно, ладно, шучу. Итак, «кошечка» Лиля Брик и «щен» Маяковский поссорились 28 декабря 1922 года. Лиля предложила поэту расстаться месяца на два, чтобы поостыть да подумать. Маяковский снял с вешалки пальто и сказал: «Тогда какого черта тянуть? Я уйду прямо сейчас. Сегодня 28 декабря. Значит, 28 февраля увидимся». Сделал тете Лиле ручкой и захлопнул за собой дверь.
– Вы так правдоподобно описываете, словно сами там были, – сказал дьякон.
Марго пожала плечами.
– Да тут и описывать нечего. Сцена, известная любой женщине. Называется «любимый решил показать норов». Да только в тот же вечер от норова Маяковского не осталось и следа. Он стал проситься обратно, но Лиля его не пустила. Сказала: «Два месяца – значит, два месяца. Я тебя за язык не тянула». Что-то вроде этого.
– О, эти строгие, холодные женщины, – усмехнулся отец Андрей. – Им любая разлука по плечу. Готовы сносить ее годами, лишь бы доказать свою правоту.
Марго небрежно дернула острым плечом.
– Что делать, с вами иначе нельзя. Один раз дашь слабину, и сядете на шею. – Она взяла ложечку и задумчиво помешала остатки кофе. Потом подняла на дьякона глаза и сказала: – А вообще… знаете, что я обо всем этом думаю?
– Что?
– Что повод для разлуки высосан из пальца. Тут было что-то еще. Маяковский в письмах постоянно просит у Лили прощенье. За что, спрашивается? Не за чай же с вареньем? И еще – он ревнует. Дико ревнует. Но к кому?
– Может быть, к мужу Лили – Осипу Брику?
Марго нетерпеливо махнула ложкой так, что брызги с ложки полетели дьякону на рясу, но даже не заметила этого.
– Нет, – решительно сказала она, – это чепуха. Они жили втроем много лет. Маяковский не видел в такой жизни ничего хорошего, но Лиле она нравилась, и он смирился. Знаете, что он о них писал?
– О семействе Бриков?
– Ну да! Он писал… Погодите, сейчас найду… – Марго переворошила бумажки, нашла нужную и выдала:
Если вдруг прокрасться к двери спаленной,перекрестить над вами стеганье одеялово,знаю – запахнет шерстью паленной,и серой издымится мясо дьявола!
– Да тут каждая строчка пахнет ревностью, – сказал отец Андрей.
– А я и не спорю. Но эта ревность была привычной. Как бы закостеневшей. Как затянувшаяся рана. Ну, вот как шрамик, которым вас наградила ваша монаш…
– Марго, – нахмурился дьякон.
– Простите, – сказала Марго невинным голосом. – Так вот, батюшка, ревность к Осипу Брику у Маяковского была притупленной, застарелой, а тут появилось что-то свежее. Думаю, Маяковский из-за чего-то… вернее, из-за кого-то вспылил. Ну, и наговорил Лиле кучу гадостей, как делают все мужики, когда им вожжа под хвост попадет. А потом раскаялся и стал вымаливать прощение, как нашкодивший щенок. Что опять-таки свойственно всему мужскому полу.
– Оставьте вы в покое этот мужской пол, – поморщился дьякон.
– Что делать, натерпелась, – вздохнула Марго. – Кстати, батюшка, а знаете, что во всей этой истории самое подлое? Маяковский просто с ума сходил в своем «лубянском заточении», часа не проходило, чтобы он не думал о Лиле. А Лиля и ее муж продолжали вести обычный образ жизни. Гости, шампанское…
– И чай с вареньем, – задумчиво докончил за нее отец Андрей.
– И это тоже, – сказала Марго. – Быт «засосал» всех. А выкарабкиваться из этого болота обязан был только Маяковский. Странный подход, вам не кажется?
– Мы живем в эпоху двойных стандартов, – сказал дьякон. – Поэтому меня давно уже не удивляют такие вещи.
– Меня тоже не удивляют. Но возмущают!
– Пять минут назад вы во всем обвиняли Маяковского, – напомнил дьякон.
Марго усмехнулась.
– А я и сейчас его не оправдываю. Но история-то темная. Что там на самом деле произошло – одному богу известно. – Марго немного помолчала, словно колебалась: рассказывать – не рассказывать, и все-таки решила рассказать. – Я перечитала поэму «Про это». И обратила внимание на несколько любопытных четверостиший. – Марго небрежно пожала плечами, скрывая волнение. – Скорее всего это полная чепуха, но…
Отец Андрей терпеливо ждал.
– Да нет, – сказала Марго, – это точно полная чепуха.
– Может, вы перестанете кокетничать и прочтете мне эти строки? – предложил дьякон.
Марго фыркнула.
– Пожалуйста, раз вы просите. – Она поискала в стопке нужный листок, вынула его и, прищурив зеленые глаза, прочла:
Это – спаситель! Вид Иисуса!Спокойный и добрый, венчанный в луне.Он ближе. Лицо молодое безусо.Совсем не Исус. Нежней. Юней.
Он ближе стал, он стал комсомольцем.Без шапки и шубы. Обмотки и френч.То сложит руки, будто молится.То машет, будто на митинге речь.
Вата – снег. Мальчишка шел по вате.Вата в золоте – чего уж пошловатей?Но такая грусть, что стой и грустью ранься!Расплывайся в процыганенном романсе!
Марго оторвала взгляд от листка и с вызовом посмотрела на дьякона.
– Ну?
Отец Андрей подумал и ответил честно:
– Возможно, в этом есть смысл, но я пока ничего не понял. Какой-то юноша во френче, без шапки и шубы, идет по снегу. И при этом размахивает руками. Возможно, юноше грустно. И что с того?
– Мужчины, – усмехнулась Марго. – Ну, хорошо. Слушайте дальше.
И она снова уткнула взгляд в листок.
Мальчик шел, в закат глаза уставя.Был закат непревзойдимо желт.Даже снег желтел в Тверской заставе.Ничего не видя, мальчик шел.
Был вором-ветром мальчишка обыскан.Попала ветру мальчишки записка.Стал ветер Петровскому парку звонить:– Прощайте… Кончаю… Прошу не винить…
– Ну? – снова спросила Марго, поднимая взгляд на дьякона, на этот раз еще требовательнее.
Дьякон растерянно пожал плечами.
– Если я правильно понял, юноша собрался покончить жизнь самоубийством. А в записке попросил никого в этом не винить. Так?
– Верно, – кивнула Марго. – Но что это за юноша? Где его встретил Маяковский? И почему о нем написал?
Отец Андрей поскреб ногтем переносицу.
– Не слишком ли буквально вы понимаете эти строки? – усомнился он.
Марго вцепилась пальцами в кромку стола и подалась вперед. Глаза ее возмущенно пылали.
– «А был ли мальчик?» – так вы хотели сказать? Пошляк в рясе, вот вы кто! Да неужели вы не понимаете, что это не просто образ! Это реальный, живой юноша!
– Да с чего вы это взяли? – начал горячиться и дьякон.
Марго вскинула брови и взвилась над отцом Андреем, подобно орлице, собираясь обрушиться на него всей тяжестью своих непререкаемых доводов, но вместо этого лишь тяжело выдохнула, обмякла и снова утвердилась на стуле.
– Я не знаю, как вам объяснить, – сказала она. – Нужно быть женщиной, чтобы это понять. Это не здесь… – Марго ткнула себя пальцем в лоб. – А вот здесь! – она приложила руку к груди.
Дьякон проследил за ее рукой и едва заметно улыбнулся.
– Хватит ухмыляться! – вспылила Марго. – И перестаньте пялиться на мою грудь!
Дьякон поспешно отвел взгляд.
– Ваша решимость в отстаивании своей точки зрения мне нравится, – сказал он. – Но вынужден вас разочаровать. В тексте поэмы несколькими строками ниже говорится буквально следующее:
До чего ж на меня похож! Просто ужас.Юноша курточку стягивать стал.Может ли быть человеку хуже —семь лет он вот в это же смотрит с моста.
– Вы что, выучили поэму наизусть? – недоверчиво спросила Марго.
– Почти, – ответил отец Андрей. – Я перечитывал ее весь вчерашний вечер.
Марго заглянула в листок и пробежала взглядом по стихам.
– Между прочим, переврали несколько слов, – сказала она.
– Может быть, – согласился дьякон. – Но суть не переврал. В стихах описывается не какой-то там посторонний юноша, которого Маяковский встретил на улице. Это сам Маяковский, только семь лет назад, когда он пытался покончить жизнь самоубийством, бросившись с моста в Неву. Маяковский в этих стихах пишет исключительно о себе.
Марго нервно пожевала губы.
– Да? – мрачно сказала она.
– Да, – кивнул дьякон.
– Все-то вы знаете, батюшка, – Марго невесело усмехнулась. – Ничем вас не удивишь.
– Просто нужно внимательней читать текст.
Повисла пауза. Затем Марго резко встала с места, отшвырнув стул.
– Знаете что, дьякон? – проговорила она клокочущим голосом. – Идите к черту с вашими нравоучениями! И Маяковского с собой прихватите – за компанию!
Марго схватила со стула сумку, повернулась и быстро зашагала к выходу. Отец Андрей две секунды сидел как пришибленный. Потом тоже вскочил и заспешил за Марго, но на его пути возник официант. Он зловеще взмахнул подносом и рявкнул:
– Куда-а! А деньги!
– Вот! – крикнул дьякон, сунув ему в руку первую попавшуюся купюру.
