Екатерина Черкасова - Бедная богатая девочка
говорила, что он - "тот, кого она, Аня, белый лебедь Одетта,
ждала всю свою жизнь", "самый необыкновенный мужчина, тонкий
и понимающий ее ранимую душу и стремление к смерти". При этом
подруга томно вздыхала, закатывала глаза и тренировала перед зеркалом
с ее точки зрения соответствующие позы - невероятное смешение
поздней готики и маньеризма. Вике это казалось смешным
и нарочитым, но она не комментировала влюбленность Одетты. Да и как
она могла судить о том, чего сама не испытала?
Вика решилась все же первая позвонить подруге, но
затем передумала. Вместо этого она включила компьютер и
электронной почтой отправила Ане послание с приглашением встретиться
в интернетовском чате. Через несколько минут Вика,
невнимательно пробегавшая глазами по большей части дебильные реплики
посетителей чата, наконец увидела знакомое имя, и подруги отправились
продолжать разговор в "приват", где никто не мог им помешать.
- Что нового, как ты? - написала Одетта-Аня.
- Скучно, тоскливо. А ты? Может, встретимся? - предложила
Одиллия-Вика.
- Прости, не могу сегодня. Встречаюсь с Ним. - Аня так
и написала слово с большой буквы.
- Как хоть его зовут?
- Пока секрет. В свое время все узнаешь. Могу только сказать,
что я безумно счастлива. А еще Он обещал сюрприз, сказал, что только
я сумею оценить его.
- Будь осторожна, ты почти не знаешь его! - предупредила
Вика.
- Но уже люблю и верю! Я пошла бы за ним на край света и даже
на ту сторону...
- Что ты несешь?!!
- Потом узнаешь. - Аня выступала в своем обычном стиле.
Я расскажу тебе, что там.
- Где?
- Там, в астральном мире. Говорят, что мифический дракон
в астральном мире не менее опасен, чем летящий на тебя грузовик
в реальном. Поэтому нужен опытный проводник.
- Он, что ли?
- Да, я и так слишком много сказала. Ухожу. Он уже звонит в дверь.
Вика вышла из Интернета и вынула из альбома большую цветную фотографию отца, сделанную для какого-то журнала.
Она подошла к большому зеркальному шкафу и из вороха одежды вытащила крошечное черное платье. Затем, словно находясь в трансе, медленно разделась, так же медленно, словно во сне, натянула черное кружевное белье, черные чулки и туфли, платье, накинула широкий шелковый палантин с фиолетовыми ирисами на черном фоне и легла на диван, прижав к груди фотографию отца. Вика прикрыла глаза. Она пыталась представить себе отца, слиться с его душой, если она только существует. Она вдруг почувствовала себя его вдовой.
ГЛАВА 7
Все попытки встретиться с Викой были безуспешными. Сима постоянно названивала ей домой, но автоответчик нежным девичьим голосом предлагал оставить сообщение. На Симины просьбы перезвонить ей Вика не реагировала.
- Знаешь, мам, - грустно заметила Сима, - у меня
такое ощущение, что я выбрала не ту специальность. Мне надо было быть психиатром.
- Почему же? - хмыкнула Марина Алексеевна. Она не слишком
верила в Симины способности как психиатра. - Надоело ловить преступников?
- Судьба постоянно сталкивает меня с сумасшедшими,
высокопарно заявила Сима, невоспитанно вытирая масло с подбородка
тыльной стороной ладони. - У меня ужасное предчувствие, что
это еще не все.
- Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась Марина
Алексеевна, глядя на дочь строгими серыми глазами.
Сима вкратце пересказала разговоры со Светланой и Кривским.
- Дорогая моя, - несколько раздраженно произнесла
Марина Алексеевна, - психиатры часами, днями, неделями беседуют с пациентами, чтобы установить диагноз, а ты хочешь, чтобы я во всем разобралась на основании отрывочных высказываний посторонних людей, к тому же недостаточно хорошо ее знавших.
- Да, мам, тут ты права, - вздохнула Сима.
- А что тебе мешает с ней встретиться?
- Я не могу ее найти. Она не появляется в университете,
не берет трубку.
- Ну, рано или поздно ты ее найдешь, не сомневайся, - обнадежила ее Марина Алексеевна. - А пока ты могла бы поговорить еще с кем-нибудь.
- Я так и сделаю. Есть еще ее старая нянька, а теперь, как
они говорят, домоправительница. Есть еще ее единственная подруга.
Но чует мое сердце, тут не все в порядке.
- У тебя не сердце должно чуять, а ум - строить логические доказательства, - критически заметила Марина Алексеевна.
- Ну, не скажи, мам, в нашем деле интуиция ой как важна!
не согласилась Сима.
- Интуицию к делу не пришьешь, - веско заметила мать.
* * *
- Заходите, деточка, заходите, - засуетилась уютная кругленькая старушка, открывшая Симе дверь роскошного особняка. Было видно, что и над домом, и над участком потрудились дизайнеры. Правда, февральская слякоть не позволяла в полной мере оценить красоту японских садиков и искусственных водопадов.
- Одна здесь осталась, совсем одна, - причитала старушка, показывая Симе дорогу на кухню, как наиболее родное ей место в доме. - Что же за горе для этой семьи! Что же за напасть! А уж такие люди были хорошие, и за что бог так наказал! Вот, одна теперь здесь живу. Попросила бы Вику, ягодку мою, к старухе вернуться, так ведь нет ее нигде. - Александра Васильевна засеменила к буфету, вытащила из-за стекла фотографию. - Гляди, вот она, моя голубка! Красавица, вся в мать! - Она с гордостью продемонстрировала Симе портрет неулыбчивой школьницы с большими грустными глазами
и волосами, стянутыми в хвост.
- Ох, не случилось бы чего дурного!
- Чего дурного? - заинтересовалась Сима.
- Да что же, деточка, ты не знаешь? Ведь нездоровое дитя у нас. Как после смерти матери мозгами повредилась, так, почитай, и не оправилась. Уж ее, сердешную, к каким светилам только не возили! Как только не лечили! А ведь как оно, без материнской-то ласки! Уж я старалась, любила, как родную, да ведь кто мать заменит?
- Погодите, Александра Васильевна, - перебила ее Сима. - А что значит в уме повредилась?
- Так мать ее, Лера, Валерия Николаевна, почитай, на ее глазах
богу душу отдала! - с надрывом произнесла домоправительница.
Я у Артемовых служу почти двадцать лет, как Вика родилась.
Лера рожала тяжко, болела долго после родов. Словом, не могла
сама ребенком заниматься. Ну, деточка, между нами, могла, да не
хотела. Меня наняли, когда малышке всего неделя была. Так Лера
ею и не интересовалась. Бывало, лежит в постели, вся в кружевах, накрашенная, как кукла, это кто же в болезни красится? - Она вопросительно посмотрела на Симу в поиске поддержки. Та согласно покивала и изобразила недоумение.
- Так зайдешь к ней, мол, ребеночка кормить пора. А она: "
Ах, милая Сашенька, неужели уже? Как время бежит незаметно..."
Я ей ребеночка в руки, а она нос воротит: "Фу, описалась!"
Как будто ребеночек может не писать!
- Так что же, она не любила Вику? - спросила Сима.
- Да не то чтобы не любила, но и не больно-то интересовалась.
Когда одену крошку в кружевное платьице, а Вика в детстве была как куколка, да вынесу к гостям, Лера ее на руки берет, ути-пути, наша дочурка! А покажем всем, как мы танцуем, поем. Так ребенок заревет, бывало, непривычный к мамаше, и ко мне ручонки тянет. Ну не знала она ее! А так-то Лера женщина была добрая. Уж не знаю, то ли роды тяжелые, то ли болезнь после, а у нее было что-то вроде расхождения костей таза, ну, может, муки свои простить крохе не могла.
- А отец?
- Ну, этот просто обожал Вику. Мог запросто меня заменить:
и накормить, и перепеленать. Любил ее безумно, баловал,
читать учил, играл с ней. Только работал много, часто был занят. Вика плакала, все спрашивала, где папа, где папа?
Александра Васильевна так увлеклась воспоминаниями, что не заметила,
как почти выкипел чайник. Она не признавала хозяйских новомодных электрических приспособлений, предпочитала простой красный чайник в белый горох, такой же, какой был на Симиной кухне. Она спохватилась, заварила чай, тонко нарезала лимон, поставила сахарницу.
- Пей, детка. - Она налила чай в чашки. - А
вообще Лера была красавица, а пела как! Хозяин ее в консерватории увидел, она в концерте пела. Поэтому, когда злилась на него, всегда говорила, что из-за него зарыла свой талант в землю. Единственная отдушина была, когда гости приходили, тут уж она царила, пела,
даже на итальянском. Эти песни называла ариями. Ну, да я женщина деревенская, не больно в этом разбираюсь. По мне, так и "Шумел камыш" не хуже. Так ведь? - она подняла на Симу глаза.
- Так даже и лучше, - поддакнула Сима.
- Ну, конечно, и красавица была! Глаза огромные, чернющие, как блюдца, волосы до пояса, коса что моя рука, вот, правда, худа больно, Вика вся в нее. Но хозяину нравилась. Ох и ревновал он ее! А к кому ревновать было? Ведь безвылазно дома сидела, разве только гости приходили.
- А Вика ее любила?
- А как же родную мать не любить? Ну, однако, называла ее Лерой. Меня бабой Сашей, отца - папой, а мать - Лерой. Уж и не знаю почему. Все к отцу ластилась, ходила за ним по пятам, шагу ступить не давала, по ночам из своей комнаты в родительскую спальню сбегала, говорила, что ей страшно. Я тогда стала ночевать в ее комнате, но она все равно убегала. Леру это страшно злило,
