Эва Хансен - Цвет боли: черный
В небольшом зале напротив друг друга сидели две группы женщин – те, кому нужна помощь, и те, кто эту помощь готов предоставить. По два десятка с обеих сторон. Лица у кого-то настороженные, у кого-то доброжелательные, у кого-то почти равнодушные. Последнее у тех, кто в помощи нуждался, но либо не верил в возможность получить эту поддержку, либо просто не хотел ее.
Я покосилась на экран.
Речь шла о помощи в освоении шведского языка и поиске работы. Ведущая полна энтузиазма и, кажется, готова обучить шведскому десяток подопечных лично и немедленно. По мнению устроителей, это блестящая идея: прикрепить эмигранток по две-три к различным семьям или просто шведкам, готовым помочь, чтобы в постоянном общении, хорошо бы ежедневном и прямо у них дома, подопечные скорей освоили язык на бытовом уровне.
Вообще-то, правильно, пожив несколько месяцев в семье, человек и язык выучит, и с правилами поведения познакомится быстрей, но оставался вопрос, не страшно ли вводить в дом, особенно с детьми, совершенно чужих людей, неизвестно с кем связанных и что замышляющих.
Но если шведки что-то задумали, их не остановить!
Бритт тоже полна энтузиазма, я подозревала, что, не будь мы сами в несколько странном положении, она обязательно привела бы в дом пяток страдалиц и принялась устраивать их жизнь.
Благотворительность и помощь тем, кто в ней нуждается, это замечательно, однако сейчас меня заинтересовало другое. Чтобы доказать, что в акции участвуют обыкновенные шведки, оператор периодически показывал вдохновленный зал, пробегая камерой по рядам. Я и сама не могла бы объяснить, что именно заставило прильнуть к экрану, а потом нажать кнопку записи.
– Ты чего?
– Не знаю, Бритт, что-то там есть. Ну-ка, смотри внимательно.
Ничего особенного не происходило, вдохновив всех идеей такой помощи, ведущая предложила желающим дать свои координаты приглянувшимся кандидаткам на роль подопечных.
Сидящие женщины встали и отправились выбирать тех, кому намерены помочь. Не все, устроители явно просчитались, посадив тех и других поровну. К тому же сразу стал заметен явный перекос. Как бы ни старались шведки быть доброжелательными, они невольно избегали самых молодых и симпатичных иммигранток. Я мысленно усмехнулась: верно, благотворительность благотворительностью, но приводить в дом красотку, рискуя потерять внимание собственного мужа…
Но меня не интересовали все, я с трудом дождалась, когда камера снова выхватит беременную женщину, и, когда это произошло, буквально впилась взглядом в экран.
– Бритт, смотри, это она!
– Кто?
– Анна.
Подруга тоже приникла к телевизору. На экране беременная женщина обменивалась знаками и отдельными словами с красивой смуглой девушкой, которая, видно, уже и не надеялась, что будет кем-то приглашена в семью.
– Ты рехнулась, это же беременная, ей вот-вот рожать.
– Держу пари, что живот просто муляж. Она все делает левой рукой, хотя не левша, просто оберегает правую. Смотри, что она показывает…
Женщина действительно жестом показала смуглянке, чтобы та привела еще двоих, мол, она может пригласить троих. Девушка обрадовано кивала. Вручив записку с адресом, беременная женщина поспешила удалиться. Она вообще старалась не бросаться в глаза, держалась позади, двигалась почти незаметно, если бы не желание оператора продемонстрировать, что даже в таком положении шведки способны думать о других, мы ее из толпы не выделили.
Ведущая с экрана снова и снова призывала шведок помочь тем, кто надеется найти здесь новую родину, но мы уже потеряли интерес к самой передаче. Помощь иммигрантам – это хорошо, но сейчас меня интересовала Анна.
– Ну и с чего ты взяла, что это она, потому что руку волочит? Может, тоже сломала?
– Смотри, – я перекрутила кадры обратно, хваля себя за способность быстро отреагировать и включить запись. – Видишь мизинец?
На экране на заднем плане беременная женщина вручала своей подопечной листок с адресом. Оператор показывал вовсе не ее, женщина просто попала в кадр. Пришлось сильно увеличить изображение, чтобы разглядеть руку. Да, у красивой кисти был один-единственный дефект – изуродованный ноготь мизинца.
– Линн, я не понимаю, если это она, то как можно решиться вот так выйти под камеры?
– Ну, перед камерой она не позировала, скорее наоборот, скрывалась. Парик, накладки на зубы, меняющие прикус и, следовательно, выражение лица, линзы в глазах… Но главное – муляж живота. Кто станет приглядываться к беременной женщине? У нее все время согнута в локте правая рука, это из-за не восстановившегося сустава, но такое впечатление, что она просто оберегает живот. Удобно…
– Хорошо, объясни, зачем ей это нужно?
Я уже набирала номер Дага Вангера.
– У меня есть кое-что об Анне-Пауле. Мы можем срочно встретиться?
– Да, конечно, приходите сейчас. Или вы предпочитаете не в наших стенах?
– Лучше в кафе.
Положив трубку, попросила:
– Бритт, ты можешь срочно скинуть эту запись на мой ноутбук?
– Конечно. Так ты объяснишь, чего ради Паула рискует, появляясь на этом благотворительном мероприятии?
Переодеваясь, я развивала свою идею:
– Обрати внимание на то, кого она выбрала. Красотку, к тому же предложив добавить еще двоих. Кто будет проверять, куда делась иммигрантка, даже если она зарегистрирована во всех службах? Устроилась на работу, потом уехала по Евросоюзу дальше и затерялась…
– Их же учитывают, и довольно строго.
– Это пока получают пособие, а если нет? Пойдем к этому Вангеру, все равно другого выхода нет. По пути объясню.
* * *
С утра начальство проявило особое рвение, вознамерившись проконтролировать работу инспекторов. В этом был свой резон – начинать январь с горы трупов безо всякой надежды раскрыть преступления, значило испортить весь год. «Куда смотрит полиция?!» – возглас столь же пустой, сколь и привычный.
Микаэль Бергман мог защитить своих людей от ненужного любопытства прессы, от слухов и сплетен (хотя и ненадолго), но он не мог защитить от начальства. Перед вышестоящими положено отчитываться, а отчитываться в том, что группа Вангера уже неделю топчется на месте, не хотелось.
Сам Вангер подозревал, что рвение вызвано вовсе не трупами, вернее, не столько ими, сколько возмущением прессы и налогоплательщиков по поводу ограбления в один день сразу двух банков. В четверг в 08.52 в Тебю обнаглевшие грабители въехали в помещение банка прямо на автомобиле. Сотрудники «Хандельсбанка» успели нажать тревожную кнопку, но преступники скрылись на другом автомобиле. Поймать грабителей и вернуть деньги по свежим следам не удалось, брошенную вторую машину нашли в лесистой местности в Бро только к концу дня, конечно, ни преступников, ни денег в ней не было. Меркантильный народ эти грабители, удирая, деньги не оставляют, прихватывают с собой.
Даг с сочувствием наблюдал, как пресс-секретарь стокгольмской полиции объясняет, как удалось уйти одному из двух преступников, и обнадеживает, что деньги непременно найдут. Поганая работа у этих пресс-секретарей – оправдываться за других.
А у кого она не поганая? У него самого не лучше.
Но ровно через час было совершено нападение на инкассаторов банка «Норде». Преступники в масках, с пистолетом и топором сумели завладеть пятью сумками с деньгами, ранив одного из инкассаторов. Трое преступников скрылись на бордовом «Вольво», потом разбежались в разные стороны… Репортеры «Афтонбладет» захлебывались эмоциями, рассказывая о залитой кровью голове инкассатора.
И снова поймать по свежим следам не удалось, а другому пресс-секретарю пришлось объяснять, обещать и обнадеживать.
Начальство не любит подобных шуток, а потому «проверка расторопности», как это называл Бергман, грозила всем. А уж столько трупов и пока никакого толка у группы Вангера тянуло на серьезное недовольство вышестоящих, спасти от которого Бергман Дага не мог. Зато подарил идею, вскользь бросив:
– Я сказал, что ты сегодня целый день на осмотре мест преступлений. Будешь только завтра.
Вангера мучила совесть из-за того, что оставлял все на Фриду, но та махнула рукой:
– Иди, на меня орать не будут.
Хотелось возразить, что и на него не будут, но Вангер понимал, что девушка говорит не о повышении голоса, а просто о недовольстве. Дагу нельзя вызывать на себя недовольство, он работал шесть лет и уже должен получить за эту выслугу все полагающиеся надбавки и привилегии.
Как раз в это время позвонила подружка Ларса Юханссона с диким известием, что они нашли Анну Свенссон, которая якобы была участницей какого-то телевизионного реалити-шоу. Бред, потому что женщина, сбежавшая от полиции, обвиняемая в убийствах, объявленная в розыск Интерполом, причем в «Красном уголке», то есть как особо опасная преступница, да еще и со сломанной рукой, появиться перед камерами никак не могла, если только она не сумасшедшая.
